техническое объявление

[daana]

В связи с техническими проблемами, постигшими одного из модераторов, выкладка текстов третьего дня переносится с полуночи на завтрашний день-вечер.

Все будет, не волнуйтесь, просто не сразу. :-)

@темы: организационное

---

Команда: Талиг; тема: Один из героев хаслер

[Команда Талига]

Название: Канун Фабианова дня
Команда: Талиг
Тема: один из героев хаслер
Герои (пейринг): Рокэ Алва, Валентин Придд, Жермон Ариго и другие
Рейтинг: R
Жанр: романтическое PWP
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше

У Первого маршала Талига болела голова, и Моро ступал настолько тихо, насколько это возможно сделать подкованными копытами по мостовой. В окнах дома Марианны Капуль-Гизайль призывно горел свет, но Рокэ даже не смотрел в его сторону. Он ехал, прикрыв глаза и обдумывая последние слова Сильвестра. Говорили они, как всегда, о многом: как всегда, о надвигающейся войне, как всегда, о Ее Величистве, а напоследок кардинал бросил пустую фразу о Фабиановом дне. Только из всех слов Его Высокопреосвещенства именно эти были главными.
Алва уже почти проехал мимо гостеприимно распахнутых дверей, когда Моро фыркнул, отвлекая хозяина от мыслей. Тот обернулся и задумчиво посмотрел на оставшееся позади здание, потрепав коня по холке.
- Думаешь?
Моро снова фыркнул и тут же развернулся, подчиняясь решению хозяина, и потрусил назад.
Гостиная Капуль-Гизайлей встретила маршала привычным шумным весельем. Рокэ старался держаться в тени, наблюдая за гостями, увлекшимися тонто. Изрядно захмелевшие, те не обращали на него никакого внимания. Впрочем, хозяйка заметила гостя сразу. Как и его головную боль, и нежелание участвовать в карточной баталии. Незаметно отойдя от стола, она подарила Первому маршалу теплую улыбку:
- Вы выглядите уставшим.
- Поэтому я здесь.
- Не думаю, что будет вежливо по отношению к гостям покинуть их, но ради вас…
- Придется им некоторое время предаваться веселью без хозяйки, потому что я намерен вас украсть. Но не более, чем на десять минут.
Женщина удивленно приподняла левую бровь.
- Не более, чем на десяток?
- Возможно, вы управитесь быстрее. Быть может, я даже не стану лишать публику вашего общества, просто одолжу ключи: насколько я помню, после лестницы налево?
- У вас прекрасная память, Рокэ.
- Боюсь ошибиться дверью, не скажите ли мне, какими ключами этой ночью уже пользовались?
- Я вас провожу. Тем более, сегодня я намерена вас удивить. Сейчас, подождите… - Марианна посмотрела на гостей, потом – на висящее на стене зеркало, заправила выбившийся локон за ухо и обеспокоенно провела рукой по прическе. Еще один чуть растерянный взгляд в сторону стола сразу перехватил мужчина, достаточно трезвый для того, чтобы понять: даме необходимо отлучиться и поправить прическу, но достаточно пьяный, чтобы не заметить при этом Повелителя Ветра. Он сделал жест рукой, подтверждая, что прекрасно понимает все женские потребности и не позволит гостям скучать в эту четверть часа. Благодарно улыбнувшаяся куртизанка ласково коснулась руки герцога и повела его за собой.
- Вот как? И чем же?
- Кем.
- И кем?
- Очаровательным юношей, - протянула Марианна, приподнимая юбки, чтоб подняться по лестнице. Алва предложил даме руку, на которую та с улыбкой оперлась.
- Не хочу вас расстраивать, но не сказал бы, что услышал много нового.
- Он часто говорит о вас, вы были знакомы с некоторыми, ныне покойными членами его семьи.
- Вы меня заинтриговали.
- А еще он не может не думать о Фабиановом дне.
- Искусительница.
- Профессиональная, - Марианна достала нужный ключ и отперла дверь. – Не буду вас задерживать, тем более, гости заждались. Ах, как же сложно, когда Коко в отъезде…
- Не смею задерживать вас, - Рокэ коротко поклонился и открыл дверь.
Комната встретила его теплом горящего камина и быстрым решением загадки: в кресле, зачитываясь увесистым фолиантом, сидел ожидавший его юноша. Да, Марианна права, покойных членов его семьи Рокэ было даже жалко в свое время, но… стоит надеяться, что молодой человек окажется не хуже своего брата.
- Добрый вечер, Валентин.
- Добрый вечер, - Придд отложил книгу на подлокотник и встал. Подойдя к окну, он задернул плотные шторы и повернулся к гостю. Первый маршал усмехнулся и закрыл дверь на щеколду.
- Не ожидали увидеть здесь меня? - поинтересовался у гостя юноша.
- После напутствия Марианны я был готов увидеть даже Леворукого.
- Увы, я с детства пишу правой.
Тряхнув волосами, Валентин подошел к Алве и положил ладони на его плечи.
- Ты красив, но я не сказал бы, что ты похож на брата.
- Спасибо.
- За первое или за второе?
- За сказанный вами комплимент.
- А ты еще и умен.
- Скорее вы должны были сказать «изворотлив».
- Ты располагаешь к себе все больше и больше.
- А еще я чертовски хорош в постели.
- Этому я с твоих слов не поверю. Придется проверять.
Валентин улыбнулся, склонив голову набок. Медленно подавшись вперед, он коснулся губами уголка рта Первого маршала.
- Какая потрясающая нежность. Если у вас в Придде все себя ведут так нежно, то понятно, почему у твоей матери было всего два ребенка.
- Я все время забываю, что вы из Кэналлоа.
Заинтригованный Алва не успел переспросить – Валентин поцеловал его. На этот раз поцелуй был долгим и даже азартным. Не стеснявшийся кусать маршальские губы юноша с силой сжимал его плечи.
- Я вас убедил?
- Мальчик, ты меня удивил. Если у вас в Придде это называется постелью, то я удивляюсь, откуда у твоей матери целых два сына!
Валентин сощурился, потянув пальцами за завязку маршальского колета.
- Постелью у нас называется вид мебели. Вон там, у окна стоит.
- А все-таки между Приддой и Кэналлоа есть что-то общее. Мы тоже именуем это постелью. Я предлагаю вам предпринять некий маневр в ее сторону.
- Как я могу ослушаться совета моего Первого маршала, лучшего стратега Золотых Земель?..
Рокэ чуть поклонился, предлагая Валентину идти первому. Тот с удовольствием прошелся по комнате и опустился на кровать, закидывая ногу на ногу.
- И чему вас учит в Лаик? Выправка никудышная. Впрочем, мне понравился подобный вид марша… как ты думаешь, если я введу новые порядки в армии – кто скончается от сердечного приступа раньше: кансильер, кардинал или Ее Величество?
- А вы им не рассказывайте.
- Интересная мысль.
Уже сняв колет и бросив его в кресло, Алва подошел к молодому человеку. Под умелыми пальцами Валентина та же участь постигла и рубашку. Рокэ не заставил себя долго ждать, стащив с Придда верхнюю одежду.
- О, я вижу, ты был готов к любым капризам гостей.
- Я всегда готов, - юноша медленно облизнул губы.
- Значит, я могу капризничать?
- С трудом представляю себе капризы Первого маршала Талига.
- Пожалуй, тут я мало чем отличусь от твоих ожиданий. Умеешь ли ты танцевать?
- Полагаю, вас мало заинтересует мое умение вальсировать.
- Возможно, и заинтересует, но не сейчас.
- Не знаю, можно ли будет назвать это танцем…
- Если у вас в Придде даже куртизанки так ломаются, то я не понимаю…
- Вы пришли поговорить или посмотреть?
Усмехнувшись, Алва протянул:
- Посмотреть.
Валентин кивнул и встал с кровати. Рокэ раскинулся на подушках и повернул голову в сторону юноши. Тот задумчиво потер подбородок.
- Что-то не так?
- Странно было бы танцевать без музыки.
- О, об этом не беспокойся.
Алва откашлялся и, что-то прикинув, начал напевать песню на кэналлийском.
Валентин медленно снял рубашку, оставшись в плотно облегавшем его ладную фигуру кожаном корсете. Не собирался ли юноша, не умел ли, не хотел ли – в любом случае он просто не стал показывать Первому маршалу замысловатые па и зазывно демонстрировать свою растяжку, как было принято в подобных случаях. Он просто раздевался. Со всей пластичностью, музыкальностью и медлительностью, на которую был способен. Впрочем, этого было вполне достаточно, чтобы к концу песни голос Рокэ стал сухим и хриплым, а глаза потемнели. Повелитель Волн в кожаном белье смотрелся настолько необычно и притягательно, что маршал оборвал песню.
- Иди сюда.
Оставшийся в одной коже Валентин послушно подошел к постели и достал из тумбочки пузырек темного стекла и закрыл деревянную дверцу. Бедром. Когда юноша все же лег на кровать, убрав с лица чуть влажные волосы, Алва перевернулся, почти вжимая его в кровать.
Горячее дыхание опалило шею и плечо, через миг сухие губы скользнули по ключице, затем чуть выше. Когда они надолго замерли на шее, грозя оставить после себя алое пятно, Валентин аккуратно обвел ладонями плечи Рокэ и коснулся прохладными пальцами его лопаток:
- Да, вы из Кэналллоа. Больше у меня сомнений нет.
Быстрый, но ощутимый укус, сопровожденный тихим смешком, еще долго ощущался на шее. И когда Алва зарывался пальцами в волосы и оттягивал их до приятной боли, и когда Придд выгибался в сильных руках, и когда эти руки касались раскрасневшихся щек, и когда юный Повелитель осторожно касался живота маршала и когда губы сливались в новом страстном поцелуе.
Впрочем, Валентин не заметил, когда забыл о ноющем пятнышке на шее. Он старался соответствовать южному темпераменту ночного гостя. Юноше, покрывавшему поцелуями бедра Первом маршала Талига было не до мыслей об оставленных тем следов. Он старался доставить своему гостю удовольствие и, судя по довольным стонам и улыбке, у него получалось отменно. Воодушевленный удачей, Валентин поддался охватывавшему азарту, и его движения стали резче, он дарил партнеру легкие укусы, не причинявшие боль нежной плоти, но возбуждавшие сильнее еле ощутимых касаний губ и языка. Придд, казалось, хотел раздразнить Ворона, и у него это получилось: Рокэ не выдержал, вновь подмяв юношу под себя.
Хотел ли он лишний раз показать себя кэналлийцем, было ли у него это в крови, или просто ему захотелось сейчас именно так – но его движения стали резкими, быстрыми, он не давал юному Повелителю Волн ни малейшей передышки.
Такой сумасшедший ритм не мог длиться вечно, и Тино сдался раньше. Получивший желаемое Рокэ вскоре опустился рядом. Оба лежали молча, переводя дыхание. Они лежали так очень долго, Приду даже показалось, что Ворон уснул, но вдруг тот поинтересовался, не поворачивая головы:
- Не можешь не думать о Фабиановом дне?
Валентин прикрыл глаза.
- Мало кто может не думать о нем почти накануне…
- Я не выберу тебя.
Придд хотел что-то спросить, но передумал. Второй чуть было не сорвавшийся с губ вопрос был то ли новым, то ли переформулированным и завуалированным старым – однако Валентин все же промолчал. Рокэ так и оставил все эти попытки незамеченными, молча разглядывая потолок.
- Ваша головная боль прошла?
Алва все же повернул голову и посмотрел на Валентина, приподняв бровь.
- Когда вы зашли в комнату, вы щурились на камин и говорили тихо. Признаки мигрени.
- Да, прошла.
- И вы никуда не спешите?
- Мир за пределами этой двери не стоит того, чтоб туда спешить. Он слишком суматошен.

***

Жермон очнулся. То ли приснившийся бред, то ли прибредившийся сон был настолько ярким, что он до сих пор слышал баритон Первого маршала Талига и по-юношески высокий голос Придда.
Спор с Берком и лекарем шел где-то далеко: несмотря на все старания, Жермон не мог оторваться от мыслей о последнем сне. Впрочем, сквозь их пелену до сознания все же продралась отдельная фраза:
- Вам нужен покой.
- Мне нужен полковник Придд.
- Но...
- Позовите полковника Придда... и убирайтесь к кошкам!
- Мой генерал!
- Не нравятся кошки, отправляйтесь... к ежу!
- Побудьте с ним, доктор. Я найду Придда.
- Если не ошибаюсь, я видел его у дверей.
Отчего-то Жермон улыбнулся. Врач удивленно поднял брови, и генерал улыбнулся снова, несмотря на дергающую боль, вернее, ей назло.
- Мой генерал!
- Вы уверены, что я позволил вам болтаться здесь?
- Я понял вас именно таким образом. Генерал Ансел с моими выводами согласился.
Правильно он всё понял, хотя и врет в глаза. Бывают же такие!
- Берк, вы свободны... И заберите своего... коновала.
- Но...
- Когда он понадобится... его позовут... Валентин... закройте дверь.
- Слушаюсь.
Уходят. А что им остается? Придд в самом деле находка для любого генерала, но держать такого в Торке... То же, что возить пушки на морисках. Как ни пытался Жермон смотреть юноше в глаза, взгляд упорно соскальзывал на грудь и… нет!!!
- Садитесь. Так, чтобы я мог вас видеть...

***

- Уснул? - Берк искренне полагал, что шепчет.
- Нет, - откликнулся от изголовья Валентин. - Пусть согреют вина...
- Пусть согреют всем, - уточнил Жермон и понял, что Придд не просто сидит на телеге, а подпирает готовую свалиться подушку.
Ариго смотрел на руки Придда и на его бок. Полковник изредка поглядывал на «полудремлющего» раненного, но не мешал ему предаваться задумчивости. Валентин попытался сесть поудобнее и пододвинулся ближе. Жермон отчетливо услышал, как под рубашкой Придда скрипнула кожа… и зажмурился, чуть не взвыв:
- Долго они еще греть собираются?
Валентин поторопил и так слышавших генерала людей, махнув рукой, и характерный скрип повторился…

@темы: фанфики, Талиг

---

команда Талигойи, тема "один из героев хаслер"

[Команда Талигойи]

Название: Метаморфозы
Команда: Талигойя
Тема: один из героев хаслер
Герои (пейринг): RR, другие
Рейтинг: PG-13
Жанр: драма
Предупреждения: такие фики тоже нужны каждому фандому))
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше


Метаморфозы

Avec le verbe être
On peut mourir et naître
Entrer et sortir
partir et venir
aller et rester
arriver et tomber
monter et descendre
si vous saver comprendre

1. mourir et naître

Вход в лабиринт был украшен причудливыми фигурами, наводящими на мысли о Гальтаре и ее тайнах. Щурясь от неожиданно яркого солнечного света, Ричард рассматривал гигантских каменных быков с человеческими головами. Большие круглые глаза их были неподвижны, но быки казались живыми и тоже не сводили с него глаз и будто бы даже понимали его мысли.
Ричард должен был и не решался пройти в распахнутые ворота, ведущие внутрь лабиринта. Оттуда тянуло прохладой, там можно было скрыться от этого яркого света, но Ричард боялся. Он ведь не знает, куда идти, и просто заблудится и погибнет там, оправдывался он непонятно перед кем. Но под тревожными и внимательными взглядами каменных чудищ Ричарду вдруг стало неловко из-за своего страха. Нужно идти и он пойдет, хотя вряд ли сумеет выбраться с той стороны — откуда-то Ричард знал, что обратно из этого лабиринта не возвращаются, но не потому что не могу найти путь назад, а просто… просто пути назад нет.
Посмотрев в последний раз на каменных быков, Ричард шагнул внутрь. На мгновение он ослеп — таким ярким был свет снаружи и таким тусклым внутри, но затем, когда перед глазами прекратили плыть красные круги, осмотрелся. Стены из золотистого камня были украшены изображениями тех же быков, только они уже не смотрели на него, а бежали куда-то вперед. «Словно их зовет пастух», — пробормотал Ричард, а потом покачал головой: что за глупость, они вырезаны в стене и не могут никуда бежать. Впрочем, ему в любом случае пока по пути с ними — коридор терялся в полумраке и никаких ответвлений лабиринта видно не было, а потому тоже нужно идти вперед.
Прохлада лабиринта не была сырой, стены — когда Ричард провел рукой по одному из вырезанных там чудищ — тоже оказались сухими, нигде не было видно плесени, которая часто селится в подземных пещерах. В том, что лабиринт вел под землю Ричард не сомневался.
Звук шагов громким, гулким эхом отражался от стен. Больше ничего слышно не было, даже биения сердца, даже дыхания. С каждым шагом эхо становилось громче и громче, оно заполняло весь лабиринт, почти уже даже заглушило сами шаги; отзвуки множились и складывались в какие-то слова. Ричарду не хотелось их слушать, он предпочел бы просто идти, не думая ни о чем, ни о чем не вспоминая, но слова становились разборчивей и не слышать их он не мог:
«Я польщен, — говорило эхо, — что вы решили разделить смерть со мной. Только в вине, которое вы выпили, не было яда, как и в моем. Но, если хотите, конечно, можете считать себя мертвым, как и меня, впрочем».
«Не хочу, — шептал Ричард, но не слышал своих слов, таким громким было эхо, — не хочу. Не надо… пусть будет тихо…»

Карету сильно тряхнуло и она остановилась. Дик проснулся. Сколько длился сон? Где он сейчас и почему все еще жив? Он жив?..

***

На улице было очень сыро и очень тихо. Только глухой цокот копыт, да полуразборчивое пение Люциллы нарушали тишину. Сквозь промозглый туман раньше он не увидел бы дальше вытянутой руки, но сейчас ему не нужно было видеть, чтоб знать, куда он едет, по каким улочкам лучше объезжать, чтоб не встречать ночных путников. Впрочем, подумал он, и случайных путников можно не бояться. Какой вред они причинить могут теперь? Да и кто станет разъезжать глухой ночью по самой окраине столицы?
Впереди, в тумане — словно опровергая его уверенность в том, что в такой час случайных встречных не будет — замаячила карета, Арнольд Арамона прищурился: в карете на обтянутом чёрным бархатом сидении скорчился бывший унар Ричард. Впрочем, про бархат он, может, и приврал сам себе для красоты, но мальчишка совершенно точно был внутри. Отчаявшийся, едва живой от горя и ужаса, и — Арамона даже руками потер от удовольствия — жаждущий скорейшей смерти. И почему-то совершенно беззащитный. Куда делась защита, скрывавшая прежде его от глаз Арамоны, бывший капитан не знал, но и не особенно интересовался. Достаточно и того, что мальчишка в отчаянии и беззащитен. И хочет умереть. Арамона довольно кивнул и опустил голову, но за спиной шевельнулась Люцилла:
— Куда мы? — капризно заныла она, дёргая отца за рукав. — Зачем нам этот сопляк! Хочу ко…
— Будет слугой, — отрезал Арамона. — твоим собственным. Не понравится тебе, станет мне прислуживать.
Ему не хотелось быть строгим с дочкой, но этот мальчишка доставлял ему неприятности в Лаик, а к тому же был герцогом, и сейчас мысль о том, чтоб забрать его с собой, раз уж он сам идет в руки, очень радовала бывшего капитана, ненавидевшего всякого, кому повезло родиться с высоким титулом.
Карета приближалась, уже не приходилось щуриться, чтобы разглядеть унара, который будто в лихорадке метался на чёрном бархате, сжимая в липких от холодного пота пальцах письмо. «Я польщен, что вы решили разделить смерть со мной. Только в вине, которое вы выпили, не было яда, как и в моем. Но, если хотите, конечно, можете считать себя мертвым, как и меня, впрочем». Письмо только подтверждало решение Арамоны — мальчишка его, делать в мире ему больше нечего. Карета дернулась и остановилась. Сидевший на козлах заснул, выпустив поводья. Обезумевшие от ужаса лошади рванули вперед, но что-то словно мешало им двинуться с места. Ничего, через пару мгновений они будут вольны скакать куда угодно. Рука в коричневой перчатке потянулась к окошку кареты — постучать, позвать его по имени — пусть только отзовется и обратится в ответ…
— Не тронь, не твоё — голос заставил руку отдёрнуться: между дверцей кареты и пегой кобылой стоял еще один бывший унар бывшего капитана, причинивший в свое время гораздо больше неприятностей и гораздо менее беззащитный. Арамона аж подпрыгнул, встретившись с разгневанным взглядом синих глаз. Цилла заерзала в седле и полезла под плащ.
— Почему это? И не ваше уже! — показывать свой страх Арамоне не хотелось. Он выпрямился и надул щеки. — А потому я заберу…
— Только попробуй. Уходи.
— Уходи, уходи, уходи, — бубнила под плащом Люцилла, — уходи, уходи, убегай! Будет король, только король, его уведем, с собой заберем. Убегай, убегай, убегай.
Арамона нахмурился.
— Ладно, ладно, — недовольно сказал он. — Дочка просит.
— Не трогай его больше.
— А вот это уже мое дело.
— Убегай, убегай, не зевай, — не умолкала Цилла. — Короля найдем, его уведем. Найдем, уведем. С собой заберем.
Развернув лошадь, Арнольд Арамона поехал прочь от кареты. Он слышал ржание обезумевших лошадей и чьи-то крики на непонятном языке, но оборачиваться не хотел. Может, карета перевернется и мальчишка сломает себе шею?

***

«…но, если хотите, конечно, можете считать себя мертвым, как и меня, впрочем… если вы хотите… если вы хотите…».
Ричард уже почти оглох это эха, когда оно внезапно смолкло, пропал даже звук шагов — и наступила полнейшая тишина. Впереди, в тусклом свете замаячил первый поворот. Пройти мимо или свернуть? Ричард беспомощно огляделся. Стены теперь были украшены только каким-то причудливым переплетающимся орнаментом — ветки, листья, птицы и какие-то стилизованные животные, — а быки, которые хоть как-то служили проводниками, пропали. Ричард посмотрел вперед, где в полумраке терялся коридор, посмотрел за поворот, но никакой разницы не обнаружил: такой же коридор, не шире, не уже, та же прохлада, тот же сухой воздух и та же тишина. «Никакой разницы, — пробормотал Ричард. — А раз так, не нужно сворачивать».
Очень скоро поворот остался позади. Ричард брел вперед по лабиринту, не оглядываясь и не останавливаясь.

Сознание возвращалось медленно. Сырость никуда не делась, только теперь она стала резким холодом, пронизывающим живую плоть до костей. И все-таки в первое мгновение Ричард обрадовался этому холоду: болезненно-теплый и влажный воздух ночи отнял силы, а промозглый предутренний холод заставил дрожать, вырвал из забытья — и Дик открыл глаза… и едва не закричал от испуга — ему показалось, что какие-то люди в плащах и капюшонах медленно обступают его. Они даже переговаривались друг с другом знаками, вполоборота. И люди эти были такими жуткими, сгорбленными, серыми, что Ричард, отчаянно вскрикнув, вскочил на ноги и попытался выхватить шпагу, но ни шпаги, ни кинжала, ни даже одежды у него не оказалось. Он с содроганием понял, что полностью раздет, будто заново родился или, скорее, умер — эхом отозвались воспоминания. Лихорадочное возбуждение прошло, остались только холод и усталость. Дик протянул руку к ближайшему человеку — и тот оказался надгробным памятником, покрытым мхом и наклонившимся от старости вперед. Все теперь встало на свои места: ночное появление Арамоны, полные ужасы мгновения, когда Дик бежал, не разбирая дороги, потом споткнулся, упал, теперь эти могилы на старом кладбище и — он вновь опустился на землю, скорчился на траве рядом с могильной плитой — и голос, который померещился ему у окна кареты: «… как и меня, впрочем».
Пахло землей и еще чем-то сладковатым, тяжелым, чем всегда пахнет на кладбищах, даже если они старые. Вдруг справа за плитой Дик расслышал шорох или шелест, сразу вспомнил о змеях, но и не подумал отодвинуться: что мертвому укус змеи?
Сухие травинки, комья земли и мягкие веточки моха испачкали его, но он не замечал этого также, как не замечал теперь холода, хоть он весь онемел. Сквозь тягучее забытье ему послышался новый шорох, а затем вдруг возник тонкий сладкий аромат духов, несвоевременно напомнивший о баронессе Капуль-Гизайль. Кто-то шел среди могил. В утреннем тумане Дик мог различить только силуэт — какая-то женщина в темно-красном платье, высокая и, наверное, светловолосая. Но может, все искажал туман.
На всякий случай Дик отполз ближе к ближайшему надгробию, изображавшему плачущего мальчика, и попытался даже спрятаться за ним. Если это действительно женщина, а не призрак, то его вид мог оскорбить ее. Теперь шаги и шорох звучали уже очень близко, а потом вдруг затихли. Дик старался даже не дышать, но она все-таки заметила — увидела или услышала — его.
— Кто там могилой сидит? — раздался низкий грудной голос. Дик скорчился еще сильней за памятником. Ничье общество, а тем более этой неизвестной женщины, ему сейчас не было нужно. Но она продолжила: — Не мог же мой муженек воскреснуть и устроить мне такую подлянку. Вылазь оттуда.
Дик не шелохнулся. Он мог думать только о том, чтоб она поскорей ушла и оставила его в покое. После Арамоны, после тех, кто ограбил его и забрал все, даже одежду, после… того, что было еще раньше, ему никто не был нужен.
Платье прошуршало совсем рядом и рука в перчатке коснулась плеча Дика, но он так замерз, что едва почувствовал это прикосновение.
— Так, — решительно произнесла женщина, — ты совсем раздетый и замерз. И ты совершенно точно не мой муженек. Вставай-ка, нечего сидеть на кладбище… А! Ты, наверное, стесняешься своей наготы… зря, ни одну взрослую женщину таким не удивить… если она, конечно, в своем уме. Но раз так…
Теплый темно-красный, как и ее платье, плащ накрыл Дика с головой, и он почувствовал, что задохнется в сладком аромате духов. Он даже задержал дыхание… хотя разве это может повредить уже умершему? В лабиринте он, кажется, вовсе не дышал. Додумать эту мысль он не успел. Руки у женщины оказались на удивление сильными: она резко подняла его на ноги и, стянув плащ с лица, накинула на плечи, затем она стерла с его лица налипшие травинки и грязь и, внимательно изучив, сказала:
— Идем со мной. Нечего здесь сидеть.
Дик послушно поплелся за ней, хотя предпочел бы остаться на кладбище. Но возможно, такова судьба всякого умершего недостойно, — еще большее унижение.
Пока они неторопливо шли между старых могил, женщина не переставала говорить. Не особенно слушая ее, Дик все-таки понял, что ее покойный муж умер двадцать пять лет назад, что прожили вместе они до этого едва ли полгода, но опостылеть он ей успел, что ее муж был настолько невезучим, что даже кладбище стало приходить в упадок после того, как его там похоронили, что вдовой ей жилось гораздо веселей, чем женой, что детей у нее нет, но есть за кем присматривать.
Плащ оказался теплым. Дик согрелся, хотя уже и не надеялся на это. Под болтовню женщины хорошо думалось о том, о чем Дику сейчас хотелось думать меньше всего, но все-таки нужно было привести мысли в порядок. Поездку в карете он помнил плохо. Наверное, тогда яд уже начал действовать — и Дику было сильно не по себе. Может, голос Свина ему примерещился? Было немного тоскливо сознавать, что в последние мгновения перед смертью он слышал именно Арамону, а не тех, кого любил, но, возможно, большего он не заслужил? Он не подвел Катари и эра Августа, он сделал то, о чем его просили — но самоубийство грех и недостойная смерть, а потому… Ричард вздрогнул и плотнее запахнул плащ. Что же его ждет дальше? Возможно… да, так скорей всего и будет — он встретится с тем кого убил. Даже мысленно трудно было это проговаривать. Монсеньор теперь умер — как и он сам, да, но что значит жизнь Ричарда Окделла? Рокэ Алва больше не будет мучить и унижать Катари, издеваться над Людьми Чести… больше не будет играть на гитаре, пить вино, обыгрывать в карты и побеждать на дуэлях, не будет вести войско в бой, больше не выиграет ни одной битвы…
Почему-то плащ уже не казался теплым.
Они шли лабиринтами улиц и переулков, которые часто заканчивались тупиками. Женщина в красном шагала вперед очень уверенно, размашистым шагом, как-то почти по-мужски. Ричард не успевал за ней, то и дело спотыкаясь, потому что забывал смотреть под ноги, но просить ее подождать он себе не позволял. Небо светлело все явственней, людей на улицах еще не было, но Дик не испытывал облегчения, что его никто не видит. Казалось, он вообще забыл, как чувствовать. Все вокруг стало вдруг холодным и промозглым, даже мысли казались холодными — мысли, от которых было очень трудно отвязаться. Дик дрожал и кутался в плащ. Туман становился прозрачней, но рассеиваться не хотел, а солнце было еще слишком слабым, чтоб высушить его. Иногда возникала мысль отстать от спутницы, затеряться в хитросплетениях улиц, потеряться навсегда — но он не мог себе позволить этого. Он должен идти, куда его ведут — он заслужил это, только это.
Когда Дику уже стало казаться, что они вечно будут шагать по этим грязным и пустынным улицам, женщина замедлила шаг, а потом остановилась у входа в невзрачный, даже немного покосившийся дом.
— Вы здесь живете? — Дик задал этот вопрос прежде, чем успел о чем-то подумать, хотя до того не хотел говорить. Вообще ничего не хотел.
— Не только я. — Женщина снова оглядела его, словно желая в чем-то удостовериться, потом кивнула каким-то своим мыслям и сказала: — Проходи. От двери сразу ступеньки вниз, не упади.
Они спустились по темной лестнице. К удивлению Дика, воздух там был чистый, не чувствовалось запахов гнили или сырости, как обычно бывает в бедных домах, наоборот, пахло чем-то густо-сладким — тот же запах, что пропитывал плащ женщины. За деревянной, ничем не украшенной дверью, к которой вела лестница, оказалось просторное помещение, освещенное множеством свечей и обставленное по последней моде, хотя и слишком, как рассеянно отметил Дик, причудливо.
— Сядь на кресло, — махнула рукой женщина. — И сними плащ.
— Зачем?
— Я должна посмотреть, не ранен ли ты.
— Я не…
— Сядь туда и сними плащ, — отрезала она.
«Подчиняться недостойным», — напомнил себе Дик. Видимо, это часть испытания. Может быть, если сейчас он сможет вести себя так, как нужно, он искупит вину и как-то… хоть как-то исправит ошибки.
Он покорно опустился в мягкое кресло, обитое темно-зеленым бархатом, и расстегнул пряжку на плаще. Тот скользнул вниз. Дик почувствовал, что краснеет, ему очень хотелось зажмуриться, отвернуться, но он заставил себя сидеть прямо, пока женщина придирчиво осматривала его, будто невзначай притрагиваясь кончиками прохладных пальцев то к бедру, то к плечу. В конце бесконечно долгого осмотра она легко коснулась подбородка Ричарда, будто приказывая посмотреть на неё.
— Как, интересно, тебя ограбили и при этом не избили? — с легким любопытством в голосе произнесла она. — Ты что, отдал все без возражений?
Дик промолчал. Он помнил обо всем очень смутно. Да, какие-то плохо одетые и плохо пахнущие люди обступили его в темноте, что-то кричали, что-то требовали — и он отдал им все, что было: деньги, какие-то бумаги, шпагу, одежду. Что-то еще… Дик нахмурился, чтоб вспомнить точно. Кажется, убегая прочь от кареты, он взял с собой кинжал Святого Алана вывалившийся из какой-то шкатулки. Кинжал он тоже отдал. Ну и пусть. Здесь он не пригодится ему.
Пальцы женщины немного сильней сжали его подбородок — словно она желала услышать ответ. Дик кивнул, очнувшись от воспоминаний.
— Да, все… забрали. Я не стал сопротивляться.
— Как твое имя?
Ричард Окделл.
Он промолчал.
— Как твое имя? — повторила вопрос женщина.
— Как хотите, — пробормотал Дик.
— Ладно, это потом решим. Сейчас иди вымойся, а потом тебе надо будет поесть.

Стены лабиринта стали совершенно гладкими, теперь с них исчез и орнамент. Ричард остановился. Он опять оказался перед развилкой — и снова не знал, стоит ли сворачивать или нужно идти прямо, как шел до этого. В конце концов он свернул — он точно не мог бы сказать, почему решил так, но возможно, он услышал что-то за поворотом, чей-то голос или просто шорох…

Проснулся он в полной темноте. Две или три свечи горевшие в крохотной комнатке, когда женщина привела его сюда, погасли. Видимо, он проспал весь день и сейчас там, наверху закат, и по ярко-красному небу плывут иссиня-чёрные с одного и багровые с другого края тучи — остатки вчерашних пасмурных небес. Но здесь окон не было. Ричард на мгновение прикрыл глаза, удерживая неглубокую дрему, дарившую иллюзию покоя, но слишком легко этот сладкий туман расступался, и Дик видел стены лабиринта, будто теперь выжженные на внутренней стороне век.

2. entrer et sortir

Но он не в лабиринте…
Дик убрал с лица волосы, сбившиеся во время беспокойного сна, и попытался приподняться на локтях, но локти совершенно неожиданно разъехались в стороны на скользких простынях. Дик даже вскрикнул, но потом все-таки сел в кровати и попытался нащупать хоть что-нибудь еще, кроме шелковых простыней, бесчисленных подушек и одеяла. Когда он уже дополз до края кровати, в дверь постучали, а затем, не дожидаясь ответа Дика, вошла та женщина. Она держала в руках подсвечник с тремя свечами. Комната немедленно наполнилась золотистым дрожащим светом. Щурясь, Дик растерянно огляделся. Когда он только пришел сюда, у него не было никаких сил озираться, и сейчас он с удивлением заметил, что стены в комнате обтянуты золотистым шелком, а постельное белье — темно-красное, как и ковер у кровати.
— Выспался? — Женщина поставила подсвечник на низенький столик, казавшийся совеем крохотным рядом с огромной кроватью.
— Д-да, — пробормотал Дик. Это странное место уже начинало тревожить его.
— Вот и хорошо, а теперь нам нужно поговорить. Надеюсь, ты сейчас достаточно ясно соображаешь?
— Д-да… — кивнул Дик, лихорадочно гадая, о чем с ним может говорить эта женщина. Но понимание пришло очень быстро — о чем она может говорить с ним здесь? Только о наказании, которое он должен понести. Здесь все предопределено.
— Хорошо, — вновь проговорила женщина. — Мое имя Катрин. Можно называть «госпожа Катрин».
Дик вздрогнул, но она этого не заметила или сделал вид, что не заметила, и продолжала:
— Я уже достаточно давно содержу это заведение и легко могу отличить тех, кто будет пользоваться спросом от тех, на кого никто не позарится.
Дик хотел спросить, о чем она, но госпожа Катрин жестом остановила его:
— Вопросы потом. На самом деле, от внешности тут мало что зависит. Иногда я вижу мальчиков поразительной красоты и понимаю, что брать их нет смысла — никому не нужна холодная совершенная красота.
Дик почему-то вспомнил о Валентине Придде и невольно поморщился.
— Ты из тех, кто непременно будет пользоваться спросом. Открытый взгляд, приятные черты… и в тебе есть страсть.
Он по-прежнему ничего не понимал, но слушал внимательно.
— Разумеется, я беру на себя заботу о твоем здоровье и твоей безопасности. Моих мальчиков никто не бьет до крови, никто не насилует. Если посетитель будет отвратителен, я откажу ему. Однако определенная покорность от тебя потребуется, но ты, кажется, сейчас достаточно покорен, не так ли?
«Подчиняться недостойным», — повторил про себя Дик, а вслух зачем-то спросил:
— Не бьют… до крови? То есть…
— Некоторые посетители любят ощущение власти, потому я позволяю им наносить легкие побои… не такие, конечно, после которых потребовалось бы лечение. Ничего серьезного.
— Ясно, — пробормотал Дик. Понимание постепенно приходило к нему, но это было совершеннейшим безумием… Если он в борделе, то почему мальчики?.. Неужели, для женщин… Или…
Он вопросительно посмотрел на госпожу Катрин.
— Сюда приходят мужчины, одержимые страстью к гайифскому греху?
Она расхохоталась:
— Как витиевато! Но верно, да-да. Именно так. Ты тоже останешься здесь. Ты мне подходишь, а идти тебе все равно некуда, я права?
— Да.
Он не был уверен, что согласие это верный шаг, но выбора не осталось. В конце концов, лабиринт представлялся ему бесконечным.

***

Итак, что мы имеем на сей, не слишком радостный, момент?
Отец Сильвестр мрачно тронул горячую чашку с шадди. Затем покачал головой в ответ своим мыслям и снова принялся за дело.
Несколько дней назад Первый маршал в дурнейшем расположении духа покинул Талиг и умчался на войну. Что в этом положительного? То, например, что Первый маршал больше никого в столице не убьёт. Всё-таки пять жертв за несколько часов — уже много, учитывая, что каждый из ныне покойных был не последним в королевстве, пусть не по настоящему статусу и влиянию, но хотя бы по рождению…
Далее, Фельп… но отец Сильвестр не смог сосредоточиться на делах сугубо политических. Он раздражённо вздохнул — шадди никак не желал остывать. Это дрянное пойло всегда почему-то стыло медленней, чем хороший шадди. Пожалуй, и это тоже мешало привычному раскладыванию событий по полочкам. Но, впрочем, зачем обманывать себя? Вовсе не это, а престранное событие, произошедшее утром. Кардиналу хватало престранных и малообъяснимых событий в последнее время. На его вкус их было уже даже, наверное, многовато — но то, что случилось сегодня, оказалось последней каплей.
Прикрыв глаза, оправдываясь перед собой, что без глотка шадди о политике он думать все равно не сможет, а шадди пока слишком горячий, отец Сильвестр в который раз перебирал в голове все, что было ему известно о произошедшем. И почему-то на этом событии сосредоточиться оказалось легче, да и факты охотней раскладывались по полочкам. Охотней — но не сказать, что хоть с каким-то результатом.
Для начала — разговор с Алвой. Его Сильвестру менее всего хотелось вспоминать — слишком тяжело, слишком, наверное даже, больно. Словно он увидел и услышал то, что не предназначалось для его глаз и ушей, что-то слишком личное… а потому он всего лишь повторил факты, полученные в этом разговоре. Герцог Окделл, убежденный кансилльером, предпринял попытку отравления, однако то ли под влиянием мук совести, то ли по приказу того же кансилльера, сам выпил отравленное вино. Алва принял противоядие, а оруженосцу помогать не стал, объяснив это — и это было первым среди событий, которые его озадачили, — тем, что не стал препятствовать юноше осуществить его романтический и благородный порыв. Подобное было совершенно не в духе Алвы. Но пока стоило принять его слова на веру.
Он снова коснулся чашки с шадди. Та уже была едва теплой, но возвращаться к размышлениям о Фельпе, не закончив эти, было неразумно.
Итак, что дальше? Той же ночью Алва отсылает карету с телом герцога Окделла в Надор. Но до Надора тело не довезли судя по всему. По крайней мере прознатчики в Надоре ни тела, ни даже кареты не видели. И правильно не видели, ибо карета осталась в пределах столицы. На задворках, конечно, в трущобах, но не дальше. Всё бы хорошо, карета нашлась, кэналлиец Алвы тоже, однако тела в карете как ни бывало. Возле кареты тоже. Приходилось признать, что странные воры, ограбив карету, унесли с собой и тело герцога Окделла. Зачем бы, спрашивается? Отец Сильвестр снова тяжело вздохнул, помянув Леворукого, кошек, собак, а также всех млекопитающих, включая всех герцогов вместе взятых. Кансилльер, увы, нужно было признать, чист, по всему судя, как новорождённый, как, впрочем, и Её Величество вместе со всей кликой. И Август Штанцлер, и королева, узнав о смерти герцога Окделла, казались совершенно потрясенными… Хотя кансилльер — немного менее потрясенным, немного более озадаченным. Но быть может, герцог Алва устроил показательное представление отцу Сильвестру, с тем чтобы тайно увезти герцога Окделла с собой, а в карету… Нет, это уже предутренний бред. Которому, к тому же, противоречили некоторые другие факты.
Сильвестр посмотрел на край стола, где среди бумаг лежала длинная шкатулка, которую доставили кардиналу сегодня утром. И это было уже… третьей?.. да, кажется, третьей загадкой. Два дня назад в каком-то захолустном ломбарде оказался кинжал cвятого Алана вместе с этой шкатулкой. Кто именно принес его и как он у этого человека оказался, Сильвестру выяснить, впрочем, удалось, но это не имело никакого смысла: оборванца, принесшего кинжал в ломбард, тщательно допросили, но он ничего не знал, говорил, что отнял в пьяной драке у своего приятеля, а какого именно приятеля — уже и не помнит. Оставалось предположить, что на карету напала какая-то шайка воров, каких сейчас много на окраинах столицы. Загадочным образом (как именно кардинал вообразить не мог — кэналлиец казался ему весьма опасным и сильным противником для любого вора) они обездвижили Хуана, забрали из кареты тело герцога Окделла (но зачем им понадобился труп?.. разве что в темноте не разобрались…), ограбили карету (а потом один из воров подрался с тем оборванцем и таким образом лишился свежеприобретенного кинжала), перед этим опрокинув ее, и… унесли труп с собой? На очевидный вопрос напрашивался только один разумный ответ: может, они были настолько голодными?..
Но тут кардинала затошнило и разгадку тайны он решил отложить хотя бы до утра — слишком уж причудливыми путями бродило его воображение этой ночью.
Шадди остыл совершенно безнадежно. А потому нужно было заняться другими вопросами.

***

Ричард уже не помнил, сколько раз и куда сворачивал, сколько поворотов оставил за спиной. Стены по-прежнему оставались гладкими, свет — таким же тусклым. Иногда Ричарду казалось, что он слышит чей-то голос где-то вдалеке — и тогда он торопился, шел быстрей и уверенней выбирал, повернуть или пойти прямо, потому что ему хотелось увидеть того, кто говорил, хотя слов было не разобрать: слишком далеко, да и эхо в лабиринте искажало звуки. Теперь эхо не оглушало, наоборот — было едва слышным.

Самых главных мальчиков тут было пятеро. Только троих из них Дик назвал бы по-настоящему красивыми, два других показались ему слишком женственными и глупыми. Госпожа Катрин поручила Дика заботам самого старшего — хрупкого блондина с длинными, почти до середины спины, кудрявыми волосами и обманчиво-мягкой улыбкой. Его звали Эженом.
— Я здесь уже третий год, — рассказывал он, лениво развалившись на темно-красном диване, — мне нравится… Не надо думать о еде и одежде, о крыше над головой… Госпожа защищает нас от извращенцев, а с остальными приятно. Это всегда от тебя зависит — будет приятно или нет. Настроишься, что все это мерзость, так и будет мерзостью, настроишься на удовольствие — будет удовольствие… хотя, конечно, большинство наших так не считают, относятся как к грязной работе. Зажимают нос, закрывают глаза — и делают. Но это твое дело, конечно… Я зажимать нос не смог бы. Но потому я тут и лучший — посетили чувствуют, что мне нравится с ними. А большинству из них приятно понимать, что они мне не противны. Вот и выбирают… Впрочем, некоторые умеют притворяться. Уолтер, например, ненавидит их всех, но он актер просто… Иногда нас вдвоем выбирают — и не знай я, что он потом говорит, никогда б не подумал, что Уолтеру это противно.
Уолтер — его Дик уже видел мельком, но все-таки запомнил — не самый красивый, но самый юный из всех: тоже довольно хрупкий, если не сказать тощий, с короткими, очень курчавыми каштановыми волосами; глаза немного навыкате, плоский нос, тонкие, улыбчивые губы — не очень-то привлекательная внешность, но зато умеет делать массаж как никто другой и хорошо танцует. И воображает себя сыном какого-нибудь графа.
— Танцует? — Ричарда отчего-то поразило зрелище, представившееся ему в воображении.
— Ну да, — спокойно подтвердил Эжен, ничуть, видимо, не удивляясь потрясенному виду собеседника, впрочем, наверное Эжен вообще ничему не удивлялся, всё воспринимая как должное, — клиенты любят, когда красиво, все любят, когда красиво и когда эта красота предназначена именно им.
Дик смутился: злая память не замедлила пробудить в нем воспоминание об одной из многих ночей в доме Рокэ Алвы, когда огонь свечей и огонь в крови чуть не сожгли его, потому что монсеньор пел и это было — да, это была та самая красота, ему предназначенная. Только ему.
— А ешё есть Дитрих, — продолжал тем временем Эжен, — он немного на тебя похож. Тоже рослый, только волосы светлей. И не такой красивый. Ты, наверное, хорошего происхождения? А он сын конюха — таким с внешностью не везет. Сбежал от отца, когда тот его едва не прибил. Его госпожа Катрин подобрала — совсем как тебя. — Этого Дитриха Дик пока не видел. — Очень изобретателен в постели. Не стесняется. И сильный очень — некоторым нравится не мучить, а чтоб их самих мучили, особенно такие сильные парни, как Дитрих.
Ричард слушал внимательно, даже сравнение с каким-то пока неизвестным сыном конюха Дитрихом не задело его — он не ожидал от себя этого, такого спокойного внимания, будто не происходит ничего особенного, более того, всё идёт как надо, впервые с… Да, впервые со дня смерти. Голос Эжена накатывал волнами тепла и уверенности — вот только в чём? Всё один и тот же лабиринт, напомнил себе Ричард, одни и те же стены. Камень их неизменен.
— О ком бы еще тебе рассказать? — Эжен неопределенно помахал в воздухе своей тонкой рукой. — Ах да, ты их видел, наверное. Стефаний и Марсий. Из Фельпа родом оба. Близнецы. Одинаковые — не различить… на первый взгляд, то есть. Так-то мы тут их различаем. Их обычно выбирают сразу обоих.
— Зачем?
— Некоторым нравится, когда с ними одновременно два одинаковых красавца, — усмехнулся Эжен. — Да, они очень красивы. Черные волосы… у нас тут больше нет брюнетов, кстати… белая кожа… черные глаза.
— Это хорошо, — с внезапным облегчение в голосе выдохнул Дик, чем явно поразил Эжена.
— Почему? Черноглазых брюнетов полно… Госпожа Катрин мечтает найти такого… знаешь… с голубыми или серыми глазами — и чтоб черные как смоль волосы. Это очень красиво, гораздо красивей. И редко, к тому же.
— Знаю, — пробормотал Ричард. Этих Стефания и Марсия он пока не видел, но и не стремился.
— А тебя как зовут?
Ричард Окделл.
— Госпожа Катрин сказала… сказала, что меня могут называть Саймоном.
— Ах, скрываешь свое имя? Я бы тоже скрывал. Из дома сбежал, наверное?
Дик покачал головой и, откинувшись на спинку кресла, прикрыл глаза. Он устал от кажущихся бесконечными рассказов Эжена. Внезапно он почувствовал, что проваливается в сон. Этот день оказался таким же бесконечным, как рассказы Эжена. Сегодня от него ничего особенного не требовалось. Только внимательно слушать и запоминать. Но от этого тоже устаешь…

…гладкие стены. По-прежнему, гладкие стены. Ни орнамента, ни черных быков с человечьими головами. Впрочем, почему именно черных? Наверное, так красивей. Дик стоял перед поворотом и снова не мог решить. Голос, который иногда подсказывал ему верное направление, давно не звучал. Нужно ли повернуть или… Из-за поворота внезапно потянуло сквозняком. Дик вздрогнул и обернулся, подставляя лицо неожиданно обжигающе-горячему воздуху. Словно что-то недалеко горело. Словно война…
Больше не размышляя, Дик пошел по этому коридору.

— …спишь? Устал, наверное, — голос Эжена доносился откуда-то не из лабиринта, а потому проснуться получилось легко.
— Да, наверное.
— Тогда спи. И отдыхай хорошо. Завтра мы уже не разговаривать будем.

«Хватит мяться», — как можно спокойнее приказал себе Ричард. Он слишком долго не решался войти в комнату, где его ждали Эжен и Стефаний. Почему Эжен выбрал именно Стефания, Ричард не спросил, предпочитая не знать. Однако Эжен рассудил по-своему. Едва Дик наконец-таки решился приоткрыть дверь, как из комнаты донесся уже хорошо знакомый, с ленивыми нотками голос:
— Саймон, входи скорей. Ты вчера заинтересовался близнецами, я и пригласил одного из них тебе на обучение. Ты доволен?
Дик покачал головой, но промолчал. Все-таки… хотя бы сейчас нужно научиться сдерживаться, как-то скрывать чувства. Иначе… хотя что может быть иначе? Все уже было, все закончилось и осталось в прошлом. Какая разница, что может подумать Эжен — или кто бы то ни было другой.
Комната — совсем небольшая, — была освещена пятью или шестью свечами. Дик почувствовал слабый запах благовоний, а на низком столике у кровати заметил бутылку вина. Эжен сидел на полу, вытянув на полкомнаты свои длинные ноги, а Стефаний сидел на кровати, занимавшей другие полкомнаты. Дик закрыл за собой дверь и вопросительно посмотрел на Эжена. Сейчас нужно как можно меньше чувствовать, как можно меньше вспоминать и думать. Нужно запоминать то, что ему скажут, и стараться сделать как можно лучше. Больше ничего. Ни стыда, ни сожалений, ни гордости. Все это осталось в жизни. Здесь все иначе. Он шагнул к постели и… остановился, застыл, не в силах пошевелиться — хоть плачь, хоть кричи. Эжен всё, конечно, понял — и отвернулся, принялся рассматривать огненные язычки через вино в бокале. А Стефаний, бросив быстрый взгляд на Эжена, опустил ресницы, потом медленно выпрямился и по-кошачьи плавно подался вперёд, крепко, но совсем не больно схватив Ричарда за руки, притянул его к себе, усадил рядом. Дик заставил себя поднять голову и посмотреть в лицо Стефанию. Но это оказалось немного проще, чем он думал — всё-таки черные глаза — не синие.
— Это очень хорошо, — тихо усмехнулся Стефаний. Кажется, Дик первый раз слышал его голос — довольно приятный, но… Дик покачал головой: никаких воспоминаний. Стефаний тем временем повторил: — Да-да, очень хорошо. Вот такой взгляд… у тебя длинные ресницы, большие глаза. Медленно поднимаешь голову, медленно поднимаешь глаза — это заводит. Такой смущенный и испуганный взгляд…
Дик вздрогнул, когда Стефаний коснулся пальцами его шеи.
— Дрожать не нужно. Некоторых это расхолаживает, а кого-то наоборот — может навести на мысль, что тебя можно и помучить. Тебе же не нравится, когда больно?
— Нет.
— А как нравится?
Далеким воспоминанием мелькнули оранжевые розы, приколотые к платью, черешня…
— Не знаю. Это было очень давно.
— С женщиной?
Дик не хотел больше вспоминать. Он быстро покачал головой, а затем подался вперед и попытался обнять Стефания. Но тот легко извернулся, мелькнули смеющиеся черные глаза, улыбка — и вот уже Стефаний сидит в центре большой кровати.
— Нет. Ты будешь слушать меня, а не обниматься. Я прав, Эжен?
— О да, но и обниматься тоже — иначе чему он научится?
— Хорошо.
Очень просто было слушать их болтовню. Она отвлекала от ненужных мыслей. Дик и слушал, словно растворяясь в бессмысленности их фраз.
— Ты должен нравиться, Эжен тебе сказал уже? Еще ты должен быть послушным. И еще умелым.
Стефаний говорил не очень связно, часто повторялся, с трудом договаривал предложения до конца.
— Ты слушаешь меня?
— А… — Дик растерянно посмотрел на Стефания. — Да. Я…
— Но всему ты научишься постепенно. Самые главные вещи… их немного.

3. partir et venir

В лабиринте что-то неуловимо изменилось. Ричард не сразу даже понял, что именно — он так привык к тишине, что звук, возникший в лабиринте, сначала показался ему той же тишиной. Он, этот звук, был похож на пение и вздохи, шепот и стон одновременно. Он доносился словно бы отовсюду, но Ричард, проведший уже, кажется, множество дней в лабиринте, сумел понять, откуда идет звук. И он шел за ним, за этими шорохами и шепотом, стонами и пением. Он предпочел бы каменных быков, но пока звук оставался его единственными спутником и проводником.

Звук, запахи — почти всегда сладкие, густые, слишком навязчивые, разговоры полушепотом, попытки понимать малейшее движение, самый тихий вздох, полуулыбки, желание научиться отличать жесты и вздохи недовольства от вздохов и стонов, которыми просят о продолжении, бесконечные ошибки, бесконечные открытия — Ричард и вообразить не мог, что все это так сложно, так тонко, требует столь многих знаний — столь многого понимания. Он тонул в непривычных — чужих звуках — стонах и вздохах, привыкал к чужим жестам — и старался не забыть, что у других все будет иначе, не привыкать к этим, его сбивали с толку чужие прикосновения, которые любой другой принял бы за искреннюю нежность или ласку, но Дик твердо помнил, что это лишь примеры, только объяснение, как нужно — и повторял эти прикосновения, жесты, улыбки, даже вздохи и стоны — он постоянно держал в голове слова Эжена — «…настроишься на удовольствие — будет удовольствие…» — и он делал так, чтобы было удовольствие, и по взглядам Стефания, по одобрительным кивкам Эжена понимал, что хорошо усваивает уроки — но ему нравилось учиться, как оказалось тогда — в жизни — он был хорошим учеником, если кто-то брался обучать его — он с благодарностью перенимал, он был внимателен, хорошо запоминал и мог подолгу помнить важные уроки. И сейчас — он помнил главный урок, тот, который позволял ему делать то, что он делал теперь, не чувствуя почти ни смущения, ни стыда, ни унижения: виновный должен понести наказание, подчиняясь недостойным. Кажется, он слышал об этом в лабиринте, а может где-то читал. Теперь он едва помнил, откуда пришла эта мысль, он просто позволял Эжену и Стефанию учить себя.

— О чем ты хочешь попросить меня, Саймон?
Дик все еще вздрагивал, слыша это имя, но другого у него теперь не будет. Госпожа Катрин с улыбкой посмотрела на него и ободряюще кивнула:
— Так что за дело?
За окном сиял радостный солнечный день. Дик, не поднимавшийся наверх уже три или четыре дня и привыкший к мягкому свету свечей, жмурился и морщился. Госпожа предпочитала проводить дни наверху, не под землей. Хотя подвальные комнаты были обставлены гораздо лучше, и мебель в них была удобней, но госпожа Катрин словно боялась раньше времени надолго спускаться под землю. Она оказалась очень суеверной.
— Эжен говорит, что я уже достаточно хорошо подготовлен.
— Это верно, мне он тоже об этом сообщил. Думаю, сегодня ты выйдешь со всеми в общую залу.
— Я бы хотел…
— Подождать? Но не слишком ли долго?
— Нет.
Дик не смел поднять глаза на нее. Он изучал обои на стенах, потолок, светлые занавески на окнах. Наконец, он перевел взгляд на руки — все дни, проведенные здесь, по совету Эжена, он утром и вечером тщательно смазывал кисти рук каким-то сладко пахнущим кремом. И теперь кожа на ладонях стала непривычно мягкой и приятно пахла.
— Если нет, — нетерпеливо произнесла госпожа Катрин, — о чем ты хочешь попросить?
— Эжен сказал, что во мне… должно быть что-то необычное. Пусть… пусть я буду в маске. Это можно? Никто не будет знать мое лицо, все будут гадать…
Госпожа Катрин внезапно расхохоталась. Смех у нее был мелодичный, но слишком громкий.
— Это Эжен тебя надоумил? Иногда мне кажется, что я могу спокойно уходить на пенсию и оставлять этого парня здесь главным. Но это же отлично! Ты хорошо сложен, лицо у тебя породистое. По голосу и манерам видно, что не из низов… Да, мы всех заинтригуем! Я куплю маску сегодня же. — Она, прищурившись, посмотрела на Дика. — Белую. Черный тебе не подойдет, да и комнаты слишком темные для этого, а любой другой цвет отвлекает.

Дик еще ни разу не заходил в главную залу вечером. Наверное, ему нужно было волноваться, но волнения не было. Он в очередной раз коснулся маски на лице, провел пальцами по ее немного шершавой поверхности. Госпожа Катрин сдержала слово — маска в самом деле была белой, с тонким золотистым узором вокруг прорезей для глаз, она закрывала верхнюю половину лица. Маска отвлекала от волнения — все-таки к ней еще нужно было привыкнуть.
Комната была хорошо освещена, ароматические лампы наполняли ее густо-сладким запахом, а от свечей шло тепло. На низком широком диване, стоявшем посреди комнаты, расположились близнецы и Эжен. Дик поспешил отвернуться от них, оправдываясь перед собой внезапным смущением. Хотя в странной и мучительной тоске, охватывающей его каждый раз, когда он смотрел на черноволосых и белокожих близнецов, мало было от смущения.
Остальные заняли кресла и стулья у стен. Дик заметил Уолтера, на котором были только странные широченные штаны из тонкой ткани, заметил Дитриха, одетого в причудливый темно-зеленый наряд, заметил остальных — тоже в странной одежде, то слишком открытой, то прозрачной, то необычного покроя. На одном из незнакомых Дику мальчиков было надето пышное белое платье с открытыми плечами.
— Иди к нам, — приветственно помахал со своего дивана Эжен. Дик быстро покачал головой и устроился в ближайшем свободном кресле. Сидеть рядом со Стефанием и Марсием ему не хотелось.
Посетителей было двое. Друзья, любовники? Ричард плохо разбирался в этом, после бесед с Эженом и обучения у Стефания он был готов в каждом соприкосновении рук подозревать любовную близость, а раньше его бы не навела на мысли и общая постель. Дик, крепко удерживая нить своих размышлений, внимательно наблюдал за гостями, а те не спешили выбрать. Они взяли по бокалу вина и один из них жестом остановил поднявшегося было Эжена.
— Нам нравится выбирать, — пояснил с улыбкой второй.
Дик обвёл глазами мальчиков и поразился перемене — все они были скорее похожи на статуи сейчас, а ведь минуту назад они живо болтали. «Каждому гостю — своё», — вспомнились слова Эжена. Удивительно, как эти мальчики — идеально настроенные музыкальные инструменты — ловили настроение и желания гостей. Эти двое, одетые в чёрное, будто… нить размышлений Дика едва не прервалась, но он заставил себя связать концы в узел и идти дальше… вороны, излучали какую-то меланхолию. На вид простые горожане — из тех, что ни за что не узнаешь в толпе, даже если знаком десять лет — возможно, торговцы, госпожа Катрин говорила, что торговцы здесь частые гости. Они прошли по комнате, не отвлекаясь от беседы друг с другом, но не заговаривая с мальчиками, будто те и правда статуи, которыми только любуются. Вот так, разговаривая о чём-то, они подошли совсем близко, и тут один из них взял Дика за руку, а второй кивнул. «Маска, — подумал Дик, — им подходит маска на моём лице. Я похож на гальтарскую статую больше, чем все остальные».
— Как твоё имя?
Ричард Окделл. Нет.
— Не спрашивай. Он и так прекрасен.
Дик сдержал смех, а маска не смеётся. Всего несколько дней слишком изменили его. Кому раньше пришло бы в голову сказать о нем: «Он и так прекрасен»? Но в смерти все меняются.
— Ты идешь?
Дик кивнул. Он хорошо помнил, куда ему нужно провести их из этой комнаты. Подземных помещений было слишком много и использовались далеко не все, к тому же в них легко было заблудиться, но госпожа Катрин сама долго водила Дика по всем, используемым комнатам, объясняла как и куда можно пройти, показала даже несколько тайных ходов, по которым в случае необходимости (вроде пожара или слишком грубого клиента) можно было быстро попасть наверх или просто незаметно ускользнуть. Комнаты зависели от статуса посетителей — не того статуса, который был у них наверху, он, к некоторому удивлению Дика, не имел тут ни малейшего значения. Важно было другое — платил ли посетитель, насколько он был аккуратен, не случалось ли, чтоб он обижал или причинял боль кому-то из мальчиков… хотя важней всего, конечно, было — насколько щедро он платил. Эти двое, судя по всему платили щедро — госпожа Катрин говорила с ними приветливо.
— Ты снимешь маску? — спросил у Дика один из двух его спутников.
— Нет.
— Нет? — протянул второй. — Вот так кратко и без объяснений? А вдруг мы передумаем и выберем кого-то посговорчивей?
Госпожа Катрин придумала хорошую отговорку, которая непременно бы разогрела любопытство у всякого.
— Если вам нужен кто-то другой, можете вернуться. Госпожа не позволяет мне встречаться с другими без маски. Мое лицо имеет право видеть только она.
Романтическая ложь. Тогда, еще в жизни, Дик смог бы назвать несколько трагедий и вспомнить наизусть бессчетное количество стихов, где герой скрывал свое лицо маской — и только его мать или иногда возлюбленная знала его истинный облик.
— А если мы заплатим за ночь, дождемся, когда ты уснешь и снимем ее?
Они переглянулись, одобрительно усмехнувшись. Но и это не сработает, и на это найдется ответ.
— Я расскажу госпоже и больше вас сюда не пустят.
— Она так ценит тебя?
— Больше, чем вас, господа. — Сопроводить эти слова легкой улыбкой, провести рукой по щеке одного из них — и никому в голову не придет, что он сказал грубость.
— Долго нам еще идти? Маску мы снять не можем, но все эти тряпки на тебе… От них мы точно избавимся.
Снова улыбнуться. Мягким жестом указать на дверь прямо перед собой.
— Сюда.
Учение не пропало даром. Быстрые и резкие ответы легко слетали с языка, жесты были почти отточенными, почти совершенными, а всего через несколько минут легко, почти совершенно будет двигаться его тело. Дику даже не приходилось задумываться над всем этим. Нужно было просто удерживать в голове все, что он услышал и узнал за эти дни, и не отвлекаться на иное. Он умеет сосредотачиваться и подчиняться. Все просто.

***

Солнце сияло вовсю. Лучи его серебрили посуду на столе, проникали повсюду золотистым дуновением, так что вся обеденная зала сияла и радовалась. Альдо тоже хотел бы радоваться нежаркому солнцу, но…
— Так он убил его, что ли?
Робер, напряжённо хмурясь — никому сегодня в этой зале не было дело до сияния и радости — покачал головой:
— Как я понял, Ричард это сделал по собственной воле.
— Это какой-то бред и бессмыслица, Робер!
Альдо вскочил и прошёлся по комнате, потом вернулся к другу и капризно скривив губы заявил:
— Мне всё равно, что там было — убил или он сам убился! Меня интересует, где я теперь Повелителя Скал возьму!
— Он тебе срочно нужен? — Робер явно был в своих невесёлых мыслях об этом Ричарде, и потому капризного тона друга не заметил.
— Ну, не срочно…
Альдо вдруг успокоился, даже повеселел, наконец заметив, как забавно прыгает по потолку и стенам солнечный зайчик от начищенной до блеска чайной ложки. Может, известие о смерти последнего Повелителя Скал — это знак? Может, все эти древние байки — всего лишь байки? Альдо щурился, глядя на яркие блики, скользящие по стенам, и лихорадочно вспоминая все, что успел прочитать или услышать о силах, защищающих Повелителей и о том, что сила передается…
— Робер! — солнечный зайчик радостно прыгнул к потолку, а ложка тонко зазвенела. — А может, у Эгмонта Окделла были незаконные дети? От любовницы какой-нибудь… даже простолюдинки, а? Должна ж была к кому-то сила прейти…
— Слушай, — Робер поднял голову и как-то странно посмотрел на друга, — ты пойми, Ричард умер… Ты, конечно, не знал его, но я… В общем, я сейчас не могу о Повелителях Скал думать.
Альдо хотел было ответить, что и Робер едва знал покойного герцога Окделла, да и его отца тоже, но сдержался: ссориться сейчас не хотелось. И солнечные зайчики были такими яркими. О незаконных детях герцога Эгмонта можно будет поговорить потом.
— Ладно-ладно, чего ты вспылил, — добродушно откликнулся он наконец, вновь увлечённо играя ложкой, — ну, не сейчас, но он мне понадобится, то есть не он… А, ну его. Давай лучше пофехтуем пойдем.

Со смертью Повелителя Скал Альдо смирился легко — какой смысл печалиться о том, кого вовсе не знал. А вот от планов своих он так легко отказываться не собирался. В конце концов, таких долгоживущим баек не бывает, а значит в них есть доля правды — и большая такая доля! Это льстило, от этого слегка кружилась голова — быть обладателем силы… древней, таинственной, всеми забытой силы! Быть единственным в своем роде. Сама по себе королевская власть не очень интересовала Альдо, родись он в любой другой семье, ему было бы все равно — изредка фехтовать или пить вино с Робером, болтать с бабкой, проводить ночи с агарисскими, а потом и алатскими красотками, которых всегда было в избытке, — большего ему не было бы нужно. Но он был Раканом! Альдо не знал, фантазии это его или правда, но иногда ему казалось, будто что-то тянет его вперед, зовет, подталкивает к действию… И он должен был действовать! Конечно, тот план гоганов провалился, но ведь будет другой план, еще лучше — и он сработает. И тогда Альдо станет королем и… так далеко он не загадывал. Одно точно — он закатит большое празднество и устроит себе пышную коронацию. Ведь он был единственным в своем роде. Раканом. Однако вместе с Одним всегда были Четверо — и это немного раздражало и беспокоило. Робер, конечно, тут, рядом, а остальные? Окделл погиб — что за нелепость? — совершил самоубийство. Кто там еще есть? Придды? С ними Альдо потом договорится — он пообещает им… что-нибудь, и они перейдут на его сторону. И еще Алва… Впрочем, потомкам предателя все равно кому служить — Рокэ Алва наверняка перейдет на его сторону. Мысли Альдо всегда скользили легко, он редко тратил слишком много времени на обдумывание какой-то идеи — решения приходили мгновенно, пусть несовершенные, нуждающиеся в доработке, но все же решения. С Приддами он договорится, с Алва тоже… а раз Окделл погиб, то всегда можно отыскать нового Повелителя Скал. Не мог род его прерваться.

Гораздо позже, уже во дворце в Олларии, Альдо вспоминал свои алатские размышления и не без самодовольства отмечал, что почти все выходило так, как он планировал. Придд — бледный мальчишка с рыбьей физиономией, присягнул ему, Алва был в плену, а Робер — Робер, как всегда, рядом. То, с какой легкостью все получилось на этот раз, только подтверждало право Альдо на трон. И от этого тоже кружилась голова — но странно: в Агарисе и Сакаци эти головокружения были приятными, эти мысли льстили и поддерживали уверенность, манили вперед, а здесь, в Олларии, голова кружилась и болела будто с похмелья, а мысли о собственной избранности казались тяжелым камнем, привешенным к шее. Сбывшаяся мечта оказалась скучной и уныло-мрачной. И теперь не манила вперед, а — как с того похмелья — требовала продолжать, и хотя Альдо чувствовал, что дальше может быть только хуже, но остановиться уже не мог.
Альдо не нравился город, не нравился дворец, его раздражали все без исключения жители столицы — что дворяне, что простые горожане. Роберу, кажется, тоже мало что нравилось — Альдо уже и забыл, когда в последний раз видел друга улыбающимся. И ему вспоминалось солнце Алата, так щедро лившееся в открытое окно обеденной залы.

@темы: Талигойя, фанфики

---

Команда: Талиг, тема: Вампиры

[Команда Талига]

Название: Кровь чужая и своя
Команда: Талиг
Тема: вампиры
Пейринг: Рокэ Алва/Ричард Окделл
Рейтинг: R
Жанр: romance
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше

Глава 1

За окном висела луна. Огромная, желтая и страшная. Сероватые облака, похожие на лохмотья, наполовину скрывали ее, превращая в злобно оскаленное лицо. Дикон покосился на почти догоревшую свечу и поплотнее закутался в одеяло. Он знал, что заснуть не удастся, и принялся мысленно считать. Дойдя до ста, он решил не начинать сначала, а считать задом наперед. Это было сложнее и потому отвлекало от мыслей о луне и привидениях, наверняка притаившихся за дверью.
Сколько Ричард себя помнил, он никогда не мог уснуть в полнолуние. Иногда, правда, после ухода няньки он засыпал на какое-то время, но вскоре просыпался от жуткой головной боли и уже не мог сомкнуть глаз до самого рассвета. Но ни о чем этом маленький граф Горик никому не рассказывал. Он хорошо помнил, как однажды ему показалось, что тени во дворе за окном похожи на лесное чудовище, пришедшее, чтобы сожрать обитателей замка. Ричард тут же сказал об этом матушке, но та сурово отчитала сына, заявив, что наследнику Повелителя Скал не пристало бояться глупых сказок. С тех пор Дикон предпочитал молчать. А однажды он подслушал, как старая Нэн бормочет старинное заклятие, отпугивающее злых духов, и каждый раз, когда ему становилось особенно страшно, повторял его про себя.
Вот и в эту ночь Дикон сидел, завернувшись в теплое шерстяное одеяло и на всякий случай отгородившись от двери подушкой, и прислушиваясь к каждому шороху. Кроме привычной головной боли было еще какое-то странное ощущение. Губы онемели, словно от холода, хотя комната еще не успела выстыть, и очень хотелось пить. Дикон соскользнул с постели и шагнул к столу, приподнимаясь на цыпочки, чтобы пол не слишком холодил босые ступни. Наклонив тяжелый кувшин, осторожно, чтобы не расплескать, налил в чашку воды и поднес ее ко рту. Почему-то край чашки глухо стукнулся о зубы. Ричард провел языком по зубам и испуганно ощупал их пальцами. Верхние и нижние клыки заострились и стали огромными, как у волка или даже как у медведя. Дик вскрикнул и отдернул руки, заметался по комнате, в поисках какого-нибудь зеркала. Но зеркала не было, и Ричард, снова потрогав зубы и убедившись, что они никуда не делись, заплакал.
Матушка часто говорила, что если Дик будет врать и не слушаться ее, то Создатель обязательно накажет его. Видимо, матушкины угрозы сбылись. Ричард плакал, зарывшись лицом в подушку, и не слышал, как дверь открылась.
- Сын мой, почему вы плачете? – голос эрэа Мирабеллы был исполнен строгости, и Ричард в ужасе сжался, понимая, что сейчас мать заметит произошедшие с ним изменения.
Не поворачиваясь, он тихонько пробормотал:
- Мне просто приснился страшный сон…
- И какой же сон вам приснился?
Голос раздался совсем близко, Дикон поднял голову и увидел, что герцогиня стоит рядом и очень внимательно смотрит на сына. Дик плотно сжал губы и снова низко-низко наклонил голову. Но мать цепко схватила его пальцами за подбородок, заставляя посмотреть себе в лицо, и повторила:
- Ричард, так что вам снилось?
Когда она заговорила, Дикон с ужасом понял, что у герцогини Мирабеллы зубы тоже были огромными, хотя он мог поклясться, что еще вечером она ничем не отличалась от обычных людей. Ричард зажмурился, вывернулся из-под рук матери и сжался в комочек. Наверняка, все это кошмарный сон, просто очень похожий на правду. Нужно только ущипнуть себя посильнее, чтобы он закончился. Но, как бы Дик ни старался, кошмар никак не хотел исчезать.
Когда эрэа Мирабелла снова заговорила, голос ее звучал куда ласковее, и Ричард удивленно и недоверчиво приоткрыл один глаз.
- Ричард, не надо бояться. Я давно подозревала, что вы унаследовали от меня эту особенность. Если вы соизволите немедленно прекратить рыдать и хлюпать носом, я все вам расскажу.
Так Ричард узнал, что он человек лишь наполовину. Его мать была вампиром, а отец – человеком, именно поэтому вампирская половина в нем пробудилась только в семь лет. Теперь каждое полнолуние Дик будет превращаться в вампира, и искать жертву, чтобы напиться крови. Матушка говорила, что это очень хорошо, потому что когда Ричард вырастет, его способности помогут ему в деле борьбы за возрождение Талигойи, но сам Дик с ужасом представлял, как ему придется пить самую настоящую кровь. Она ведь, наверняка, жутко невкусная, к тому же для этого придется кого-то кусать! Герцогиня говорила, что жажда крови будет не давать ему покоя, но пока Дик никакой особенной жажды не испытывал. Может быть, его мать ошиблась, и Ричард никакой не вампир, а зубы… ну, просто так выросли?
Наверное, в тот раз особенности вампира проявились еще не до конца, потому что никакие уговоры эрэа Мирабеллы не заставили его слезть с кровати и отправиться «утолять жажду». Поняв, что ничего не добьется от сына, герцогиня заставила его поклясться, что он никому не расскажет о том, что узнал этой ночью, и скрылась за дверью. Ричард же так и просидел до утра, прислушиваясь к ночным звукам и время от времени прикасаясь к своим зубам, чтобы убедиться, что они не вернулись в нормальное состояние. Перед самым рассветом он незаметно для себя провалился в сон, а когда вошедшая в комнату нянька разбудила Дика, его внешность ничем не отличалась от обычной. Дикон понадеялся, что прошедшая ночь все-таки была сном, но все его надежды развеялись, когда герцогиня взяла его за руку и повела в часовню, где заставила повторить ночную клятву.
Весь следующий месяц Ричард со страхом ожидал наступления полнолуния. Ему постоянно снилось, как матушка приказывает ему выпить всю-всю кровь у спящей Айрис, но сестра просыпается, оказавшись тоже вампиром, и Дик пытается убежать от нее, но матушка хватает его за руку и говорит, что накажет его за ошибку. После таких снов Дикон подолгу плакал, уткнувшись в подушку, думая о том, как ему не хочется превращаться в вампира. И вот, наконец, пришло полнолуние.
С наступлением вечера Ричард почувствовал, что голова у него болит сильнее, чем обычно, и поскорее убежал в свою комнату, опасаясь, что у него прямо сейчас вырастут клыки, и все узнают, что он вампир. Ближе к ночи головная боль прошла, но появились ощущения, которых раньше не было. Во рту стало сухо, словно Дик целый день бегал по скалам, и не выпил ни капли воды. И еще почему-то стало очень холодно. А в какой-то момент Дикон почувствовал, что вместо аккуратных молочных зубов у него появились вампирские зубы. Ричард всхлипнул, но тут же нахмурился – он ведь пообещал себе не плакать. Вскоре дверь бесшумно отворилась, и в комнату вошла герцогиня Мирабелла. На ней был длинный плащ с капюшоном, и Дикон, вздохнув, принялся натягивать на себя теплую одежду. Герцогиня взяла его за руку, крепко сжав ладонь, и повела за собой. Ее пальцы показались Ричарду просто ледяными, но он побоялся сказать что-либо. Мирабелла повела его через двор к крылу, где обитала прислуга. Они неслышно вошли в комнату одной из горничных, Лили, и герцогиня, подведя Ричарда к постели спящей девушки, прошептала:
- Смотри внимательно!
У Дикона дрожали колени, ему очень хотелось убежать отсюда или хотя бы зажмуриться, но ослушаться матери он не смел. И потому, не отрывая взгляда, смотрел, как она склонилась над Лили, отогнула ворот ее ночной рубашки и приникла губами к тонкой шее. Ричард почему-то думал, что горничная сейчас проснется и закричит, хотя герцогиня объяснила ему, что когда вампир кусает человека, тот погружается в какой-то особый сон.
Прошло, наверное, полминуты, прежде чем Мирабелла выпрямилась, сыто улыбаясь. Ричард, который теперь в темноте видел так же хорошо, как и днем, заметил, что губы у нее испачканы кровью, и передернул плечами. Герцогиня кивком подозвала его, и Дик, с трудом переставляя ноги, приблизился и наклонился над спящей Лили. Лицо у нее было расслабленное, похоже, она действительно ничего не почувствовала, а на шее виднелись две аккуратные небольшие ранки. Дикон вдохнул поглубже, зажмурился и прижался губами к шее девушки, как учила его мать. Кровь оказалась на вкус не такой отвратительной, как он ожидал, но все же очень неприятной. Герцогиня сказала, что пить нужно до тех пор, пока не почувствуешь насыщение, и пока по телу не начнет разливаться тепло. Но то, что ощутил Дик, на тепло мало походило: внутри все обожгло, словно он глотнул горячей-прегорячей воды. Ричард отпрянул от девушки, тяжело дыша. Он боялся, что матушка заставит его еще пить кровь, но та прошептала:
- На сегодня хватит, - и указала на дверь. Дикон выскочил в коридор и едва ли не бегом помчался в свою комнату. Там, забившись под одеяло и отдышавшись, он с удивлением понял, что холод, не отпускавший его с самого вечера, наконец-то исчез. Голова немного кружилась, но это было скорее приятное ощущение. А вскоре Дик заснул без всяких сновидений. Утром Ричард с опаской поглядывал на Лили, которая подавала на стол, но та вела себя как обычно, разве что была немного сонной и бледной, а следы на шее у нее были совсем незаметными.
В следующее полнолуние герцогиня Мирабелла вновь взяла Ричарда с собой, но на этот раз заставила его самого укусить спящую жертву. Дику пришлось собрать всю свою силу воли, чтобы сделать это, и снова он высосал, наверное, не больше ложки крови, после чего поспешил вернуться к себе, не желая видеть, что будет делать мать. В комнате он старательно прополоскал рот водой, стараясь избавиться от приторно-солоноватого привкуса во рту.
Накануне третьего полнолуния эрэа Мирабелла сказала, что теперь Ричард может обойтись без ее помощи и отправляться на охоту самостоятельно. Дик с трудом скрыл радость – если матушка не будет за ним следить, то можно будет никуда не ходить и никого не кусать. Вечером Дикон заперся у себя в комнате, зажег новую свечу взамен почти догоревшей и открыл книгу, в которой было много старинных гравюр. Но с приближением ночи он все сильнее чувствовал холод, расползающийся от кончиков пальцев по всему телу. Дик закутался в одеяло по горло, но это не помогало. Очень хотелось пить, но вода совершенно не утоляла жажду. Ричард теребил ворот рубашки и упрямо продолжал смотреть в книгу, но буквы расползались, а перед глазами то и дело возникала спящая Лили, ее тонкая шея и бархатистая кожа. Во рту совсем пересохло, а тело словно кололи тысячи иголок. Ричард метался по постели, повторяя:
- Не хочу, не хочу, кровь противная и невкусная, я ее ни за что не буду пить!
Но эти уговоры не помогали. Дик чувствовал сквозь ткань рубашки каждую ворсинку шерстяного одеяла, казавшегося сплетенным из колючек, а губы, наверное, потрескались до крови. Наконец, Дикон поднялся и выскользнул за дверь. Добравшись до комнаты, в которой спала кормилица Эдит, он тихонько прошептал:
- Извини, пожалуйста! – и шагнул вперед.
На следующий день Ричард, улучив время, прибежал в библиотеку, где эрэа Мирабелла занималась подсчетами расходов за прошедший месяц и, помявшись на пороге, подошел к глубокому креслу, почти полностью скрывавшем фигуру матери и прямо спросил:
- Матушка, а что произойдет, если вампир не будет пить кровь?
Дик ожидал, что мать прогонит его, но она довольно миролюбиво кивнула ему.
- Сядьте, Ричард. Я давно ожидала вопроса подобного рода.
Разговор получился очень долгим, и Дикон понял далеко не все. Но самое главное он запомнил. Пить кровь вампир обязательно должен каждое полнолуние, иначе он ослабнет и в конце концов умрет. Но это не значит, что в остальные дни месяца он не может насыщаться , и тут герцогиня почему-то очень странно улыбнулась. Сейчас Ричард еще мал, и крови ему нужно совсем немного, но скоро он вырастет, и чем больше он будет пить человеческой крови, тем сильнее будет становиться. Что значит сильнее? Сама герцогиня, например, умела превращаться в летучую мышь, и не исключено, что Дику тоже передалась эта способность. Еще, как Ричард уже заметил, вампиры могут передвигаться почти бесшумно и очень быстро. При мысли о том, что его мать перекидывается в мерзкое существо с серыми кожистыми крыльями, Дикон невольно поморщился. А еще матушка столь красочно описывала свои собственные похождения, что Ричарду становилось страшно. И он едва сдержал слезы, когда мать рассказала, с каким удовольствием выпила досуха какого-то навозника, который проезжал через Надор и остановился на постоялом дворе неподалеку от замка. Дик знал, что навозники – враги Людей Чести, но ему все равно было жалко этого человека, который почему-то представлялся высоким, бледным и с грустными глазами. Хотя эрэа Мирабелла сказала, что так должен поступать настоящий вампир, Ричард пообещал себе, что будет пить совсем немножко крови по полнолуниям, только чтобы не умереть, и уж точно не станет никого выпивать до смерти. Хотя из матушкиных слов выходило, что быть вампиром – настоящее благо, и сама она очень гордится своим положением, Дикон с тоской вспоминал то время, когда еще не знал, что он не человек. Ему вовсе не нравилось «вонзать зубы в горячую человеческую плоть и пить живительную влагу», как говорила герцогиня.
А еще… матушка ведь сказала, что он лишь наполовину вампир. Это ведь что-то значит? Может, когда Дикон вырастет, он не будет превращаться в противную летучую мышь? Или, например, ему не придется постоянно пить кровь?
Время шло. Дик подрастал, и каждое полнолуние ему приходилось выбираться из замка на поиски очередной жертвы. Порой герцогиня Мирабелла брала его с собой, и такие ночи были для Ричарда просто ужасными. Он всеми силами скрывал свой страх и отвращение, но, кажется не слишком успешно, потому что однажды мать поинтересовалась, почему Дикон сам отправляется на охоту только в полнолуние. Дик что-то промямлил в ответ, но с тех пор раз в несколько дней стал по ночам покидать замок. Обычно Дикон проводил пару часов, сидя где-нибудь в укромном месте между скалами и кутаясь в плащ, пытаясь хоть немного согреться. Вампиры не боятся болезней, потому что один глоток крови способен их вылечить, и это единственное, что радовало Ричарда в его теперешнем положении.
Герцогиня очень много говорила о великом предназначении Дика, но ни разу не обмолвилась о том, откуда взялись вампиры, много ли их, и что они вообще из себя представляют. Ричард перерыл всю замковую библиотеку, пытаясь удовлетворить свое любопытство, но смог найти лишь несколько старинных легенд, которые больше походили на сказки Нэн. Дикон надеялся, что в какой-нибудь книге обязательно должен быть описан способ превратиться обратно в человека, но, по-видимому, в Надоре этой книги не было.
Дни в замке были похожи один на другой и наполнены скукой, и потому отпуск герцога Эгмонта из армии каждый раз становился для Ричарда праздником. Иногда отец позволял Дику прийти к нему в покои и подолгу рассказывал о сражениях и древних героях. В такие моменты Дикон забывал о ледяном холоде, поселившемся где-то внутри. Он пододвигал стул поближе к камину и, затаив дыхание, внимательно слушал, представляя себе Алана Святого. Но такие вечера выдавались нечасто, поскольку герцогиня, увидев, что Дик направляется в Гербовую башню, сурово отчитывала его за то, что он донимает отца по пустякам.
Однажды утром, когда вся семья собралась за столом, Ричард заметил, что отец выглядит очень бледным и говорит, словно во сне. Приглядевшись, он заметил у него на шее след от укуса. Эрэа Мирабелла, напротив, сегодня была очень оживленной, и на щеках у нее играл румянец. Матушка? Как она могла? Зачем? Дождавшись, когда герцогиня Мирабелла отправится в часовню, Дикон тайком побежал за ней и, догнав у самых дверей, задыхаясь от волнения, выпалил:
- Матушка! Отец… зачем вы? Он же…
Несмотря на всю бессвязность этой тирады, герцогиня, кажется, прекрасно поняла, что имел в виду Ричард, и тоном, не терпящим возражений, произнесла:
- Это не ваше дело, сын мой.
Дик обескуражено смотрел ей вслед, а воображение подбрасывало картины того, как мать пьет кровь у спящего отца. Не может такого быть! Ведь она так почтительно к нему относится. Может быть, что-то случилось… герцогиня долго не пила крови, и ей стало плохо? А, может быть, отец даже знал об этом, и сам предложил ей? Дикон поежился под налетевшим порывом ветра и поспешил уйти с продуваемой галереи.
Слуги в Надорском замке всегда знали обо всем, что происходило в округе куда лучше, чем хозяева. Как-то Ричард услышал, как горничные шептались про каких-то оборотней, а спустя некоторое время конюх, ездивший в деревню к своей семье, рассказал, что на опушке леса нашли труп какого-то человека. На его теле не было никаких повреждений, но из него словно бы выпили всю кровь. После этого крестьяне перестали выпускать детей из дому по вечерам. Дикон ни в каких оборотней не верил, он точно знал чьих рук это дело, и от этого знания становилось жутко. Он пытался убедить себя, что тот человек наверняка тоже был из навозников, или преступником. Ведь герцогиня Окделл такая справедливая, набожная, разве может она убить невинного человека? Ричард произносил это вслух, но почему-то выходило не слишком убедительно. Иногда, говоря с Диком о его предназначении, о свержении Олларов, эрэа Мирабелла словно бы забывалась, на ее губах начинала играть странная улыбка, и Дикон с замиранием сердца слушал о том, как это сладко – вонзать зубы в тело безвольной жертвы и высасывать из нее жизнь вместе с кровью. Сам Ричард ничего подобного не испытывал, а то приятное головокружение, похожее на легкое опьянение, совершенно не компенсировало отвращение.
А потом в Надоре появились солдаты в черно-белой форме. Они привезли оружие отца и перерыли весь замок в поисках каких-то бумаг. Так Ричард узнал, что отныне он – герцог Окделл и Повелитель Скал. И он накрепко запомнил имя убийцы отца: Рокэ Алва. Кэналлийский Ворон. Когда чужаки убрались из замка, герцогиня Мирабелла надела траурное серое платье и сказала, что Ричард должен покарать отродье предателей. Пусть говорят, что нет бойца лучше, чем Ворон, но он всего лишь человек, и ему не выстоять против вампира. Мать говорила с такой яростью, что Дикон был готов с ней согласиться. Он станет таким, каким хочет видеть его герцогиня. Нельзя думать лишь о себе, когда речь идет о возрождении былого величия. Когда он вырастет, то станет во главе Людей Чести, чтобы завершить дело, начатое отцом, и отомстит его убийце. Ворон не останется безнаказанным! И неважно, какую цену придется заплатить ему самому.
Прошло несколько дней, и однажды вечером герцогиня Мирабелла заявила Ричарду, что этой ночью он отправится на охоту вместе с ней. Дику не оставалось ничего кроме как стиснуть зубы и согласиться. Он – Повелитель Скал, и ему хватит силы воли, чтобы пересилить собственное отвращение и пить столько крови, сколько нужно для того, чтобы обрести нечеловеческую силу. Иначе он не сможет отомстить за гибель отца.
В полночь Ричард с герцогиней незаметно выбрались из замка и направились к «Надорскому гербу», стоявшему на западном тракте. Никто не заметил две быстрые тени, подошедшие к постоялому двору и беззвучно скользнувшие внутрь. Они поднялись по лестнице, и Мирабелла на несколько мгновений замерла, словно прислушиваясь, а потом устремилась к одной из дверей. В комнате мирно спал какой-то торговец со своей семьей: женой и маленьким ребенком. Дикон немного замешкался в дверях, зацепившись рукавом за ручку, а когда бросил взгляд на мать, чуть не вскрикнул, увидев, что она склонилась над детской кроваткой.
- Матушка, что вы делаете?
- Тихо, ты их разбудишь, – герцогиня словно и не слышала вопроса, она откинула одеяльце и протянула руку к спящему младенцу.
Дик в два прыжка пересек комнату и оттолкнул мать.
- Прекратите! Он же совсем маленький, вдруг он умрет?
Эрэа Мирабелла раздраженно ответила:
- Конечно, умрет. В нем не так уж много крови, и мне нужно высосать всю, чтобы насытиться. Ричард, не будьте глупцом, я говорила вам, что у младенцев кровь горячее и сильнее, – в глазах у нее плясали искры, и взгляд был безумным.
- Матушка, пожалуйста, не надо! – беспомощно прошептал Дик, с трудом сдерживая слезы, и тут же пошатнулся от оплеухи.
- Мальчишка! Жалкий трус, убирайся отсюда! – прошипела герцогиня с такой яростью, что Ричард просто вылетел за дверь.
Он несколько часов бесцельно бродил в окрестностях замка. Вернуться и снова встретиться с матерью казалось немыслимым. Герцогиня столько говорила о возрождении Талигойи, о священном долге Окделлов, ради которого Ричард должен перестать быть человеком. Жена и мать Повелителей скал, благородная эрэа… Дикон так хотел ей верить, что закрывал глаза на все, упрямо отрицая то, что видел. На самом деле герцогиня Мирабелла была настоящим чудовищем из древних легенд, закатной тварью. Она не думала ни о чем, кроме удовлетворения собственной жажды, даже ее муж и герцог был для нее всего лишь пищей. Вот что такое вампиры на самом деле.
Ричард обхватил руками ствол березы и прижался щекой к шершавой коре. По лицу безостановочно текли слезы. Неужели и он станет такой же тварью, не знающей жалости? Нет, ни за что, лучше смерть!

Глава 2

Под утро до костей продрогший Дикон все-таки вернулся в замок, прокрался в свою комнату и юркнул в постель, дрожа и стуча зубами. Сейчас, когда восток начал светлеть, напоминая о приближении рассвета, минувшая ночь казалась приснившимся кошмаром, и Дику отчаянно хотелось в это поверить.
Когда Ричард спустился к завтраку, мать кивнула ему на удивление милостиво. Она будто и не помнила о том, что произошло ночью, и вскоре Дик в этом окончательно уверился. Недаром ему показалось, что ночью герцогиня была не в себе. И тем лучше, рассудил Ричард, тогда он сможет убедить мать не брать его с собой на охоту. В следующие ночи Дик еще до наступления полночи сбегал из замка, так что герцогиня ничего не могла заподозрить.
Сначала Ричард твердо решил, что ни за что больше не выпьет ни капли крови, чего бы ему это ни стоило. Но потом он вспомнил, с каким равнодушием герцогиня Мирабелла была готова убить того младенца, и внезапно подумал о младших сестрах. Дейдри всего семь лет, а Эдит – шесть. А вдруг герцогиня Окделл не пожалеет и их? Ричард постарался выбросить эту мысль из головы, но безуспешно. В конце концов, несколько ночей он подолгу прятался за гобеленом, висящим в коридоре, ведущим к комнатам девочек, и старательно прислушивался. Если он умрет, то что будет с сестренками? И все же, когда наступило полнолуние, Дикон пообещал себе, что будет терпеть столько, сколько сможет. Он заперся в своей комнате, задул свечу, разделся и лег в постель, зная, что ему удастся заснуть. Вскоре Ричард начал чувствовать, как холодеют руки и пересыхает во рту. Словом, все было как обычно, но он лишь сильнее завернулся в одеяло и зажмурился. Почти так же все происходило в ту далекую ночь, когда Дикон наивно решил, что пить кровь его заставляет только приказ матери. Ричарду казалось, что он превратился в сплошную глыбу льда, перед глазами все плыло, одеревеневшие пальцы почти не слушались, и кожа при этом стала такой чувствительной, что любое прикосновение обжигало кипятком. Ричард лежал, прижав ладони к лицу, и шептал:
- Ну, еще чуть-чуть, совсем капельку…
Через какое-то время ему стало казаться, что он уже умирает, и Дикон почти обрадовался этой мысли, надеясь, что в Закате хотя бы не будет так холодно. А потом он словно провалился в какую-то бездну и очнулся от того, что прямо в лицо ему светило солнце.
У него получилось! Ричард запрыгал бы от радости, если бы не слабость и жуткая головная боль. Он смог победить вампирскую жажду, пусть это было так тяжело. Неужели его человеческая половина оказалась сильнее? Дикон рассмеялся и подумал, что это самый замечательный день в его жизни. К вечеру Ричард почувствовал себя гораздо лучше и окончательно уверился в своих силах. Матушка говорила, что от голода вампир умирает в жутких мучениях, но теперь Дик этого не боялся и со смехом вспоминал, как твердо решил, что лучше погибнуть, чем пить чужую кровь. Однако ровно через месяц его радость несколько поутихла. В следующее полнолуние боль была такой невыносимой, что Ричард не выдержал и, с трудом переставляя ноги, побрел в комнаты прислуги. Утром он утешал себя мыслью, что просто еще недостаточно тренировался. С того дня у Ричарда появилась цель – научиться как можно дольше справляться с жаждой крови. Все изрядно осложнялось тем, что Дикону приходилось тщательно скрывать свои намерения от герцогини Мирабеллы.
Месяц за месяцем летели, будто ласточки. Ричард каждый раз с содроганием думал о предстоящих ему мучениях и пытался найти способ хоть немного облегчить ужасные боли. Однажды ему пришло в голову, что кровь можно попробовать чем-то заменить. Но чем? Быть может, молоко? Но проверка завершилась неудачно. В следующий раз Ричард тайком стащил из подвала бутылку вина, но и оно не помогло. Опьянение мгновенно прошло, а все ощущения остались прежними. Дик уже почти отказался от этой идеи, когда почти случайно обнаружил, что немного легче ему становилось, если пить подслащенную воду.
В пятнадцать лет Ричард относительно легко мог обходиться без крови по два-три месяца, а как-то раз смог продержаться целых пять. Правда, после пятого полнолуния он целую неделю чувствовал себя весьма посредственно и несколько раз едва не упал в обморок от слабости, и, чтобы насытиться, в следующий раз одним глотком крови ему ограничиться не удалось. Из этого Дикон сделал вывод, что слишком усердствовать не стоит. Еще Ричарда безмерно радовало то, что больше с его зубами в полнолуние ничего не происходило. Клыки, которые он ненавидел, появлялись лишь тогда, когда он представлял, как будет пить кровь спящей жертвы. Единственное, что ужасно злило Дикона, так это то, что когда он простывал, лечиться приходилось исключительно вампирским способом, иначе матушка могла что-нибудь заподозрить.
И наверное, все было бы почти хорошо, если бы не одно но. Как бы ни внушал себе Ричард, что он человек, поверить в это до конца не получалось. С той самой ночи в далеком детстве где-то глубоко внутри поселился непреходящий холод, напоминавший ему о том, кем он является на самом деле. От этого холода порой становилось так тоскливо, что хотелось выть на луну. И никому-никому нельзя было об этом рассказать, даже Айрис, а матушка, услышав подобные жалобы, наверняка сурово отчитала бы Ричарда. Да и что сказала бы Айри, узнав, что ее брат на самом деле вампир, тварь закатная? Да она бы его после этого знать не желала бы! От таких мыслей Дикон чувствовал себя ужасно одиноким.
Чем старше Дик становился, тем больше эрэа Мирабелла говорила о его долге перед Талигойей. Ричард послушно кивал, хотя про себя он давно решил, что Олларов можно свергнуть и без всякой вампирской силы. Его отец был человеком, и если бы его не предали, герцог Эгмонт победил бы Ворона.
Известие, что он едет в Лаик, свалилось на Ричарда, словно снег на голову. Но спорить с матерью и графом Эйвоном было бесполезно. Раз эр Август считает, что это необходимо, значит Дикон поедет в Олларию. В первое мгновение Дик почувствовал страх перед неизвестностью, но следующей его мыслью было: ведь там не будет герцогини Мирабеллы. Что бы ни происходило, никто не скажет ему: «Ричард, вы сегодня очень бледны. Вы провели эту ночь в постели?» или «Запомните, сын мой, у младенцев кровь горячее». В Олларии он будет окружен врагами, но все это будут люди, а не закатные твари.
Единственное, что беспокоило Ричарда, при отъезде, это мысль о том, что его сестры остались одни. Каково им будет здесь?
В дороге Дик много размышлял о том, что в Лаик ему придется быть очень осторожным, чтобы никто не узнал его секрет. На одном из постоялом дворов он незаметно от Эйвона купил небольшой мешочек сахара, без которого ему будет очень непросто переносить полнолуния. Чем ближе они подъезжали к Олларии, тем более смешанные чувства одолевали юношу. Он был рад наконец выбраться из-под своеобразной опеки матери, но то, что рассказывали о Лаик, вовсе не вселяло радужных надежд. Дикон все чаще с тоской оглядывался назад, думая, что дома было не так уж и плохо. Наконец, впереди выросли серые стены столицы Талига.
После знакомства с братьями Катершванцами Дикон подумал, что, наверное, все не так уж плохо складывается, если в первый же день он приобрел приятелей. Только вот неприятно кольнули слова Иоганна, брошенные в шутку, когда они пожали друг другу руки: «У тебя ладонь есть холодный, будто ты сидеть в подвале». Никто никогда не обращал на это внимания, домашние просто привыкли и не замечали того, что у Ричарда кожа всегда холоднее, чем у нормального человека. И от этого Дик снова остро ощутил собственное одиночество. Впрочем, скоро у него не осталось времени думать об этом. Захватывающие уроки мэтра Шабли, утомительные занятия фехтованием, оскорбления Эстебана и его дружков, постоянные придирки Арамоны – все это заслонило собой прежние мысли. Как глупо было думать, что отсутствие рядом матери даст Дику свободно вздохнуть. Порой Ричарду казалось, что все вокруг пропитано злобой и еще большим одиночеством чем то, которое он чувствовал раньше.
Лишь, когда до полнолуния осталось несколько дней, Дик стал ощущать некоторую тревогу. Как все пройдет в этот раз? Что, если кто-то услышит приглушенные стоны, которые иногда не удавалось сдерживать?
В одну из ночей Дикон проснулся с четким сознанием того, что в комнате кто-то есть. И похоже, что этот кто-то совсем не желал ему добра. Ричард открыл глаза и резко поднялся, с изумлением увидев перед собой Эстебана, наклонившегося над постелью.
- Ты что здесь делаешь?
Тот почему-то выглядел очень растерянно и пробормотал:
- Ты же не должен был проснуться…
Смутная догадка вдруг мелькнула в голове Дикона и, понимая, что вопрос звучит крайне нелепо, он выпалил:
- Ты вампир?
Наблюдать растерянность пополам с испугом на лице навозника было приятно, Ричард поднялся на ноги, и прошипел в лицо Эстебану:
- А ну, отвечай! Ты за этим сюда пришел, да?
- Как ты догадался? – впрочем, Эстебану понадобилось совсем немного времени, чтобы вернуть себе обычное язвительно-наглое выражение. - Или, может быть, ты тоже? Вот уж не подумал бы, что Ричард Окделл по ночам сосет кровь из шейки мирно дремлющей жертвы, – навозник криво ухмыльнулся, и Дикон с трудом сдержался, чтобы не разбить ему кулаком нос.
- Не твое дело! Проваливай отсюда!
Эстебан отвесил издевательский поклон и отступил на пару шагов, а потом вдруг съежился, и на том месте, где он стоял, оказалась крыса, которая тут же юркнула в угол за кроватью.
Ричард поморщился от отвращения и поспешил вернуться в постель. Меньше всего он ожидал встретить кого-то, такого же, как он, и уж совсем не думал, что этим кем-то может оказаться Эстебан. Хуже всего то, что теперь навозник знает его секрет. Но он будет молчать, потому что Ричард тоже знает его тайну.
Для Эстебана с его умением явно не составляло никакого труда выбираться из своей комнатушки, чтобы отправиться на охоту. И, похоже, он, как и герцогиня Мирабелла, отнюдь не ограничивался полнолуниями. Теперь понятно, почему он один из лучших среди унаров, ведь способности вампира давали ему возможность двигаться с необыкновенной быстротой, что для фехтовальщика незаменимо. Дик отчасти тоже обладал этой особенностью, но из какого-то упрямства не пользовался ей, да и с Эстебаном сравниться он все равно не смог бы.
На следующее утро Ричард старательно приглядывался к однокорытникам, но все выглядели как обычно и ни у кого не было последствий укуса. Скорее всего, Эстебан предпочел кого-то из монахов-прислужников. В последующие дни Дик также не обнаружил ни у кого следов укусов и решил, что навозник все же опасается выбирать в качестве жертв унаров, а над Ричардом он в тот раз решил в очередной раз поиздеваться. После того, что узнал, Дикон стал еще больше ненавидеть и презирать Эстебана. Кроме того, по ночам в углах шуршали крысы, и, как бы глупо это ни звучало, Ричарду казалось, что Эстебан явился снова. Он стал часто просыпаться по ночам от подобных кошмаров.
Четыре месяца, что унары безвыездно должны были провести в загоне, дались Ричарду с трудом. Может быть, еще и оттого, что кормили в Лаик плохо, уже после второго полнолуния чувствовал он себя неважно. Необходимо было что-то придумать, иначе он просто свалится от слабости под конец этого срока. На третий месяц Дикон не выдержал и ранним утром, едва дождавшись, пока монах отопрет дверь его кельи, выскользнул в коридор и, стараясь быть как можно незаметнее, отправился на конюшню. Кровь животных могла заменить человеческую, но лишь отчасти. После нее Ричард по прежнему ощущал жажду, лишь немного приглушенную. Но это могло помочь ему продержаться еще какое-то время. Добравшись до стойла Баловника, юноша виновато потрепал его по холке и приник губами к теплой лошадиной шее. Конь фыркнул, и когда Дикон поднял голову, ему почудился молчаливый укор в темных лошадиных глазах. Угостив друга принесенным кусочком сахара, Ричард поспешил вернуться к себе, пока никто не заметил его отсутствия.
Дни в Лаик тянулись бесконечной цепочкой, но когда наступило утро дня Святого Фабиана, Ричард с удивлением подумал о том, что время пролетело необычайно быстро. Что ждет его теперь? Катершванцы сказали, что никто не может запретить Людям Чести взять Дика в оруженосцы, и ему отчаянно хотелось в это верить. Единственное, что портило сейчас настроение, это укус крысы, который, кажется, воспалился и начал болеть. Ричард ругал себя за эту мысль, но ему упорно казалось, что крыса была не простой. С Эстебана вполне могло статься таким образом отомстить за тот неудачный визит, но точно узнать, так это было или нет, Дик не мог.
А потом была залитая солнцем площадь и ленивый баритон, произнесший:
- Ричард, герцог Окделл, я, Рокэ, герцог Алва, Первый маршал Талига, принимаю вашу службу.
Дик на негнущихся ногах поднялся по ступеням и преклонил колени перед человеком, которого ненавидел всей душой. Ричард произносил клятву оруженосца, а в голове вертелись самые разные мысли: убить Ворона? кардинала? Но ведь тогда он нарушит присягу… Первый маршал протянул руку, и Дикон коснулся губами холеных пальцев, унизанных перстнями. Кожа Алвы была неожиданно горячей и едва ощутимо пахла благовониями. Маршал небрежно велел Дику остаться здесь, и юноша встал за креслом эра. Странно, но на губах остался словно бы след прикосновения. Ричарду очень хотелось провести пальцами по губам, чтобы стереть невидимый отпечаток, но сейчас в окружении множества людей он не мог этого сделать. Немного успокоившись, Дикон стал исподтишка рассматривать сидящего перед ним человека. Ворон был слишком красивым, высокомерным и всем своим видом вызывал неприязнь. И рядом с этим человеком Ричарду предстоит провести три года.
Когда слуга вышел за дверь, Дикон с любопытством огляделся. Комната, в которой ему теперь предстояло жить, была гораздо лучше его спальни в Надоре, и, уж тем более, унарской кельи, хотя и не отличалась роскошью отделки. Как ни раздражал присутствующий повсюду синий цвет, Ричард вынужден был согласиться, что здесь довольно уютно.
Прошло несколько дней, и Дик с удивлением понял, что почти освоился в доме Алвы. И, что совсем невероятно, он чувствовал себя в своей тарелке здесь, в жилище кровного врага. Быть может, потому что своего эра Ричард почти не видел с того утра, как Алва вылечил ему руку, а может быть, потому что здесь его, наконец, оставили кошмары, постоянно приходившие в Лаик. А еще Дикон начал ощущать вкус свободы, о которой так мечтал с момента отъезда из Надора. Первому маршалу было наплевать на своего оруженосца, и Ричард лишь иногда должен был сопровождать его, а в остальное время он был предоставлен сам себе.
Но, оказываясь в обществе своего эра, Дик начинал испытывать какую-то странную неловкость. Его злили холодное равнодушие и едкие замечания Алвы, и в глубине души юноша побаивался Ворона, но порой независимость и непринужденная изысканность манер Первого маршала не могли не восхищать, и от этого Ричард чувствовал необъяснимое смущение.
Как-то лежа в своей постели, Дик подумал, что его лаикские мучения кончились, и больше не придется давиться водой с сахаром, чтобы заглушить жажду крови и шататься по утрам от слабости. Из окна его комнаты можно с легкостью выбраться во двор, а оттуда на улицу. А что, если прокрасться ночью к самому хозяину дома и попробовать, какова на вкус кэналлийская кровь? - ехидно подумал Ричард. Да, матушка бы за такое его похвалила. Но именно поэтому Дик никогда и ни за что не сделает этого. Кроме того, мысль о том, чтобы настолько приблизиться к Алве, вызывала у Ричарда трепет.
Все было в общем-то неплохо, пока Дикон не столкнулся с Эстебаном. Сначала это случилось на петушиных боях, а потом в трактире, куда затащил его Наль. И надо же было оказаться таким круглым идиотом, чтобы поставить на кон герцогское кольцо! В очередной раз вспомнив торжествующую улыбку на лице Колиньяра, Ричард скривился и в бешенстве стукнул кулаком по столу. Проклятый навозник, крыса! И сегодня во дворце наверняка кто-нибудь заметит отсутствие кольца. Что скажет эр Август? Какой позор. Обреченно вздохнув, Дикон спустился вниз, где ждал его Первый маршал.
Кольцо Рокэ Алвы казалось неудобным, чужеродным, и Ричард то и дело поправлял его, со злостью думая о том, как глупо он себя вел, поддаваясь на подначки Эстебана. Да кто такой этот навозник, этот мерзкий упырь, чтобы герцог Окделл боялся показаться перед ним нищим? Его размышления прервал Ворон, заявивший, что они уже у цели.
Когда маршал с оруженосцем вошли в дом самой известной куртизанки Олларии, Ричарду на мгновение показалось, что он ослеп от яркого света, роскошного убранства особняка и оглох от музыки и голосов многочисленных гостей. Ворон широко шагал, не оглядываясь на оруженосца, и Дикон поспешно прибавил шагу, боясь отстать от него и потеряться в толпе незнакомых людей. Алва поприветствовал хозяйку, которая явно была удивлена его визиту, и поднялся по лестнице. Ричард шел за ним и думал о неизвестном ему Валме, который, по словам Салигана, не смог вовремя остановиться, совсем как Дик вчера. Рокэ опустился в кресло у камина на некотором удалении от толпы, собравшейся вокруг карточного стола. Дикон по привычке встал чуть позади, и Алва, поморщившись, произнес, не поворачивая головы:
- Юноша, сядьте. Вы не на аудиенции у Ее Величества.
Ричард, ругая себя за глупость, опустился в соседнее кресло и наклонил голову, делая вид, что рассматривает свои пальцы, стараясь скрыть выступивший на щеках румянец. Через пару минут подошел слуга с «Черной кровью». Дик взял бокал и отхлебнул терпкого вина, которое так любил маршал, затем поднял голову и посмотрел на своего эра. Тот лениво рассматривал присутствующих, время от времени поднося к губам свой бокал. Отблески огня придавали бледной коже Алвы золотистый оттенок, смягчая хищные черты лица. Дикон невольно засмотрелся на Ворона, и когда тот внезапно повернулся к нему, торопливо отвел взгляд. Ричард не понимал, зачем они приехали сюда, но его вполне устраивало то, что он может просто сидеть у огня, прислушиваться к голосам тех, кто следит за игрой, и рассматривать окружающих. Дик снова посмотрел на маршала. Тот допил вино, и одна темная, цветом похожая на кровь, капелька скатилась по его подбородку. Ричарду вдруг почти нестерпимо захотелось протянуть руку и кончиком пальца стереть влажную дорожку. Юноша тряхнул головой, отгоняя наваждение, и уставился на игроков.
Как раз в этот момент за карточным столом происходило что-то необычное. Похоже, Валме окончательно проигрался, потому что все голоса разом смолкли в ожидании развязки. И почему-то Дикон совершенно не удивился, когда герцог Алва откликнулся на предложение Килеана принять на себя проигрыш виконта.
- Полагаю, меня достаточно ненавидят, чтоб умаслить самую капризную из дев Удачи, – лениво произнес он, бросив короткий взгляд на оруженосца, передал ему бокал и пружинисто поднялся со своего места.
И снова, как случалось уже не раз, в этой фразе, сказанной для всех, Ричарду почудилась то ли насмешка, то ли намек, адресованный только ему. Но сейчас это было неважно, потому что то, что собирался сделать Ворон, было полнейшим безумием. Раздался звон бокала, выроненного хозяйкой, и, казалось, все замерли, пока Алва шел к игральному столу.
Когда Алва вдруг позвал Дика, чтобы тот выбрал колоду, юноша воспользовался возможностью и остался стоять рядом с креслом эра, чтобы следить за игрой. Ворон играл осторожно, и многие зрители разошлись, заскучав, но Ричард продолжал стоять рядом, время от времени по просьбе эра подавая ему вино и неотрывно глядя на маршала и его противника. Алва был совершенно невозмутим и хладнокровен, и драгоценные камни на его пальцах сверкали, когда герцог сбрасывал карты. Комендант Олларии с трудом скрывал злость и пожирал глазами соперника, которого удача, кажется, никогда не покидала. Дикон никак не мог понять, кому он симпатизирует в этой игре. Граф Килеан был Человеком Чести, но Ричард снова не мог не восхищаться кэналлийцем. Алва негромко проговорил, задумчиво глядя на свои карты:
- Видите, Ричард, как один молодой человек выглядел прошлой ночью?
Дикон вдруг ощутил какое-то странное и волнующее чувство сообщничества, словно у них с эром была какая-то общая тайна. Впрочем, так оно и было. Наверное, именно это и перевесило чашу воображаемых весов в пользу Ворона. Алва отвечал на замечания зрителей, лениво комментировал ошибки Килеана, но это спокойствие было лишь видимостью. Ричард в очередной раз наполнил высокий бокал из граненого хрусталя, протянул его маршалу и вздрогнул, поймав взгляд Рокэ. Решительность, собранность… нет, холодная ярость стали читалась сейчас в синих глазах. Наверное, именно такой взгляд встретил Эгмонт Окделл в последние минуты своей жизни.
- Спасибо, юноша, – произнес Алва, и Дикон понял, что дольше, чем нужно задержал пальцы на ножке бокала.
Когда Людвиг Килеан раскрылся, все ахнули в изумлении. Сорок четыре! Дик затаив дыхание, уставился на эра. Неужели удача все-таки отвернулась от него? Но Рокэ со скучающим видом выложил свои карты, и произошло невозможное: триада, редчайшая комбинация, превосходившая комбинацию графа ровно на одно очко.
Утром Ричард с удивлением услышал от слуги, что эр хочет его видеть. Обычно когда маршал ехал куда-то в сопровождении оруженосца, он ждал его внизу, но никак не в кабинете. И уж совсем Дик не ожидал такого разговора. Сердце застучало вдвое быстрее, когда он взял с каминной полки фамильный перстень. Его эр, человек, от которого Дикон ожидал помощи в последнюю очередь, спас его имя от бесчестья! Поверить в это было сложно. Но едва зародившееся чувство благодарности разбилось о равнодушное: «мой оруженосец», и Ричард обиженно закусил губу. Впрочем, Алва этого не заметил, потому что в этот момент вошел слуга с сообщением. Дикон уже почти дошел до двери, когда маршал вдруг остановил его резким окриком. Ричард обернулся, не потрудившись стереть с лица недовольное выражение, и Рокэ неожиданно усмехнулся.
- Я решил преподать вам урок, – Алва взял его ладонь и сжал в кулак, показывая, как надо складывать руку для удара.
Дик с трудом сдержался, чтобы не выдернуть кисть, таким неожиданным оказалось это прикосновение. Но маршал держал крепко, и руки у него были, словно… Но тут Алва разжал пальцы и отвернулся к столу, чтобы налить себе вина. Кажется, он сказал что-то еще, и Ричард даже ответил. А потом он и не заметил, как оказался в своей комнате. Дикон прижал ладони к пылающим щекам и рассеянно обвел комнату взглядом. Почему-то никак не получалось выровнять дыхание, и Дик прокрутил в голове недавний разговор и этот неожиданный урок. Как и в Фабианов день, сейчас ему казалось, что на коже остался горячий след. Ричард прикрыл глаза, снова представив, как маршал взял его ладонь в свои, и сосредоточенно нахмурил брови, пытаясь поймать какую-то ускользающую мысль. И вдруг понял: у Рокэ Алвы руки были такими же, как у Эгмонта Окделла. Такими же уверенными, сильными. Теплыми. Дикон вспомнил, как отец учил его держать в руке шпагу, а однажды они отправились вдвоем на прогулку, и Дик потерял перчатку, а отец потом отогревал его озябшую ладошку в своих. Это тепло человеческих рук всегда вселяло в Ричарда какое-то чувство уверенности, заставляло поверить в то, что в его жизни есть что-то еще кроме холодных ночей, наполненных страхом, безнадежностью и отвращением. Когда Дик узнал о смерти отца, он возненавидел его убийцу именно за то, что он лишил его этого тепла и в полной мере заставил узнать, что такое беспросветное одиночество. Теперь судьба словно издевалась над ним, предлагая такую… замену? Юноша ошарашенно смотрел на собственные пальцы, а память услужливо разворачивала перед его глазами картину вчерашнего вечера. Алва называл его по имени, даже более того – Дикон, так, как звали Ричарда только дома, и… Да что за глупости! Алве нет до него никакого дела, и как вообще Дику пришло в голову сравнивать его с отцом?
Ричард сразу почувствовал неладное, когда на следующее утро пришел Наль и сообщил, что герцога Окделла желает видеть кансилльер. Как назло, Алва куда-то уехал, и отговориться тем, что Ричард сейчас нужен маршалу, не удавалось, а в том, что эр Август узнал и теперь хочет поговорить о кольце, Дикон не сомневался. Обреченно вздохнув, он набросил на плечи плащ и спустился к дожидавшемуся его Реджинальду.
- Эр Август…
– Ричард Окделл, прошу вас так меня больше не называть, – сухо произнес граф Штанцлер, не глядя на Дика.
Ричард незаметно вздохнул и опустил голову. Ответить ему было нечего. Он действительно виноват, что сел играть с Эстебаном, что не остановился вовремя. Но к Алве он жаловаться не бегал! Впрочем, это возмущенное восклицание кансилльера не впечатлило. Разговор получился очень неприятным, и Дикон не знал, куда деть глаза, но под конец эр Август смягчился, и кажется, простил Дика. Во всяком случае, он предложил юноше сесть и велел слуге принести шадди.
- Что ж, я вижу, что ты раскаиваешься в своей ошибке, и это главное, мой мальчик. Я надеюсь, что этот разговор ты хорошенько запомнишь и в будущем не будешь столь безрассудным.
- Конечно, эр Август, – пробормотал Дик, надеясь, что еще чуть-чуть и можно будет уйти.
- На самом деле я звал тебя, чтобы поговорить совсем о другом. Пожалуй, мне стоило все тебе рассказать гораздо раньше… - Штанцлер тяжело вздохнул и продолжил, - но эта тема столь деликатна и обычно не обсуждается за пределами семьи, поэтому я опасался тебя смутить. В конце концов, ты еще недостаточно меня знаешь и не обязан мне доверять.
Ричард поднял глаза, гадая, что за секрет собирается раскрыть ему кансилльер, и эр Август ободряюще улыбнулся юноше.
- Герцогиня Мирабелла сочла нужным известить меня о некоторых способностях, которые ты унаследовал от нее, - граф Штанцлер сделал небольшую паузу, чтобы перевести дух.
Ричард сжался в своем кресле. Ну, зачем матушка это сделала? Как теперь эр Август будет к нему относиться, зная, что он пьет человеческую кровь? А что, если он станет его презирать? Ведь он же не знает, что Дикон из всех сил старается быть человеком.
- Ты даже не представляешь, как меня обрадовало это известие, Ричард. После гибели твоего отца нам всем было очень тяжело, и казалось, что шансов на победу не осталось. Но теперь у меня снова появилась надежда.
- Эр Август…
- Нет-нет, не нужно ничего объяснять! Видишь ли, Дикон, я сам принадлежу к числу тех, кто обладает подобными способностями, – кансилльер заговорщически улыбнулся, - об этом знала герцогиня Мирабелла, а теперь знаешь и ты. И это очень ценно для всех нас, надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю?
Дик вяло кивнул, ему на ум пришли постоянные матушкины наставления, и на мгновение показалось, что он ощутил запах плесени, постоянно витающий в сырых залах Надорского замка.
- Да, я все знаю, эр Август.
- Вот и прекрасно. Видишь ли, только немногие из Людей Чести являются… - Штанцлер понизил голос до шепота и продолжил, - являются вампирами, и еще меньше из них имеют возможность использовать это на благо общего дела.
- А навозники?
- Создатель был милостив, и лишь потомки древних родов, истинные талигойцы наделены подобными способностями. Иначе сложно представить, что творилось бы в нашей несчастной стране. Ведь прихвостни Оллара наверняка обратили бы свою силу во вред всем честным людям.
Дик хотел рассказать про Эстебана, но что-то его остановило, и вместо этого он спросил:
- Но ведь между семьями Людей Чести и навозников много раз заключались браки, неужели…
- Нет. Видишь ли Ричард, за свою жизнь я научился отличать вампира от человека. Когда поблизости появляется вампир, я тут же это чувствую.
Дикон ничего не ответил, но в сердце его закралось подозрение. Зачем эру Августу лгать? А может быть, он просто не знает?
- Что ж, уже много времени, и не стоит, чтобы маршал обратил внимание на твое отсутствие.
- Да, я, пожалуй, пойду. До свидания, эр Август, – Ричард торопливо вскочил и поклонился.
Как же так? Он надеялся, что в Олларии сможет забыть о своем проклятии, вырваться из этого круга, но все оказалось бесполезно. Дик уже привык считать графа Штанцлера своим другом, но сегодняшний разговор заставил его задуматься, так ли это. Ричард вспомнил свою мать. Она не слишком думала о Талигойе, когда собиралась лишить жизни маленького ребенка. Неужели и этого кансилльер не знает? Но эр Август не такой, как она, он трудится ради всеобщего блага. Тогда почему же Ричард ощутил такую горечь после этого разговора? Внезапно юноша понял: для кансилльера он, как и для матери, всего лишь орудие. Штанцлер видит перед собой не Ричарда Окделла, а вампира, способного без труда убить самых опасных врагов, а все остальное для него не важно.
Неожиданно налетел порыв ветра, и Дикон поежился, плотнее запахивая плащ. Внутри было холодно и пусто, впрочем, как и всегда.
После этого разговора с кансилльером Ричарду показалось, что жизнь утратила все краски, точь-в-точь как после гибели отца. За время пребывания в Олларии Дик уже почти поверил в то, что сможет вести нормальную человеческую жизнь, если не учитывать того, что раз в два-три месяца ему нужен глоток крови. А теперь оказалось, что впереди его ждет именно то, о чем говорила мать. Отнимать жизнь таким отвратительным способом, пусть даже у врагов, Ричард совершенно не желал. Быть может, именно эта ненависть к собственной вампирской сущности заставила его затеять ссору с Эстебаном и его друзьями.
Вернувшись в особняк Алвы, Ричард сел писать письма, но подходящие слова никак не шли в голову. Злость и отчаянная смелость, нахлынувшие на Дика в трактире, прошли, и теперь он отчетливо понимал, что совершил глупость. Эстебан – вампир, и даже если бы Ричард пустил в ход свои способности, против навозника ему не выстоять. Но сожалеть об этом поздно. Как бы там ни было, а считать герцога Окделла трусом никто не посмеет.
Всю ночь шел дождь, и утро выдалось хмурым. Когда Ричард вошел в ворота Нохского аббатства, оказалось, что противники уже ждали его.
– А мы уже думали, вы не придете, – Эстебан криво ухмыльнулся и прищурился, - мне, знаете ли, не терпится отведать вашей крови.
Ричарда передернуло от отвращения, и он презрительно бросил:
- Я предпочел бы иметь дело с людьми, а не с ядовитыми крысами.
Перепалка вышла короткой, и вскоре засверкали клинки. Но не успели дуэлянты сделать и нескольких выпадов, как их прервали. Пожалуй, впервые Ричард искренне был рад видеть своего эра. То, что последовало дальше, показалось Дику сном, пролетевшим со скоростью пущенной стрелы. Единственное, что он успел запомнить - холодная улыбка эра и ужас в глазах Колиньяра. Даже почти сверхъестественная скорость не помогла навознику в бою с первым фехтовальщиком Талига. Через несколько минут на каменных плитах лежало тело Эстебана, а те из его приятелей, кто не разбежался, зажимали свежие раны. Алва невозмутимо вскочил в седло и протянул Дикону руку.
- Залезайте, юноша.
Ричард сел позади Алвы, все еще дрожа от напряжения. В глубине души он был благодарен эру, ведь если бы не он, Дика вполне могла постигнуть участь Эстебана. Но теперь эти навозники будут считать его трусом, прячущимся за спину маршала! И почему Наль пошел к Алве, а не к эру Августу?
- Юноша, вы так вцепились в меня, потому что боитесь упасть? – не поворачиваясь, произнес маршал.
Дик вздрогнул от неожиданности. Действительно, задумавшись, он чуть ли не обнимал Алву за талию, прижавшись к его спине.
- Простите, монсеньор, – пробормотал Ричард, стараясь отстраниться настолько, насколько это было возможно. А вспомнив о причине дуэли, Дикон покраснел до ушей. Хорошо еще, что Ворон сейчас не может видеть его лица. Стараясь отогнать эти мысли, Дик выпалил:
- Я не просил помогать мне!
- О, конечно, вы предпочли бы занять место господина Колиньяра, не так ли? И, кстати, помогать я вам не собирался. Из этого юного кровопийцы вырос бы преотвратный упырь.
Дик хотел что-то возразить, но слова застряли в горле. Алва знает? Или сам о том не подозревая, попал в точку? В голосе Ворона сквозило такое отвращение, когда он назвал Эстебана кровопийцей, что это не могло быть простым совпадением. Но когда они добрались до особняка, обида и возмущение снова нахлынули волной.
Поднимаясь к себе в комнату, Дикон ругал себя за несдержанность, думая о нелепой перепалке, которую он вовсе и не думал затевать. Но внутри у него снова, как и после истории с кольцом, клокотала обида на маршала. «Мой оруженосец», «не собирался помогать». Эр Август совершенно прав, Алве плевать на всех вокруг, и на собственного оруженосца особенно.
Ночью Ричард проснулся от какого-то неясного шума за окном. Мысленно обругав тех, кому не спится в такой час, Дикон собрался перевернуться на другой бок и снова заснуть, но вдруг сообразил, что ему что-то снилось, причем что-то очень хорошее. Наморщив лоб и уставившись в потолок, Дик принялся вспоминать. Кажется, они ехали куда-то с Алвой… Да, точно. Только Ричард почему-то сидел у него за спиной, как сегодня… и обнимал поперек груди, прижавшись так крепко, что, кажется, слышал биение сердца… и зарывался лицом в темные волосы. Было жарко и радостно от мысли, что он что-то нашел, что-то важное, Дик сказал об этом Рокэ, и тот рассмеялся, повторяя какие-то слова… Сон был до невозможности ярким. Ричард глубоко вздохнул и провел ладонями по лицу. Да что же с ним творится? Ведь утром ему действительно… ох, Создатель, действительно хотелось обнять Алву и прижаться лицом к спине, будто так он мог спрятаться от собственных переживаний.

иллюстрация

+ комментарии

@темы: фанфики, Талиг

---

команда Талигойи, тема "вампиры"

[Команда Талигойи]

Название: Семейка Окделл
Команда: Талигойя
Тема: вампиры
Герои (пейринг): Ричард Окделл, Рокэ Алва, Мирабелла Окделл, Айрис Окделл, портрет Эгмонта Окделла
Рейтинг: PG
Жанр: юмор
Предупреждения: AU, ООС
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше

Первый маршал сидел в кресле, грея в руках бокал крови, и скучал.
- Юноша, - обратился он к стоявшему рядом оруженосцу, - сядьте, наконец, хватит передо мной маячить.
Ричард поискал глазами стулья, и, не найдя таковых поблизости, сел прямо на пол. Алва удивленно поднял бровь, но не стал комментировать действия своего оруженосца.
Отхлебнув из бокала, он снова обратился к Ричарду:
- Итак, вы хотели о чем-то попросить.
- Монсеньор…
- И не нужно отрицать, юноша. Я отлично вижу все ваши мысли – они написаны у вас на лице.
Рокэ сделал эффектную паузу, предназначенную, видимо, для того, чтобы Ричард мог проверить наличие компрометирующих строк у себя на лбу, и продолжил:
– Ну же, смелее.
- Монсеньор, войны нет, – констатировал Ричард.
Как ни странно, он не ошибался: войны действительно не было. После сокрушительного поражения, которое нанес противнику Первый маршал, вражеской стране требовалось по крайней мере несколько месяцев, чтобы восстановить мощь своей армии, наклепав зомби. А некроманты, которые занимались этим благородным делом, как известно, брали за свою работу немалую плату.
Осознав плачевность своего положения, правительственная вампирская верхушка временно приостановила военные действия, намереваясь заключить мирный договор – причем с Первым маршалом лично. Но Рокэ слишком любил войну, чтобы на это пойти, поэтому игнорировал миротворцев. А головы особо старательных отсылал обратно отдельно от туловища. Несмотря на это, боевых действий так и не случилось – ведь на данный момент армия противников находилась в недееспособном состоянии, представляя собой груду шевелящихся конечностей и потрохов.
Войны не было, и маршал скучал.
- Монсеньор, если я вам не нужен, можете ли вы отпустить меня домой на несколько дней? – Ричард робко заглянул в пронзительно синие глаза Алвы и внутренне поежился.
Помолчав с минуту, тот промолвил:
- При одном условии.
- Каком? – оживился Ричард.
- Я поеду с вами.

Пребывание в родном доме Ворона никак в планы Ричарда не входило. Он всего лишь хотел съездить домой, навестить матушку и сестер. Теперь же визит к родственникам грозил обратиться в сущее мучение.
Ричард был обязан пребывать при Алве, как его оруженосец. Однако в Надоре Ворона не ждал радушный прием, особенно, со стороны хозяйки замка, Мирабеллы, которая ненавидела его всеми фибрами души.
Выпросив у Алвы день форы, Ричард оседлал коня и сразу же пустил его галопом.
По дороге в родной Надор он думал о том, как расскажет о приезде Алвы матушке. С сестрами такой сложности не возникало – Айрис, вон, вообще была по уши влюблена в Ворона и считала его чуть ли не своим женихом. Дейдри и Эдит по малости лет не имели права голоса, да и едва ли они могли как-то повлиять на решение Алвы погостить у них. А вот Мирабелла…
Ричард тяжело вздохнул и всадил шпоры в бока коня, наклоняясь вперед. От быстрой езды начинали болеть ноги, а пальцы, сжимающие поводья, онемели.
Несмотря на все размышления, придумать способ преподнести новость матушке Ричард не смог. Можно было подумать об этом позже, когда он прибудет в Надор и отдохнет с дороги, но время поджимало – Рокэ должен был подъехать к их землям уже следующим утром.
Завидев вдалеке знакомые остроконечные башни, Ричард почувствовал, как у него задрожали колени в предчувствии разговора с матушкой.
Вырубленный в скале родовой замок издалека выглядел твердо и незыблемо, как и подобало. Высились мощные башни, взрезали небо остроконечные крыши, а неприступные крепостные стены казались цельным монолитом скалы.
Подъехав ближе, Ричард привычно отметил, что некоторые башни заметно покосились, а иные и вовсе держались только на честном слове, угрожая упасть в любой момент. Черепица на крышах потрескалась от старости, а кое-где зияли неумело заколоченные досками дыры. Крыша в западном крыле замка протекала – это Ричард знал точно. Матушка на просьбы приказать ее починить отмахивалась тем, что у них нет денег на материалы. Крепостные стены просели и каждую весну понемногу смещались вниз по склону - их основу подмывало талыми водами.
И все-таки, несмотря ни на что этот замок оставался домом Ричарда.
Въехав во двор и поставив тяжело дышащую после продолжительной скачки лошадь в свободное стойло, Ричард направился в дом.
Тяжелые двери с натужным скрипом приоткрылись, являя взгляду внутреннее убранство холла. Паутина накопилась в углах, в стенах зияли высокие окна-бойницы с мрачными витражами, которые почти не пропускали света. Скрипучие ступеньки лестницы просели под грузом лет. Скромное, почти аскетичное убранство нарушал только портрет покойного отца в золоченой раме.
Почти ничего не изменилось, разве что слой пыли стал еще толще, а редкие факелы, развешанные вдоль стен, коптили сильнее, чем прежде. В остальном же отчий дом остался точно таким же, каким Ричард его запомнил.
Портрет подмигнул и исчез, чтобы тот час появиться на стене у лестницы и с коротким смешком скрыться в коридоре. Спустя несколько секунд оттуда послышался женский визг.
Матушка говорила, что в портрет вселился дух отца, который-де после собственной смерти на дуэли с Алвой не вынес позора и тронулся умом. Теперь портрет Эгмонта с озорством пятилетнего мальчишки пугал домочадцев. Он любил подкарауливать их после ужина в темных коридорах замка (Мирабелла экономила на освещении) и пугать внезапным появлением. Днем же портрет развлекался тем, что корчил мимо проходящим страшные рожи или попросту преследовал их повсюду – даже в уборной, - за что неоднократно получал пощечины от Айрис.
- Матушка! – Ричард узнал голос Айрис, доносившийся со второго этажа. – Да сколько ж можно? Скажите портрету отца, чтобы он висел в кабинете, а не прыгал по всему замку!
Рассерженная Айрис вылетела из коридора. Она деловито подобрала нижние юбки, чтобы не наступить на них, и начала спускаться по лестнице.
- Здравствуй, Айрис! – сказал Ричард, чтобы хоть как-то обратить на себя внимание сестры.
Она остановилась, от неожиданности уронив юбки, но уже через мгновение пришла в себя и принялась подбирать их заново.
- Ты же вроде должен быть в столице, - вместо приветствия произнесла она.
- Монсеньор позволил мне навестить семью, пока войны нет и я ему без надобности.
Айрис состроила кислую мину, выражая свое отношение к приезду брата.
- Когда я просил отгул, он изъявил желание поехать со мной, - закончил Ричард.
Глаза Айрис загорелись.
- Ты хочешь сказать, он здесь?
- Завтра поутру я должен встретить его на условленном месте и проводить сюда, – скорбно подтвердил Ричард.
Айрис мгновенно преодолела лестницу и оказалась вплотную к брату, так, что он мог видеть выглядывающие из-под ее верхней губы клыки.
- Братец, да тебе цены нет!
Она порывисто обняла Ричарда. Того перекосило: несмотря на хрупкое телосложение, силой природа Айрис не обделила. Ричард готов был поклясться, что у него треснула ключица.
- Я должна подготовиться к его визиту! Я должна…
Не договорив, Айрис молниеносно взлетела по лестнице и скрылась в коридоре второго этажа. Оттуда послышалось приглушенное восклицание:
- Маменька, вы не поверите, к нам едет эр Алва!
Теперь Ричарду точно не нужно было думать о том, как сообщить матери новость о прибытии нежданного гостя.
- И какого он приезжает? – мрачно осведомилась Мирабелла.
- Какого числа или какого черта? – деловито уточнила Айрис.
- Неважно. Этот вампир не войдет под кров моего дома, покуда я жива!

Несмотря на запреты Мирабеллы, приготовления к приезду Рокэ шли полным ходом. Основная их часть заключалась в том, чтобы привести в порядок гостевую спальню. Выбить пыль из матрасов и ковров, помыть окна, выскрести многолетний слой золы из камина, нанести дров, застелить постель свежим бельем, избавить от налета вездесущей пыли все горизонтальные поверхности и почистить зеркало. В зеркале вампиры не отражались, но оно висело в гостевой для того, чтобы придать небольшой комнатушке вид просторного помещения, достойного Первого маршала.
Найдя комнату недостаточно роскошной, Айрис велела брату притащить из отцовского кабинета тяжелую здоровенную вазу, которой отец в свое время очень гордился.
Удовлетворенная видом комнаты, Айрис упорхнула к себе – выбирать наряд для встречи суженого. Она выглядела довольной, как никогда.
Ричард, утомленный после проделанной работы – ведь помощи слуг Айрис, как всегда, оказалось недостаточно, – едва дошел до своей комнаты и, не раздеваясь, лег в гроб, даже не удосужившись закрыть крышку.
Он проснулся незадолго до рассвета. Пора было отправляться в путь – встречать Алву.
Ричард потянулся и тут же пожалел об этом. Сломанная ключица отдавалась легкой болью. Чувствуя себя так, словно он вообще не ложился, он поплелся на конюшню.
Конь, подаренный маршалом, спал, низко опустив голову. Упитанный и холеный, он резко выделялся среди местных низкорослых, худых и облезлых лошадей, на которых ездить было ужасно неудобно: кости кололись даже сквозь седло. Ричарду стало жалко почем зря гонять единственного хорошего скакуна, и он решил дать коню отдых.
Оседлав костлявую кобылу из соседнего стойла, больше похожую на скелет, Ричард выехал навстречу поднимающемуся в мутной дымке рассветному солнцу.
Чем ближе он подъезжал к перекрестку, у которого его должен был ждать Алва, тем сильнее нервничал.
Не дай Создатель, Ворон поедет в карете. Колеса наверняка завязнут в грязи! Впрочем, тогда карета не сможет двигаться дальше и Алве придется возвращаться.
Порадовавшись этой мысли, Ричард пришпорил кобылу. Впрочем, та никак не отреагировала, все той же шаткой рысью продвигаясь вперед, словно бы готовая упасть и умереть.
Через несколько часов пути Ричард увидел на горизонте нужный перекресток с покосившимся указателем. Возле него застыл одинокий всадник на черном коне. Всадник задрал голову и, придерживая рукой застежку плаща, читал надписи на указателе.
«Что ж, если монсеньор еще не приехал, стоит его подождать и сразу рассказать про ужасную распутицу на здешних дорогах», – решил Ричард.
К удивлению Ричарда, всадник заметил его приближение и окликнул знакомым голосом:
- Опаздываете, юноша!
Ричард глухо застонал и в очередной раз дал шпоры своей доходяге-лошади.

Не считая приветствия, первое, что сказал Ричарду Ворон, был ряд замечаний относительно ужасного состояния здешних дорог.
Ричард приуныл: ну что он мог сделать с дорогами? Этот вопрос была вправе решать только матушка, а она вечно на всем экономила.
- Ваша лошадь, – вновь обратился к Ричарду Алва после десяти минут молчания.
Так и не дождавшись пояснений, Ричард уточнил:
- Что не так с моей лошадью, монсеньор?
- Это зомби?
- Нет-нет, что вы! – Ричард покачал головой и тут же одернул себя, пытаясь приобрести более серьезный вид. - К сожалению, наша семья не может позволить себе услуги некроманта.
- Но обычная лошадь тоже обходится недешево, - возразил Алва, - ее ведь постоянно нужно чем-то кормить.
- Матушка это предусмотрела! – гордо произнес Ричард. - Она велит не кормить лошадей, когда наступают холода.
Со стороны Ворона послышалось насмешливое хмыканье.
- И что же тогда? Они ведь умирают.
- Да, – кивнул Ричард. - Тогда маменька их кусает, и они превращаются в лошадей-вампиров.
- А чем вы их кормите? – полюбопытствовал Алва.
- Крестьянами, в основном. А вообще они любят говяжьи кости.
- Чудесно! – Ворон насмешливо выгнул черную бровь. - Ну, а если труп находят еще теплым?
- Тогда к столу у нас бывают мясные блюда, – честно ответил Ричард.
- Напомните мне не есть мяса с вашего стола, юноша.
Роке пришпорил своего коня, уйдя вперед на полтора корпуса, и тем самым оборвал возможность продолжения беседы.
Между тем дорога, раскисшая после осенних дождей, начала петлять между невысокими холмами, поросшими чахлого вида деревцами. Копыта лошадей тонули в жидкой грязи, что существенно замедляло их скорость.
Когда из-за очередного пригорка показался остов сгоревшей когда-то крестьянской избы, Ричард вздохнул спокойно: до дома оставалось недалеко.
Выехавшим на открытую поляну путникам предстало видение заброшенной деревни. Ни одного целого дома там не было – сплошные обломки. Почерневшие от пожаров скелеты изб, покосившиеся срубы с рухнувшей внутрь крышей, несколько хилых землянок и единственный на всю деревню колодец-журавлик с оборванной веревкой, которая медленно раскачивалась на ветру. На каждом дереве, окружавшем поляну, сидело по несколько ворон. Они мрачно каркали, словно выкрикивали своими хриплыми голосами древние проклятия на мертвых языках.
Маршал остановил коня и оценивающе оглядел поселение.
- Это заброшенная деревня? – поинтересовался он.
Ричард не успел ответить: внимание маршала привлек скрипучий звук открываемой двери.
Из погорелой избы, аккуратно притворив за собой дверь, вышел среднего роста тощий сгорбленный мужичок с серой кожей и морщинистым лицом, одетый в грязные лохмотья. Он, кряхтя, проковылял до дороги, волоча за собой ржавую косу и какой-то грязный узелок, и так же медленно побрел по направлению к всадникам, остановившимся по инициативе монсеньора Алвы.
- А вы говорили, что экономите на услугах некроманта, – маршал торжествующе указал на мужичка. - Смотрите, юноша, это же зомби!
Ричард поспешил разуверить гостя:
- Нет, монсеньор, это не зомби, это просто крестьянин.
В ответ на недоверчивый взгляд Алвы, Ричард указал пальцем на объект спора и на всякий случай уточнил:
- Он живой! – и добавил уже тише: - Наверное.
Тем временем крестьянин проковылял мимо, неуклюже опираясь на косу и старательно обходя всадников. Несмотря на все его старания, лошадь Ричарда громко фыркнула, втянула воздух влажными ноздрями и, лязгнув зубами, сделала несколько шагов в сторону доходяги.
- Что это с вашим конем, юноша? – не замедлил поинтересоваться Алва.
- Простите, монсеньор, - оправдываясь, Ричард вовсю пинал бока лошади шпорами. - Его давно не отпускали попастись, вот и изголодался, скотинушка.
- И говяжьих костей ему, очевидно, тоже давно не давали.
В ответ Ричард предпочел промолчать, а Рокэ всю оставшуюся дорогу разглагольствовал о возможности применения коней-вампиров в военных целях.

Подъезжая к родному замку, Ричард старательно вглядывался в очертания крепостной стены, пытаясь понять, стоит ли на ней кто-нибудь. При ближайшем приближении выяснилось – да, стоит.
Мирабелла возвышалась между разрушенными и осыпавшимися зубцами как серый призрак. Ветер трепал ее траурное платье и распутывал строгую прическу. В руках Мирабелла держала отцовский арбалет и, победно улыбаясь, целилась в Алву, который этого даже не замечал, слишком занятый собственными рассуждениями.
Ричард запаниковал. Уберечь монсеньора он мог, только смело подставив под арбалетные болты собственную грудь. Зная матушку, Ричард мог предположить, что наконечники были серебряные, а умереть во цвете лет, даже не разменяв свою первую сотню, ему не хотелось. Но как же тогда защитить монсеньора втайне от него самого?
Пока Ричард раздумывал об этом, на стену легко, словно ящерица, взбежала Айрис и попыталась отобрать арбалет у матери. Женщины вцепились друг другу в волосы. Завязалась ожесточенная борьба.
- Юноша, что вы там разглядываете? – недовольный отсутствием внимания к своей персоне, поинтересовался Алва.
- Да вот, птички, знаете ли, - соврал Ричард, указывая в противоположную от замка сторону.
Алва смерил Ричарда высокомерным взглядом пронзительно синих глаз и выгнул черную бровь.
- Вам бы, юноша, только птички. Лучше бы военным делом интересовались.
Удостоверившись в том, что Алва принялся пространно рассуждать о месте своего оруженосца в этом мире, Ричард вновь присмотрелся к происходящей на крепостной стене битве.
Айрис удалось отобрать у матери арбалет. Окрыленная победой, она попыталась столкнуть родительницу вниз, но та крепко ухватила Айрис за ногу, так что со стены они свалились вместе. Упав на площадку перед воротами, женщины зашипели и разбежались, как две всклокоченные кошки, на которых вылили ушат ледяной воды.
Ричард с облегчением вздохнул и в очередной раз пришпорил лошадь.
Уже через десять минут он открывал правую - левую заклинило намертво - створку ворот, пропуская гостя вперед.
- Добро пожаловать в родовой замок Окделлов, монсеньор, - устало пропыхтел Ричард.
- Юноша, а что же никто нас не встречает?
- Наверное, все заняты приготовлениями к вашему приезду, монсеньор.
Проводив Алву в его комнату, Ричард бегом направился в покои матушки.
Мирабелла сидела перед зеркалом, спиной к Ричарду, и расчесывала седеющие волосы мышиного цвета.
- Это возмутительно! – провозгласила она ледяным голосом.
Ричард счел за лучшее не уточнять, что именно возмущало матушку.
- Он приехал без гроба! – продолжила она. - Все люди Чести спят в гробах!
Выдержав драматическую паузу, Мирабелла отложила расческу и промолвила:
- Ну, что вы можете сказать в свое оправдание?
В зеркале вампиры не отражались, и Ричард был лишен возможности лицезреть полыхающий гневом лик матушки.
Поразмыслив, он ответил:
- Тогда, наверное, это хорошо, что монсеньор Алва – не человек Чести.
Мирабелла повернулась к нему, выкрутив шею так, что у любого смертного человека сломался бы позвоночник.
- Подите вон! – брезгливо процедила она.
- Да, матушка.
Ричард поспешил выскочить из комнаты.
Именно из-за своей излишней поспешности он не увидел, как Мирабелла достала из верхнего ящика стола конверт и вытряхнула из него сложенный вчетверо листок гербовой бумаги и массивный золотой перстень, украшенный красными камнями.

Ричарду пришлось уйти почивать намного позже прочих домочадцев. Благодарить за это следовало эра Алву, которому вздумалось развлечься игрой на гитаре и пением.
Голос у Ворона был красивый, впрочем, ничего другого от него Ричард и не ожидал. Но желание выспаться и отдохнуть от дневных забот пересиливало жажду прекрасного. Поэтому, он воспользовался моментом, когда Алва отвлекся на то, чтобы выпить бокал вина с кровью, и незаметно улизнул в свою комнату.
Как и в предыдущий раз, Ричард не стал закрывать крышку гроба, потому что погрузился в сон раньше, чем голова коснулась подушки.
Разбудил его мерзкий смех и тихое лязганье металла.
Открыв глаза, Ричард увидел на ближайшей стене портрет покойного отца. Он раздобыл где-то точило и теперь со скрежетом и лязгом водил им по своей шпаге.
- Отец, - протирая глаза, простонал Ричард, - может, вы займетесь этим в оружейной?
Портрет покойного Эгмонта хихикнул, зыркнул на сына красными вампирьими глазами и прошипел:
- Я для тебя стараюсь, сын мой. Ты должен убить этого мерзкого предателя Алву!
Ричард устало вздохнул.
- Отец, а мы можем поговорить об этом утром? – взмолился он. - Мне спать хочется.
Эгмонт щелкнул клыками.
- Сейчас, пока подлец спит! Убей его, сын мой, убей!
- Отец, я не могу убить монсеньора Алву.
- Почему?
- Я ему в верности поклялся, - промямлил Ричард.
Портрет, не убежденный этим, лихо перекинул шпагу из руки в руку и протянул ее Ричарду.
Тогда Ричард пустил в дело последний, самый веский аргумент:
- Отец, я правда не могу, монсеньор подарил мне лошадь, и орден я благодаря ему получил... Он хороший.
Шпага просвистела у виска Ричарда и воткнулась в крышку гроба. Зазвенела, дрожа от силы удара, и растворилась в воздухе удушливым зловонным дымом.
- Если ты не убьешь этого презренного человека, то я найду другого, кто готов будет отомстить за меня! – прорычал Эгмонт.
В следующее мгновением портрета уже не было на стене.
Ричард понял, что его покойный отец на достигнутом не остановится и, того и гляди, правда уговорит кого-нибудь убить монсеньора. Этого Ричард допустить не мог. Он наспех оделся и со скоростью, развить которую способны только вампиры, помчался к спальне Ворона.
К сожалению, Ричард никогда не был особенно ловким, поэтому, не совладав с очередным резким поворотом, он врезался во что-то и упал, тихонько взвыв от боли. Кажется, он снова сломал ключицу, только-только заросшую после любящих объятий Айрис.
- Ричард? – послышалось из темноты. - Что ты здесь делаешь в такой поздний час?
- Я, ну… - не зная, что ответить, Ричард задал встречный вопрос: - А ты, Айрис, что потеряла у двери в покои монсеньора?
Айрис поднялась с пола, гордо отряхнув полупрозрачную ночную сорочку, украшенную кружевом, и приосанилась:
- Я могу навещать своего будущего супруга в любое угодное мне время!
Ричард возвел очи горе. Навязчивая мысль о том, что Роке Алва – ее будущий супруг появилась у Айрис после того, как монсеньор подарил Ричарду лошадь, а тот в свою очередь отдал кобылу Айрис. Дернул же его черт за язык – обмолвиться о том, что лошадь подарена Алвой! Теперь Айрис считала этот знак внимания едва ли не предложением руки и сердца.
- Айрис, монсеньор был в дороге весь день и очень устал, – ласково проговорил Ричард.
Пользуясь моментом, он вправлял себе ключицу, надеясь, что до завтра она снова зарастет. Обычно регенерация у вампиров происходила почти мгновенно, но у Ричарда с малолетства были проблемы с заживлением переломов.
- Давай ты навестишь его завтра, после того, как все проснуться?
Айрис категорично покачала головой.
- Ты хочешь сделать меня несчастной, я знаю! Тебя отец науськал, и ты примчался сюда убивать эра Алву, – обвиняюще произнесла она. - Не позволю!
С этими словами она открыла тяжелую дубовую дверь в покои Ворона и, проворно скользнув внутрь, захлопнула ее перед носом Ричарда.
Тот налег на дверь плечом, но Айрис, очевидно, забаррикадировала вход изнутри. С третьей попытки дверь все же поддалась. Ричард услышал испуганный вздох Айрис и жуткий грохот.
- Любимая ваза папеньки! – пискнула Айрис.
Теперь стало ясно, чем она забаррикадирована дверь.
Видимо, сообразив, что если о ее причастности узнает матушка, то ей будет несдобровать, Айрис молнией вылетела в коридор, оставив Ричарда наедине с кучкой осколков и сонно моргающим Алвой.
- Юноша, что здесь происходит? И что это был за шум? – строго спросил тот, взглянув на Ричарда своими пронзительно синими глазами.
- Крысы, монсеньор! – пискнул тот.
- А что вы делаете в моей комнате посреди ночи?
- Ловлю крыс, монсеньор! – выпалил Ричард и, помолчав, на всякий случай добавил: - А вообще-то я заблудился.

На следующий день по замку расползлись слухи о чудовищной оргии, которую устроил Алва в замке Окделлов.
Первый вопрос, который Ричард задал вышедшему к завтраку Ворону, звучал так:
- Монсеньор, а не пора ли нам уезжать?
Алва, которого мучило похмелье, смерил Ричарда взором мутных от головной боли, но по-прежнему пронзительных синих глаз.
- Я не спрашивал вашего мнения по этому поводу, юноша! – строго произнес он.
После завтрака, видимо, утомившись от тяжелого взгляда Мирабеллы, которая явно вознамерилась прожечь в черноволосой голове Первого маршала дыру, Алва велел Ричарду седлать лошадей, чтобы ехать на прогулку.
С прогулки Ричард вернулся замерзший, уставший и голодный, как собака. После трех часов езды под пронизывающим ледяным ветром он решил для себя, что Алва – плохой, раз нарочно над ним издевается.
От предложения Ворона выпить подогретого вина с кровью Ричард отказался и отправился к себе в комнату, надеясь хоть сегодня выспаться.
Посреди ночи его разбудил грохот и пронзительный женский визг. Стрелой вылетев в коридор, Ричард наткнулся на следующую сцену: Алва с бутылкой крови в одной руке и столовым ножом в другой стоял перед портретом покойного Эгмонта. В картине зияла внушительная дыра, из которой по холсту и золоченой раме на пол стекали масляные краски – квинтэссенция жизни портрета. Неподалеку стояла, приложив руки ко рту, Мирабелла с выражением ужаса на лице.
- Эгмонт! – взвыла она и бросилась к портрету. – Дорогой!
Убедившись в том, что картину не спасти, она развернулась к Алве и, кутаясь в серый пуховой платок, произнесла:
- Убийца! Неужели вам было мало убить его один раз? Чем вам помешал несчастный призрак?! – Она обличающе уперла указательный палец в грудь Алвы, словно собиралась проткнуть ее насквозь. – Мерзавец!
Через несколько часов Мирабелла вызвала Ричарда к себе и вручила ему тяжелый золотой перстень, украшенный алыми камнями. Очевидно, смерть портрета стала для нее последней каплей.
- Это перстень с секретом, в нем спрятаны две капсулы святой воды, которые следует добавить в вино. Сделайте хоть что-то достойное имени Окделлов, покарайте убийцу – нет! – дважды убийцу своего отца! – торжественно произнесла она и отослала Ричарда прочь.
Открыв перстень, Ричард увидел внутри два молочно-белых зернышка.
Словно загипнотизированный словами матери, он спустился на кухню, взял там кувшин с вином и два бокала. Бросив в один из них капсулу, Ричард поставил все на поднос и направился в комнату Алвы.
Он вошел без стука, приняв приоткрытую дверь за приглашение.
- Монсеньор, я принес вам вина, – произнес Ричард и не узнал своего голоса.
- Прекрасно, юноша, – отозвался Алва, - несите сюда.
Он взял протянутый Ричардом кувшин с отравой и отпил. Ворон невозмутимо прихлебывал из бокала, время от времени поднимая на Ричарда взгляд своих пронзительно синих глаз.
Тот как загипнотизированный смотрел на Алву. Черные волосы обрамляли бледное лицо с тонкими чертами, алые от вина губы контрастировали с белизной клыков, а во взгляде таилось нечто такое, чему Ричард не мог найти объяснение. Ирония? Насмешка? Усталость?
Словно во сне Ричард увидел, как медленно выпадает из руки Ворона бокал, как алая жидкость льется на ковер, как закатываются пронзительно синие глаза.
- Что же я наделал? – прошептал Ричард, скинув владевшее им последние несколько часов оцепенение. – Монсеньор!
Ричард бросился к Алве, но не услышал пульса под кожей. Ворон не дышал, сердце его не билось. Он был мертв.
- Что же я наделал… - повторил Ричард и сжал кулаки.
Перстень больно врезался в ладонь, и Ричард вспомнил: конечно же, там ведь есть еще одна капсула! Чтобы избежать позора, ему нужно всего лишь выпить отравленного вина самому.
Ричард погрузился в некое подобие транса, похожего на тот, что он испытывал, когда шел травить Алву. Он налил во второй бокал вина и кинул туда капсулу, отбросив проклятый перстень подальше.
- За вас, монсеньор! – Ричард торжественно поднял бокал.
Он уже почти чувствовал на губах сладкий вкус отравы, когда его схватили за запястье. От неожиданности Ричард выпустил бокал из рук. Тот упал на пол. Ядовитая жидкость вновь обагрила темно-серый ковер.
Ричард посмотрел на своего спасителя и встретился взглядом с синими глазами Ворона.
- Вы идиот, юноша, – усмехнулся тот. - Ваша смерть мне ничем не поможет. А вот немного вашей крови вполне могло бы исправить положение.
Стряхнув оцепенение, Ричард кивнул и потянулся, чтобы расстегнуть ворот рубашки.
В следующую секунду клыки Ворона пронзили его плоть, и сознание Ричарда утонуло в нахлынувшей тьме.

Следующее утро встретило Ричарда головной болью и тонкой полоской солнечного света, пробивающегося между неплотно запахнутых штор. Перевернувшись на бок, он обнаружил, что находится в постели, а не в своем гробу, притом в упомянутой постели он не один.
- Проснулись, юноша? – раздался знакомый глубокий голос.
Ричард шокировано распахнул глаза: рядом, глядя на него в упор, лежал Алва.
- Что произошло?! – выпалил Ричард.
Алва иронично изогнул губы и произнес:
- Я не знал, где находится ваша комната, а потому не мог отнести вас в гроб, вот что. Одевайтесь, юноша, – распорядился он, откидывая одеяло. - И, ради всего святого, не кричите больше, у меня болит голова.
Добрые полчаса Ричард провел, ощупывая место укуса. Как никогда прежде он жалел о том, что вампиры не отражаются в зеркалах. Замаскировать следы на ощупь оказалось несказанно сложным занятием. Повязав на шею платок, Ричард, постоянно теребил его, сомневаясь в том, закрывает ли ткань ранки.
Когда он спустился к завтраку, все уже собрались за столом и ждали его.
Алва, как ни в чем не бывало, цедил вино, Мирабелла прожигала его взглядом, а Айрис подозрительно переводила глаза с невозмутимого Ворона на нервно комкающую салфетки матушку. Дейдри и Эдит, младшие сестры Ричарда, играли, увлеченно втыкая в кусок отбивной столовые ножи и вилки.
- Ричард, - медленно произнесла Айрис, даже не замечая, что Дейдри стащила у нее приборы, - что это у тебя на шее?
- Платок, - ответил Ричард, предчувствуя неладное.
- Ты сроду не носил шейных платков. Ты что-то скрываешь! – обличающее заключила Айрис.
Не зная, что ответить на это, Ричард умоляюще взглянул на Алву. Тот изогнул губы в улыбке и неохотно отставил бокал в сторону.
- Дело в том, что демонстрировать следы укусов – дурной тон, – вкрадчиво произнес он.
Айрис побледнела, встала со стула и покачнулась, словно готовясь упасть в обморок. Но вместо этого она с воинственным криком набросилась на Ричарда и мертвой хваткой вцепилась ему в волосы.
- На твоем месте должна была быть я! – кричала она.
Ричард в полной мере ощутил на себе силу гнева сестры. Она визжала, царапалась, дергала его за волосы, словно намереваясь снять скальп, и в довершение всего с такой нечеловеческой силой приложила его о стену, что он в третий раз за последние дни услышал жалобный хруст своих костей.
Прошло не менее десяти минут, прежде чем Алва сжалился и оттащил разъяренную Айрис от Ричарда. Не ожидавшая такого предательства от любимого, она заплакала и убежала прочь.
Мирабелла, наблюдавшая за всей этой сценой, тоже встала из-за стола, заявила, что будет ждать Ричарда в кабинете покойного отца, и гордо удалилась наверх.
- Монсеньор, - Ричард умоляюще взглянул на Ворона, - может, нам следует уехать?
- Этот вопрос буду решать я, юноша, – строго ответил Алва. - Ступайте, вас ждут.
Ричард покорно направился вверх по лестнице. Каждый шаг давался ему с трудом. Стоило представить, какой выговор он получит за то, что не выполнил приказ матушки, и бокал святой воды начинал казаться Ричарду избавлением.
- Впрочем, стойте. Я передумал.
Ричард оглянулся на иронично усмехающегося Алву.
- Седлайте лошадей, мы уезжаем.
В эту минуту яснее, чем когда-либо раньше, Ричард понял, что Алва – хороший.

Когда родовой замок Окделлов скрылся из вида, настроение Ричарда значительно улучшилось. Он даже начал прислушиваться к пространным рассуждениям Алвы о том, что тот почерпнул из поездки.
- Кстати, юноша, как вы относитесь к говяжьим костям?
- Честно говоря, мне они безразличны.
Алва смерил Ричарда оценивающим взглядом пронзительно синих глаз.
- Странно. А я-то думал, что раз уж вы выросли в здешних краях, то должны их любить. Ваши лошади же любят.
Ричард вздохнул.
Конечно, Ворон – хороший, но все-таки он сволочь.

@темы: Талигойя, фанфики

---

Команда: Талиг; тема: Смертельная болезнь

[Команда Талига]

Название: На границе бури
Команда: Талиг
Тема: Смертельная болезнь
Герои (пейринг): Рокэ Алва/Ричард Окделл
Рейтинг: R
Жанр: драма/романс
Предупреждения: АU начиная с попытки Ричарда отравить Алву (таймлайн - ОВДВ)
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше

Пролог

Медленно, неспешно течёт в бокал струйка тёмного вина, наполняя его до краёв. Кровь… Дикону казалось, что она повсюду: не только в бокале, не только и не столько алыми капельками – дрогнула рука – на столике, но и на его руках. Потому что это всегда страшно – выбирать. Особенно когда для кого-то твой выбор будет означать смерть. Кого бы ты ни выбрал. Хочется заскулить, как маленькому глупому щенку, спрятаться, забыться, вообще не рождаться на этот свет. Но дозволенного всем, в том числе и обычным дворянам, не мог позволить себе Повелитель и наследник Скал. Он не должен бояться, не должен дрогнуть, потому что иначе погибнут десятки, а то и сотни невинных людей. Это ведь так легко: всего две маленькие, почти невидимые крупинки в бокал – и на другой чаше весов окажется смерть потомка предателя, убийцы… Ворона. Того, кому он клялся служить и кого он клялся защищать. И сейчас он нарушит эту клятву, потому что эр Август прав: только он, Ричард Окделл, может спасти всех, кого Дорак обрёк на смерть. Так ведь будет правильно, да?
- Дикон, Вы там ненароком не уснули прямо стоя? Я, конечно, всё понимаю, но даже с Вашими талантами, юноша, невозможно разливать вино более десяти минут! – в голосе Алвы не было издёвки, лишь мягкая, почти добродушная насмешка.
Рука невольно дрогнула, и две белоснежные гранулы растворились в вине. Ещё несколько минут… Сама судьба встала на его сторону!
- Сейчас, монсеньор, я уже несу…
Повернуться, чуть не смахнув графин со стола, и быстро, пока опять не позволил себе усомниться, пока не передумал, подать один из бокалов Алве. На лице маршала, как всегда, ничего не отражалось – всё-таки не заметил. А если и подосадовал на неуклюжего оруженосца, то втайне, ничем внешне не проявляя своё неудовольствие.
- Давайте сюда бокал, юноша, - Алва подошёл тихо, как кошка, заставляя Ричарда вздрогнуть в очередной раз и молча подать маршалу бокал. – У Вас такой затравленный взгляд, Дикон, что я начинаю ощущать себе зверем, - снова странная, чуть кривая усмешка.
– Что ж, давайте наконец выпьем. Но поскольку просто так пить будет неинтересно… предоставляю вам право предложить тост.
Тост… душа ушла в пятки, не спрашивая, достойно ли подобное поведение Ричарда Окделла. Страшно! Так страшно ему, наверное, не было ещё никогда в жизни – разве что в далёком детстве, когда матушка запирала его в наказание в самых пустых, холодных и отдалённых комнатах старого замка. В каменном мешке, откуда, сколько не зови - не кричи, не сдирай кожу на руках до крови – не дозовёшься.
- За… за справедливость, монсеньор.
- Вот как? – брови Алвы удивлённо приподнялись. Маршал был всё-таки немного удивлён, но уже через мгновение опять усмехнулся, салютуя Дикону бокалом. – Что ж, как скажете, юноша! Только не забывайте, что справедливость штука изменчивая… уж больно она разная для всех нас…
Знает? Неужели всё-таки знает? Сердце ёкнуло, ладони предательски вспотели. На что ещё мог маршал сейчас намекать? И так всё яснее ясного: его план провалился! Сейчас главное - не показать своего страха, не умолять, не просить за себя…
Но ничего не случилось. Маршал всё так же странно, почти пугающе улыбался, не отрывая взгляда от замершего юноши, и потянулся к бокалу, собираясь отпить.
Он умрёт. Ворон умрёт и все будут спасены, и на тебе навсегда останется клеймо предателя и клятвопреступника, но неужели столько жизней того не стоят? Доля секунды на раздумья. Ведь всё ещё можно исправить, можно! Ведь ты не ненавидишь Рокэ Алву, ведь ты теперь готов служить ему и повиноваться. Ты готов сражаться за Талиг – тот Талиг, который защищает синеглазый маршал, не за Талигойю. Отец… он простит, он поймёт, наверное. А если нет – дань мёртвым уже отдана. Пора жить своей жизнью, нельзя позволить её искалечить, нельзя позволит Алве умереть вот так… от яда, поданного тем, кого он защитил и кому хоть немного доверился. Голова кружится всё сильнее, губы пересохли, а ведь не прошло и секунды! Пусть всё останется так, как и должно было. И пострадает он один. Но не за Талигойю, а за собственную глупость. Податься вперёд – даже будь у него пистолеты – попасть в бокал он бы не смог, тем более не попав при этом в Алву. Значит просто разбить, вырвав из рук. Он сможет. Нет… он просто не успеет. Значит, остаётся только одно.
Ричард отставил свой бокал в сторону, и, будто отвечая на удивлённый взгляд Алвы, прошептал:
- Не пейте вино, монсеньор, оно отравлено.
Он ждал чего угодно: гнева, ярости, оскорблений, заключения под стражу и даже смерти, только не этих слов, пропитанных горечью и усталым разочарованием:
- И кто же его отравил, Ричард?
- Я, эр Рокэ, но… - слова посыпались поспешно, юноша заполошно перескакивал с одного на другое, стараясь успеть высказать всё, желая это высказать, только надеясь, что ему всё-таки дадут эту возможность. Раз уж сразу Ворон Рокэ не убил… он не таков, как граф Штанцлер, в спину не ударит. Я знаю, понимаю, что предательство невозможно простить, а я Вас предал, после того, как поклялся служить Вам и охранять Вашу жизнь. Вы вправе сделать со мной всё что угодно, только выслушайте, пожалуйста… Я…я должен кое-что Вам рассказать, мне кажется, что это важно!
- Говори, - жёсткий, бездушный голос и холодный взгляд. Пусть так, но он хотя бы выслушает.
Если бы Дикон не знал своего эра достаточно хорошо, он бы подумал, что Рокэ… больно? Придут же в голову подобные глупости! Да, Алва заботился о своём оруженосце, но ведь не мог же… не мог же он настолько ему доверять, что теперь больно? От тупости герцога Окделла, от невыпитой отравы, от собственной сегодняшней откровенности и гитарного перебора. Ты, наверное, никогда не сможешь понять его до конца, и никто не сможет, но выбор уже сделан, а значит…
- Монсеньор, сегодня я виделся с графом Штанцлером, - надо продолжать, не обращая внимание на полный весёлой ярости взгляд, - и он рассказал мне, что Вы с До… с кардиналом Сильвестром собираетесь уничтожить всех, кто Вам мешает, - голос всё-таки дрогнул, - даже детей и стариков, и … королеву, - он сам слышал себя будто издалека.
Почему-то сейчас стало совершенно неважно, что случится с теми, кто был в этом страшном списке, стало даже неважно, что случится с Катари. Это было ещё более жестоко и бездушно по отношению к несчастным людям, но Ричарду теперь всё равно. Потому что он был лишь орудием, его легко подставили - это он понял только сейчас, - чтобы уйти от расплаты самим. Они не подумали, эр Август и другие, что щенок покажет клыки и всё расскажет Алве. Губы невольно скривились в злой усмешке, и Дикон неожиданно поймал на себе внимательный взгляд Алвы. Он смутился, но всё-таки решился продолжить. Только теперь уже не обвиняя, а, признавая виновным себя, пусть это всегда так сложно – понять вовремя, пока ещё не произошло ничего непоправимого, что теперь делать и как поступать.
- Я знаю, что я поступил очень… глупо, поверив ему, но привык доверять эру Августу, а…
- Можете так не беспокоиться, юноша, я прекрасно знаю, что отнюдь не являюсь примером для подражания и источником всяческих добродетелей, - злая ярость поутихла, опять всё тот же безразличный взгляд…
- Это было так в начале, но после Дарамы, после того, как я увидел Вас по-настоящему, -слова сорвались прежде, чем он сумел их удержать, - Вы совсем другой на войне, эр Рокэ, не такой, как в столице! Я захотел Вам подражать, я хотел стать таким, как Вы! Я не верю, не верю, что Вы действительно такой, каким Вас рисуют многие в своём воображении! Святой Оноре назвал Вас щитом Талига и я ему… верю, правда… Я взял у графа Штанцлера кольцо, - имя, ставшее за эти несколько минут ненавистным вязнет на губах, - он сказал мне, что это кольцо рода Эпинэ, но я уже не знаю, правда ли это. Он говорил мне, что только убив Вас, я смогу спасти тех людей, обреченных на смерть. Он говорил, и всего несколько часов назад я ему верил. Но он послал меня – он ведь знал, что скорее всего я погибну, и он знал, что я на это пойду, а сам… остался в стороне. Я только сейчас это понял. Я знаю, вы считаете меня глупым мальчишкой, я не знаю, зачем вы взяли меня к себе тогда, в Фабианов день, но я Вас не предам, клянусь!
А теперь всё-таки опуститься на колени, касаясь губами сверкающего синей гладью перстня, касаясь напряжённых, чутких пальцев замершего эра… Почему-то на мгновение стало очень жарко, и Ричард почувствовал, как вспыхнули щёки. Так странно. Неведомое, странное чувство проснулось где-то в глубине, заворочалось, заставляя испуганно отпрянуть, столкнувшись тут же с безбрежной синевой знакомых до боли глаз .
- Можете убить меня, эр Рокэ, за то, что осмелился подумать о предательстве, за то, что я его чуть не совершил, но только не прогоняйте меня. Я такой… Такой герцог Окделл никому не нужен. Мне некуда идти и не к кому возвращаться.
Дикон замер, как статуя, ожидая своего приговора, а пальцы Алвы неожиданно забрались в короткие, топорщащиеся светлые волосы, крепко обхватывая затылок, не давая отвернуться.
- Определённо, я не ошибся, - Ричард было дёрнулся, но в голосе маршала больше не было ни той пугающей, безразличной холодности, ни ярости или гнева – скорее – одобрение? - Небольшая встряска явно пошла вашим мозгам на пользу, юноша, Вы наконец-то научились ими пользоваться. Что ж …- Рокэ замолчал, не отрывая пугающе-синих глаз от замершего оруженосца. - Думаю, Вы хорошо усвоите этот урок, Дикон, потому что если подобное повторится… Я–то вас не трону, но не все так добры и великодушны.
- Я никогда, монсеньер…
- Я Вам поверю, - рука соскальзывает, давая возможность отстраниться, но Дикон неожиданно для себя на мгновение прижимается к ладони, трётся об неё, как жаждущий ласки верный пёс, щенок, но, получив щелчок по лбу, отстраняется, вскакивая на ноги.
- Сейчас Вы вернётесь к себе, юноша, в свою комнату, и не высунете носа из моего особняка, пока я Вам не разрешу. А в моё отсутствие будете во всём слушаться Хуана. Это понятно?- Алва говорил довольно жёстко и сухо, но Дикон старался не обращать на это внимания, потому что в глубине чужих глаз плескалось что-то очень странное – не пугающее, но завораживающе-нежное, ласковое и спокойное.
Если бы маршал не отвернулся, Ричард бы решил, что действительно сошёл с ума. Раньше эр никогда так не смотрел на него. И пусть оставаться без Алвы наедине с работорговцем было несколько неуютно, но Дикон поймал себя на мысли, что теперь предпочтёт общество сурового, мрачного кэналлийца, готового защищать своего соберано до последней капли крови, обществу многих Людей Чести. О них даже думать сейчас не хотелось. Неужели все соратники отца такие подлецы? Тогда неудивительно, что Эгмонт Окделл погиб. Ещё хорошо, что от достойной руки – это было наилучшим выходом, спасибо Алве.
- Да, монсеньер!
- Прекрасно, - Алва едва заметно, но как-то по-доброму усмехнулся внезапному энтузиазму своего оруженосца, - тогда можешь быть свободен.
И добавил уже про себя, отворачиваясь к окну и всё ещё вертя в руках проклятый бокал:
- С благородными спасителями отечества я теперь всё же поговорю, и как можно скорее…

Талиг. Оллария.

Дикон боялся засыпать после того, как неделю назад ему приснился первый, до жути реалистичный кошмар с ним самим в главной роли. Юноша проснулся раньше, чем испугался, что уже может не проснуться никогда, раньше, чем начал воспринимать бред, как реальность. Но так не могло продолжаться долго. Он старался не спать: засиживался допоздна, снисходя уже до игр в карты с кэналлийцами, как за соломинку хватался за редкие появления Алвы в доме, не отходя от него ни на шаг, пытался тренироваться со шпагой в одиночку, доводя себя почти до головокружения. Но на третью ночь он всё же уснул, как засыпал и в последующие. Он уже не пытался сопротивляться сну – только встречал его с молчаливой обречённостью, вновь погружаясь в вязкую паутину кошмаров. Там он преступил клятву, отравил Рокэ, оказался в Сакаци и встретил Альдо Ракана. Только почему-то на давнюю мечту теперь сердце отзывалось нестерпимой болью, а в голове стучала только одна мысль – та, которая не позволяла герцогу Окделлу остаться в этой реальности навсегда. Он не предавал Алву. Он не дал своему монсеньеру выпить яд. Он больше не ненавидит его. И никогда не пойдёт против его воли.
Но сегодняшний сон был в тысячу раз хуже предыдущих. И больше всего тем, что Дикон во сне был беспомощной марионеткой в чьих-то недобрых руках. У него не хватало сил ничего изменить. Не хватило сил помешать разрушению гробницы Октавии, прикончить Альдо, принёсшего в Олларию смерть и разруху, прикончить Штанцлера, оказавшегося подлецом… Здесь он был бессилен. Ведь его здесь на самом деле не было, но с каждым сном в это всё труднее верилось, всё с большим трудом Дикону удавалось проснуться – и каждый раз он просыпался с нестерпимой болью в груди, задыхаясь от криков, которые никто не мог услышать. Шальная мысль – рассказать Алве – мелькнула пару раз и исчезла. А то как отравить герцога, так он согласен, а как что-то страшное, непонятное, так сразу к нему за советом. Нет уж, у Алвы сейчас явно хватает дел, он и так почти не бывает дома. Взваливать на него кошмары чересчур мнительного после неслучившегося отравления оруженосца - это подло.
Но сейчас у него появился шанс что-то изменить. Почему-то Дикон чувствовал, что кошмар приближается к концу. И теперь только от него зависит, ЧЕМ именно он закончится. Почему-то юноша даже не сомневался, что ответом на неверное решение будет смерть. Здесь было и так слишком много смертей, не всё ли равно, больше или меньше? Только теперь, держа в руках дрожащую от страха фрейлину Катарины, Ричард понял, что сейчас может произойти. Или это уже давно произошло, а он, как глупый щенок, пытается исправить непоправимое? Руку дрогнула, но в последнюю секунду Дикон сумел отвести кинжал в сторону. Он и сам не осознал, как это произошло – просто в одно мгновение он понял, что только смерть непоправима – всё остальное исправить можно. И если сейчас ему дают этот шанс, то он должен им воспользоваться
- За всё придётся платить, герцог, - этот голос появлялся не впервые, разве что раньше он только посмеивался, не находя своего противника достойным угроз.
- Я готов заплатить любую цену, – сказал, прежде чем понял, что просто так обещать нельзя. Бывает цена, которую невозможно заплатить.
- Мы не потребуем жизни твоего эра, мальчик, мы возьмём твою жизнь, согласен?
- Да, - потому что отступиться сейчас было бы настоящим предательством.
И только сказав эти слова Дикон почувствовал, что теперь по-настоящему свободен. Злость на самого себя, обиды, разочарование в бывших соратниках – всё исчезло, оставив лишь твёрдую уверенность в правильности происходящего. За глупость предков тоже придётся когда-то платить. И здесь эта мысль не показалась кощунственной.
- Правильный ответ, малыш, - мерещится, или невидимый собеседник действительно улыбнулся? – Но мы дадим тебе шанс. И Ему тоже дадим… Сумеет – спасёт. А теперь – иди. И запомни – Сила Четверых и только она охранит тебя. Пробудите стихии…
Невидимый голос растаял, растаял и сон, как будто его не было. Просто спустя мгновение Дикон открыл глаза и оказался в своей спальне в доме Алвы. Впервые без крика, застывающего на губах – взамен было лишь удивительное спокойствие и уверенность в своих силах. И – это не куда не делось - сильная слабость. В какой-то момент показалось, что он больше вовсе не сможет пошевелиться, но слабость отступила – почти. Но достаточно, чтобы Дикон быстро вскочил на ноги, поспешно натягивая одежду в ответ на вежливый стук в дверь – оруженосцу передали, что соберано в своем кабинете и ждёт Дикона у себя.
Оставалось только быстро ополоснуться, пригладить встрепанную шевелюру и бегом броситься на встречу новому дню. Дикон не забыл ни слова из своего сна, но он словно отодвинулся на второй план не мешая радоваться жизни, а только придавая ей особый, терпко-пьянящий вкус.
- Монсеньер, Вы меня звали?
Алва сидел за столом, сумрачно вглядываясь в стопку девственно-чистой бумаги. Рядом стояла бутылка «Крови» и бокал, который Рокэ отставил в сторону при появлении оруженосца.
- Да, Дикон, - какой же у маршала усталый голос, и тёмные круги под глазами, как после нескольких бессонных ночей. Или Рокэ всю неделю не спал? – Собирай вещи, Хуан тебе поможет…
- За-зачем, эр Рокэ? – обида всё-таки прокралась сквозь выстроенную стену, вцепившись клешнями. Его гонят, сейчас? Почему тогда не отослали сразу?
- Вы как всегда делаете поспешные выводы, юноша, - Рокэ поднял голову, проведя рукой по глазам до боли знакомым жестом, - мы переезжаем во дворец. Его Величество Фердинанд умер. Регентом при Его Высочестве Карле волей Совета и Его Высокопреосвященства назначен я. Как своего оруженосца, я Вас от себя пока никуда не отпускал, так что будьте добры собраться и побыстрее, - маршал говорил почти равнодушно, но тёмно-синие глаза пытливо вглядывались в замершего перед ним мальчишку.
- Да, монсеньер, - насколько же проще жить, выпустив из себя многолетнюю ненависть и обиды, насколько же легче слушаться приказов.
И насколько труднее теперь следить за длинными чуткими пальцами Ворона и вспоминать почти случайное прикосновение, вкус неожиданно мягкой кожи на губах… Дикон почувствовал, как начинает заливаться краской и, смутившись ещё больше под пытливым взглядом Алвы, поспешил убраться прочь, пробормотав:
- Я быстро, эр Рокэ!
Как бы не сойти теперь с ума… Невозможно, ну невозможно же так! Он ненавидел, потом привык, а на войне стал восхищаться своим эром, захотел стать похожим на него – и опять возненавидел, но никогда не желал… Желание? Полно, Ричард Окделл! Ты себя теперь не обманешь. Как ты звал его – во сне, трепыхаясь от ужаса и надеясь, что он придёт, как стал ждать его появления: каждого слова, жеста, одобрения. Это выходило за рамки обожания, это внезапно стало чем-то большим. Можно сказать проще: любовь не похожа ни на что, а ты влюбился в своего синеглазого герцога, как закатная кошка. Только бы он не догадался…

***

Во дворце траур, что, впрочем, не мешает регенту и Её Величеству давать послам государств Золотого Договора приём. Вернее, дают его Алва с Дораком, а Её Величество появилась в начале приёма, скромно опустив глаза, блеснула тёмным траурным платьем и красивыми драгоценностями на точёной шейке и удалилась, сославшись на плохое самочувствие. Дикон был этому только рад. И куда только исчезло за эту неделю его пламенное преклонение перед королевой? Из памяти не шёл разговор, подслушанный во сне, жёсткий злой взгляд Катарины и жестокие, но правдивые слова. Но это всё не имело значения - уже не имело. Если бы кто-то раньше сказал, что Дикон будет с гордость носить черно-синий мундир, соглашаться с Алвой и кардиналом, то он бы убил клеветника и мерзавца на месте. А теперь… он только старался поменьше смотреть по сторонам и не обращать внимания на шлейф шепотков и косых взглядов, неотрывно сопровождающих его с того момента, как он вошёл в зал вместе с регентом, вернее, чуть позади него.
Некоторые взгляды чувствовались даже спиной – столько злости в них было. Дикон начал теряться. Откуда это всё? Почему? Он ведь ничего не сделал! Штанцлер… Только сейчас юноша понял, что кансилльера нигде не видно. Да что здесь произошло? Алва ему так ничего и не рассказал, а спрашивать Ричард побоялся – да и времени не было.
- Вы, я вижу, заскучали? – помянешь кошку… Дикон невольно подскочил, оборачиваясь на голос Алвы.
- Н-нн-нет, эр Рокэ, простите, монсеньер, - на них смотрели во все глаза, будто больше смотреть было не на что, и Дикон смущался всё сильнее.
- Вы очень мило краснеете, - Рокэ неожиданно тепло усмехнулся, на мгновение коснувшись кончиками пальцев ладони Дикона. Дрожь и сладкая истома прошлись по телу, выметая прочь все мысли, - знаете, если бы Вы не были верным эсператистом и Человеком Чести, я бы подумал, что вы в меня влюблены… - тихо, вполголоса, а синие глаза тревожно вглядываются в широко распахнутые серые.
- Монсеньер… - если бы не все эти люди, если бы не проклятая стеснительность, если бы… - Мне нужно поговорить с Вами после этого приёма. Можно?
- Отчего нет, - Алва ответил спокойно, но Дикон привык ловить за эти дни любое его движение, даже самое незаметное – пальцы маршала напряглись, - Я сам найду Вас. И, Дикон, не дури… не обращай на них внимания. Тебя никто не посмеет тронуть, - прежде, чем Ричард успел что-то произнести, регент Талига довольно поспешно отступил по направлению к оживлённо беседующим послам.
Да что ему может угрожать? Что здесь произошло? Дикон взял у проходящего мимо слуги бокал с вином, пригубил, не замечая вкуса, и молча отошёл к стене, стараясь не светиться лишний раз. Леворукий и все его кошки, как же он запутался!
Ричард успел почувствовать дурноту и головокружение, но подозвать никого не мог – ноги внезапно стали предательски ватными, сознание помутилось. Он успел ухватиться за колонну, желая только одного – не упасть перед всеми этими людьми и не опозориться, когда чьи-то руки умело подхватили его и отволокли чуть в сторону, под защиту спасительной тени. А чей-то едва уловимо знакомый, холодный голос позвал:
- Вам дурно, герцог? Вы настолько не умеете пить или дело всё-таки в чём-то другом?
Ричард предпринял довольно вялую попытку обернуться, хотя мутящееся сознание уже подсказало, кто стоит рядом. И это было слишком неожиданно, чтобы он мог ответить сразу, но голова, перестав кружиться, заболела – словно раскалённые обручи обхватили затылок. На расшаркивания не осталось никакого желания.
- Валентин?
- Очень любезно с вашей стороны меня узнать, Ричард, - Спрут мгновенно перешёл на столь же фамильярное обращение. В другое время Дикон бы вызвал его за подобную дерзость, но сейчас не хотелось ровным счётом ничего.
- У меня совершенно нет настроения с вами расшаркиваться, Валентин. Либо Вы скажите, что вам от меня нужно, либо уходите. Я не немощный и, право, вы не мой надсмотрщик. Если я и чувствую себя не слишком хорошо, то способен разобраться в этом сам. – Раздражение всё-таки прорвалось наружу, и Ричард одарил всё ещё поддерживающего его за плечи Придда кипящим взглядом.
- Как нелюбезно, Окделл. Впрочем, ожидать от представителя дома Скал, что он проявит неожиданную работу мысли, было бы преступным недоразумением с моей стороны. Есть только одно НО. Я действительно, как вы изволили выразиться ваш «надсмотрщик». Герцог Алва опасается, хотя и не знаю точно почему, за вашу драгоценную жизнь. И, вероятно, за ваше поведение, - почти издевательски протянул Придд.
Ричард дёрнулся, вырываясь из рук Валентина Придда, и только вздрогнул, замерев. Он смотрел в серые, точно мягкие зимние сумерки глаза и не видел там звучащей в голосе издёвки. Только грустное, едва прикрытое сожаление и … беспокойство?
- Насмотрелись, герцог, довольны? – Валентин пытался ухмыльнуться, но получалось это у него плохо. Даже Ричард успел заметить промелькнувший в глазах страх.
- Прости… те, Валентин. Я был не прав. – Что заставило его извиниться? То, что Валентин оказался соглядатаем регента Алвы? Или, может быть, то, что о Ричарде по- настоящему никто и никогда не заботился? Только Рокэ, возможно, но маршал этого никогда бы не показал – приходилось догадываться или обманываться самому. Валентин же беспокоился неподдельно – хоть и неясно почему. - Но если за кого здесь и следует беспокоится, то за Вас. Вы, кажется, очень побледнели.
- Вы, Ричард, себя в зеркале не видели, - Придд слабо усмехнулся и неожиданно поклонился, смотря куда-то за спину Ричарду, - господин регент!
- Спасибо, Валентин, можете быть свободны, - Алва снова подкрался бесшумно, как кошка, и неожиданно крепко обнял оруженосца за плечи, притягивая к себе.
Надо признать, вовремя: ноги у Дикона неожиданно опять подкосились, и он бы упал, если бы Рокэ не подхватил его за талию, практически держа на весу. В тёмно-синих, обычно непроницаемых глазах Рокэ промелькнули искры злости. Придд уже растворился в нарядной шумной толпе, и Дикон попытался встать самостоятельно. Как бы не так. Из рук Алвы было гораздо сложнее вырваться, да и совсем не хотелось… Ричард поймал себя через мгновение на том, что как малолетний щенок трётся о жёсткую, сильную руку, ерошащую его заметно отросшие за последние несколько недель волосы.
- Мы едем домой, - коротко выдал Ворон, одаривая юношу странным, задумчивым взглядом. - Судя по вашему виду, Ричард, напитки крепче чая вам противопоказаны. Выглядите Вы, мягко говоря, неважно.
С этими словами Рокэ подхватил Ричарда под руку, не обращая никакого внимания на его робкое сопротивление и попытки идти самостоятельно. Спустя несколько минут они уже были на улице, а ещё через пару мгновений Алва молча запихнул своего оруженосца в карету и сам неожиданно сел рядом, приказав Хуану отвести Моро в особняк. Умный конь будто кивнул головой, показывая, что понял волю хозяина и подчинится. Ричард бы совсем не удивился, если бы это и в самом деле было так.

Когда они приехали, Алва всё так же молча вытащил Дика из кареты, бросив только короткое:
- Иди за мной.
На вопрос о том, почему он покинул прием, устроенный, собственно, в его честь, так рано, регент Талига не ответил.
По пути в кабинет Дикон заглянул в небольшое, украшенное резными узорами окно и вздрогнул, увидев там своё отражение. Было чего пугаться. Бледный – как он мог так осунуться за несколько часов? - усталый, потухший взгляд. Черты лица заострились, как у смертельно больного. Ричард вздрогнул, не успев додумать дальше, испугавшись направлению собственной мысли. Это был не сон, нет. За всё приходится платить. Только он не думал, что это произойдет настолько быстро. Значит, у него почти не осталось времени. А ведь нужно ещё так много сделать. Ему так не хотелось покидать Алву именно сейчас. Когда он только понял, ЧТО значит для него его эр. Какая-то полузабытая струнка в душе натянулась, отвечая тревожным звоном, заставляя встряхнуться, пробудиться, действовать. Никто не должен знать о том, что с ним происходит. Во-первых, никто ему просто не поверит, расскажи он про сон, а во-вторых… да мало ли что? Меньше всего Ричард хотел увидеть в глазах важных для него людей презрение из-за того, что он испугался смерти. Если у неё действительно такой же синий взгляд, как и у эра Рокэ, то это будет даже приятно.
- Я вижу, вам тоже не нравится собственный вид, Ричард, извольте пройти наконец в кабинет! – голос Алвы – неожиданно холодный и недовольный - раздался над самым ухом, заставив Дикона вздрогнуть. - У меня создаётся впечатление, что нам есть, о чём с Вами поговорить. Проходите!
Алва распахнул дверь – до боли знакомую, с черными, не поддающимися никакой логике узорами – и, пропустив оруженосца вперёд, закрыл её за собой. Щёлкнул ключ.
- Пока Вы мне не представите более или менее приемлемую версию того, что с Вами происходит, Вы отсюда не выйдете, Ричард. Я вам это обещаю.
- М-монсеньор… - Ричард не знал, что ответить, действительно не знал.
Потому что сейчас он должен был лгать. Потому что у него только одни, притом весьма беспочвенные, подозрения. Хотя лгать самому себе уж точно не стоит. Где-то в глубине души, сжимающейся комочком от неведомого прежде страха, Дикон знал, какого рода его болезнь. И знал, что она неизлечима. Ворон ещё не знал ничего и узнать об этом не должен.
- Я… - нужно было как можно быстрее что-то придумать. Что сказать? Как соврать тому, кого любишь? – Я сегодня спросонья сильно ударился головой о спинку кровати, мне снился кошмар и я слишком быстро вскочил, - наконец выбрав оптимальный вариант тихо пробурчал юноша, - думаю, у меня лёгкое сотрясение мозга и мне стоило сказать вам об этом с утра и не идти на приём. Когда я выпил вина, мне внезапно стало дурно, - притворяться не пришлось – румянец стыда сам вспыхнул на щёках при воспоминании о досадном недоразумении на глазах у такого количества народа.
- Странно, что там было, что сотрясать, - неожиданно ядовито заметил Алва, почему-то продолжая пристально вглядываться в лицо оруженосца – будто чувствовал ложь. – И что, подобные припадки и приступы невероятной чувствительности после бокала вина часто с вами происходят, Окделл?
Неужели не верит? Ричард вздрогнул, заставив себя опустить глаза – они сразу же выдали бы его бессильную злость пополам с тоской. Когда теряешь всё – медленно, день за днём, по капле – только тогда начинаешь осознавать, насколько дорого оно тебе было. Теперь юноша готов был простить своему эру любые издёвки, злость. Насмешка и тепло в синих глазах говорили о том, что он ещё жив. И он не безразличен регенту. Изредка только из глубины души появлялся тихий ропот – он никогда не узнает, на что я пошёл ради него. Никто никогда не будет знать, что могло бы произойти, но никогда уже не случится. Что множество жизней спасены. Глупая гордость. Но, вернись всё на круги своя, Дикон знал – он поступит точно так же. Потому что на самом деле сейчас и тогда выбор – это только иллюзия. Дикон знал по-настоящему только одно – у него выбора нет. И ещё он знал, что жалеть будет тоже только об одном – что никогда не осмелится коснуться этого гибкого, стройного, сильного тела, жадно прижаться к тёплым тонким губам, зарыться руками в копну шелковистых чёрных волос. Ни одной ночи рядом с ним. Думать об этом стало для юноши своего рода помешательством. Худшей пыткой, чем любая известная на свете болезнь. Потому что он помешался на Вороне. Вся жизнь, каждая секунда – от его взгляда до одобрительного слова, жеста, от отъезда во дворец на целый день, а порой и на полночи до возвращения. Он тихо сходил с ума, но никто не был способен этого заметить. Время ещё было – судя по тому, как развивалась болезнь, недели две-три, а может и целый месяц. Совершенно бессмысленный месяц, потому что не было надежды.
- Нет, монсеньор… Только когда я постоянно думаю только о Вас…
В голосе юноше на мгновение мелькнуло что-то совсем не присущее Окделлам. Очень алвовское ехидство, лёгкая подначка и какая-то странная, безумная решимость. Нет. Времени совсем нет. Он не может предсказать, что будет дальше, он не должен ждать, пока ослабеет совсем. Нужно действовать именно сейчас и как можно быстрее. Интересно, что подумает Рокэ, если узнает, что его оруженосец его… хочет? Любит так, что готов пожертвовать жизнью?
- Монсеньор, - главное не дать Алве опомниться. Если бы у Дикона было время подумать, он бы уже сбежал, но именно поэтому времени свободы для манёвров он себе и не оставил. – Побудьте со мной… я…
Он задохнулся, не зная, как продолжить. Щёки вспыхнули от собственной глупости и смущения, в груди что-то болезненно сжалось, мешая дышать. Что он сделал сейчас? Зачем он всё разрушил? То хрупкое, невесомое доверие и теплоту, которая так недавно и незаметно просочилась в их с Алвой отношения. Шаг вперёд – и уткнуться носом в чёрный бархат траурного камзола, вдыхая знакомый, кружащий голову аромат вина, стали и пряностей… солнца и юга. И вздрогнуть, когда жёсткие пальцы обхватывают подбородок, приподнимают, удерживая, не позволяя опустить голову, когда ты тонешь в чужих глазах – пронзительно-синих, невероятных, любимых. Пальцы мягко обхватывают голову, зарываются во встрепанные, соломенные волосы и легко гладят, перебирая выцветшие пряди.
- Ты, кажется, действительно много выпил, Дикон, - у Алвы глухой, наполненный скрытым напряжением голос.
Маршал отводит взгляд и будто сам пытается отстраниться, но Дикон не позволяет.
Эта ночь будет только его.
- Ты с утра проклянёшь меня ещё раз и сильно пожалеешь о том, что делаешь. Если ты станешь моим любовником, то об этом неизбежно узнают… - кажется, Алва говорил заранее вызубренную речь. Будто повторял её про себя уже много раз и давно устал от этого.
- Эр Рокэ, Вы сейчас уговариваете меня к Вам не приставать? – Ричард прекрасно осознавал, что наглеет, но почему-то не останавливался. Совесть, вдалбливаемые с детства принципы и отвращение к мужеложству тоже молчали – видимо, с волей умирающего спорить не решались. – Но Вы же не прогоните меня, если я в самом деле этого хочу? Мне нет дела до того, кто что скажет, говорили ведь и раньше. Я просто хочу быть с вами сейчас, пожалуйста.
Серые глаза смотрят, не моргая, в синие. Спокойно, давая понять, что от своего решения он не отступится и не пожалеет. Никогда, сколько бы этого «никогда» ему не оставалось.
Поцелуй обжигает, будто в тело вливается чужая кровь, кипя и переливаясь по жилам. Чужие властные губы подчиняют, уничтожают привычно-тусклый мир. Язык Рокэ проник между зубами, сплетаясь языком Дикона, коснулся зубов, выскользнул, облизнув припухшие губы и вызывая тихий стон. Никто и никогда – даже Марианна – не целовал Дикона ТАК. Страстно, почти ревниво, обжигая и даря своё тепло, будто отдавая всю горечь и боль, скопившуюся за многие годы, ничего не обещая, но, отдавая почти всё, позволяя заглянуть в свою душу и исследуя самые потаенные закоулки твоей собственной. Заставляя забыть обо всём, позволяя поверить, что всё ещё будет. Потому что когда рядом он, ничего невозможно нет. Просто не может быть на свете ничего ему не подвластного.
И ты тянешься к нему, чуть приподнимаясь, осмелев, раздвигаешь своим языком чужие губы, медленно облизываешь их, слегка прикусывая и дожидаясь чуть сбившегося дыхания, довольного стона, чтобы углубить поцелуй. Ты быстро учишься – потому что шанс есть только один.
Ричард почти не помнил, каким образом он умудрился за несколько минут избавиться от одежды – в памяти отложились только мягкие, почти невесомые прикосновения Рокэ, сильные, уверенные пальцы, пробегающиеся по спине, животу, груди, бёдрам, вызывающие новые приступы дрожи и безудержного желания. Алва, кажется, что-то сказал ему, но Дикон не понял, что именно. Просто потянулся вперёд и поцеловал в ответ протянутую руку, ловя на себе неожиданно серьёзный, но очень тёплый взгляд.
- Шшш, Дикон, да ты меня совсем не слушаешь! – его слегка встряхивают, шутливо шлёпая по губам, и юноша немного приходит в себя. – Ты меня немного удивил,- опять этот странный, изучающий взгляд, будто Алва ищет подвох. И вправду ищет, вот только не знает, где именно надо искать… - Точно не хочешь ничего сказать? – знакомый, подавляющий желание врать и сопротивляться взгляд.
Нет. Только не сейчас. Герцог Окделл не может всё время прятаться за спину герцога Алвы. От смерти не спрячешься, хватит уже дурных новостей! Скоро Рокэ сам всё узнает, а до той поры остаётся, как это ни противно, только лгать и притворяться. Прости… если когда-нибудь сможешь, услышишь, поймёшь – прости меня. Потому что всё это только ради тебя.
- Эр Рокэ, я… - слова слетают с губ прежде, чем ты соображаешь, что сказал. Наверное, правду сказать и то было бы лучше, - я люблю вас. Пожалуйста, не прогоняйте меня. Позвольте быть рядом. Хотя бы сегодня! Я знаю, что вы всё равно вправе мне не доверять, но я больше вас никогда не предам, у меня и в мыслях этого не было! Эр…
Одним слитным движением Алва оказывается рядом и усаживает Дикона к себе на колени. Гладит прижимающиеся к нему тело, осторожно, бережно целует загорелую кожу шеи и плеч, иногда слегка прикусывая и проводя по ней языком – оставляя свои метки-дорожки.
Он не видел испуга и боли, на мгновение застывших в тёмных глазах, не видел, как медленно и навсегда отпадает приклеенная когда-то маска. Но чувствовал, что волновался зря…
- Спасибо, Дикон. Спасибо, - тёплое дыхание опалило кожу, но слова заставили встрепенуться, вывернуться из цепких объятий и найдя чужие, сжатые в ниточку губы, накрыть их своими и снова целовать, стараясь запомнить их вкус навсегда.
Стараясь навсегда оставить в памяти этот вечер, шальные, нежные глаза и желание, и страсть, и любовь, разделённую на двоих.
Запомнить жёсткие, сильные пальцы, касающиеся сосков, теребящие их, заставляющие стонать и выгибаться навстречу. Чужие губы и зубы, оставляющие свои метки по всему телу, дразняще касающиеся бёдер, выцеловывая дорожку к паху. Пальцы, осторожно растягивающие, продлевающие удовольствие, не причиняющие боль, а только дарящие ошеломительное чувство целостности и единства. Здесь и сейчас он был нужен, был любим… И всё остальное уже не имело значение. Ни страна, стоящая на пороге Излома, ни люди, знакомые и не очень, враги и друзья, чего-то от него ожидающие, никто и ничто. Только он и Рокэ. Только Скалы и Ветер, танцующий между ними, овевающих их молчаливый, полусонный покой.
И чувство невероятной заполненности, когда Алва всё-таки вошёл в него - сначала очень осторожно, стараясь не причинить своими движениями боль, но потом всё сильнее толкаясь в него, заставляя подчиняться жёсткому, быстрому ритму, уносящему все мысли и полностью отдающему себя во власть страстей. Больно было совсем немного и недолго – потом всё поглотило слепящее, яростное, незамутнённое ни страхом, ни сожалением желание.
Ричард не знал, сколько времени спустя он очнулся, полностью опустошённый, но настолько же невероятно счастливый. Прижался к сильному гибкому телу, лежащему рядом, и только тогда набрался смелости заглянуть Алве в глаза: они смеялись, обволакивая плотным облаком надежды и спокойствия. Всё будет хорошо…
- Спи, Дикон, - Рокэ притянул оруженосца к себе, поцеловал в макушку и уже не выпустил обратно, на безопасный край кровати, не обращая внимания на слабые возражения. – Завтра поговорим.

Сон был вязкий, очень странный… очень знакомый. Такие же сны снились ему несколько дней назад – и, казалось, уже целую вечность. Но долг уже ведь выплачен, цена назначена. Что ещё? Повелитель Скал пока не принадлежит этому миру. Нет… нет!
Дикон согнулся пополам, чувствуя нестерпимое жжение в груди. Оно давило, будто желая выбраться наружу, выворачивало наизнанку, пригибая к земле. Больно! Слёзы невольно брызнули из глаз, как он ни пытался их сдержать. Юноша упал на мягкую, сырую, как после дождя, землю, судорожно закашлявшись. И вздрогнул, увидев алые капли крови на собственной рубашке и на земле. Кашель сотрясал всё тело, вызывая боль, ломоту и озноб. С каждым приступом становилось только хуже, но остановиться он не мог, никак не получалось. Откуда Ричард знал, что должен быть кто-то, кто остановит этот кошмар. Сейчас ведь не время, да? Он ещё не закончил свои дела, он совершенно не готов умереть… Особенно так. Бессильным, проигравшим собственной болезни и слабости. Даже толком не попрощавшись. Это не должно было случиться так! Юноша упрямо попытался подняться, прокусив себе губу, стараясь не кричать, стараясь сдерживать рвущий его лёгкие кашель как можно дольше. Ему уже почти удалось подняться, когда новый приступ снова отбросил назад на землю и оставил его там совершенно опустошённого и беспомощного. Дикон чувствовал, как по испачканным в земле щекам текут злые слёзы отчаянья. Теперь уже всё. Он обхватил себя руками, стараясь хоть немного согреть сотрясаемое ознобом тело. Может быть, это был только сон, но откуда-то Ричард знал, что если здесь и сейчас он умрёт, то где-то там, рядом с Рокэ его тело уже никогда не проснётся. Тихий обречённый стон сквозь стиснутые губы. Опять кровь на губах, на руках, на одежде. Сознание мутится, расплываясь бессмысленной и беспощадной чернотой, но эта чернота по крайней мере дарит покой и забирает боль.
- Заберите меня отсюда, заберите, - обескровленные губы бессильно шепчут в пустоту, - я больше не могу и не хочу. Я заплатил сполна!
- Тише, mio caro, solamente silenzio. Se molto maladо! – тихий, успокаивающий голос, напевные незнакомые слова прорываются сквозь наступающее забытьё. Знакомый язык… кэналлийский?
С внезапно нахлынувшей надеждой юноша пытается приподнять голову, разлепляет непослушные глаза и сталкивается с внимательными, тёмно-зелёными. Незнакомец легко приподнимает Дикона и берёт его на руки, неожиданно касаясь губами лба.
- Тебе осталось совсем мало, - неожиданно говорит он на чистом Талиг. Наверное, его следует бояться, но Дикон не может. Все чувства притуплены, и он только доверчиво прижимается головой к сильному плечу, чувствуя себя возмутительно спокойно. – Это облегчение ненадолго. Я сейчас вынесу тебя отсюда и отправлю в Кэртиану, но и там твоё время истекает. Слушай меня внимательно: ты должен вернуть долг, запомни. Если ты сумеешь уничтожить чужую кровь, ты останешься жить. Росио тебя не отпустит. – Ричард было хотел возразить, что Алва про всё это знать не знает и вряд ли когда-нибудь узнает, но неожиданно промолчал. - Вас связала кровь и клятва, и они сильнее любого колдовства. Только не сдавайся и ищи выход. Пока не поздно – всегда ищи!
Ричард не помнил, когда же всё-таки погрузился в это сладкое, манящее своей безопасностью забытье, но очнулся он довольно быстро.

Кровать, тёплые, мягкие простыни и чьё-то тихое дыхание рядом. Юноша поспешно сел, с трудом переводя дыхание. Всё-таки сон… На тыльной стороне руки была кровь. «У тебя осталось мало времени. Поспеши!» Чёрные шёлковые волосы под рукой. Во сне у Алвы вид… почти безобидный. Таким его любить гораздо проще, но это неважно. Ричард Окделл знал, что ни в жизни, ни в посмертии - нигде он сможет подумать ни о ком другом, лети оно всё в Закат. Нужно попытаться. Сон проступал отчётливо, а от незнакомца остались только горевшие закатным пламенем глаза и впечатавшиеся намертво в память слова. Что-то перевернулось на мгновение, и мир, в который уже раз за последние дни, изменился. Ричард знал, кого ему искать. И где – тоже знал.
Выскользнуть из-под тёплого одеяла, быстро, как можно более неслышно одеться. Видимо, Рокэ действительно безумно устал вчера, если до сих пор так и не проснулся. Остаётся надеяться, что не проснётся и сейчас. Это выглядело очень сентиментально и довольно бессмысленно, но уйти, не попрощавшись, Ричард просто не мог. Хотя будь он сам хоть на краю света, его душа всё равно оставалась здесь. Как в старинных балладах о вечной и верной любви, о прекрасных рыцарях и дамах, которыми он зачитывался в детстве. Резкая слабость заставила на мгновение присесть, напоминая о том, что счёт теперь идёт на минуты. Подойти и коснуться губами любимых губ, сжатых в тонкую, усталую полоску. Прошептать, выдыхая в них, вместе с остатками жизни:
- Я люблю тебя… Действительно люблю. Прости, что обманул, что так ушёл. Я только надеюсь, что мы ещё встретимся.

***
С утра все в доме стояли по струнке. Слуги никак не могли понять, чем прогневили своего соберано. Хуан, один из немногих знавший, в чём именно было дело, прятался где-то в районе подвалов, предпочитая и вовсе не показываться Алве на глаза.
Регент Талига был в ярости. Он сидел в своём кабинете, молча вертя в тонких пальцах бутылку «Чёрной крови», и рычал невнятно на всех, кто пытался к нему зайти. Курьеры летали из особняка во дворец, оттуда к домам Савиньяков, Приддов и нескольких немаловажных на данный момент для маршала персон. На столе лежала маленькая бумажка. Неровные буквы почти плясали, сползая под конец вниз, но текст был вполне читаем: «Простите меня за самовольную отлучку, монсеньор. Я должен вернуть долг крови и попытаться спасти всех нас. Не ищите меня. Я надеюсь, что мы ещё встретимся. Герцог Окделл.»
Дрянной своевольный мальчишка! Что с ним случилось? Рокэ отчётливо чувствовал своим обычным внутренним чутьём, что головокружение на приёме, кошмары, которые, судя по всему, мучили Ричарда в последнее время, странное вчерашнее… гм… поведение и теперь бегство как-то связаны. Но как - Рокэ Алва понять не мог. Воспоминания от вчерашней ночи были ещё слишком свежи в его голове.
- Я действительно люблю вас…
Было или примерещилось во сне? Так отчаянно, до боли хотелось во что-то… в кого-то верить. Подпустить чуть ближе, чем на расстояние, необходимое для выстрела. Подпустить, только для того, чтобы снова потерять? Нет. Хватит уже с него. Хватит, я сказал! Я больше не буду терять!
- Прекрасно тебя понимаю. Кого мы потеряли на этот раз? – жизнерадостный вихорь в лице братцев Савиньяков влетел едва не протаранив дверь кабинета, но Алва почти не поморщился. Привык.
- Мой оруженосец, господа, как –то не имел раньше привычки исчезать ни с того ни с сего, в столь не подходящее время, не проинформировав меня, куда именно он направился, - не в меру язвительно отозвался Алва, срывая своё желчное настроение на излишне радостных друзьях.
Рокэ не заметил, как Лионель быстро потянулся к столу, ловко ухватив бумажку прежде, чем регент успел её схватить сам.
- Однако же, Роо-о-о-кэ, - со знакомой, протяжно-мурлыкающей ноткой протянул старший из близнецов, в то время как младший с интересом заглядывал брату через плечо, расплываясь постепенно в понимающей ухмылке. - Чем это ты так достал своего оруженосца?
Рокэ коротко и сухо описал неразлучным братцам всё произошедшее. Строить догадки было очень трудно в одиночку. Он сейчас, увы, но не был беспристрастен. Как ни странно, Эмиль понял это первым. И резко посерьёзнел, пихая неуёмного брата локтем. Они знали, когда для привычных тёплых шуток не было времени. Жизнь, насмешница, раз за разом проверяет их на прочность. Кто первым допустит ошибку? Близнецы поняли, приноровились. И всегда понимали Рокэ Алву так, как никто другой. Лишних разговоров они предпочитали не разводить и в душу не лезли. Дело – прежде всего!
- Ладно, Росио, не знаю, что там у тебя с юным Окделлом, и во что он опять по собственной глупости вляпался, но мы его отыщем, обещаю. Начнём прямо сейчас.

Близнецы ушли, но тревога никуда не пропала. Напротив, она становилась всё более отчётливой, жёсткой, страшной. Ещё немного, и ничего уже нельзя будет остановить. Изменить. Исправить. Кто-то опять останется лежать на бездушных каменных плитах вместо него. И каждый раз – это кто-то до боли близкий. Старые книги, древние легенды, заклинания, Великие Силы и идущая с ними рука об руку синеглазая леди.
Где ты, Дикон? Зачем ты опять жертвуешь собой, глупый щенок, ради меня? Зачем… ты меня любишь?
Вы напросились сами, господа, я не хотел этого. И, видит Создатель или Леворукий, никогда не желал!

Ветер…
Ярость молний, стойкость скал.
Ветер…
Крики чаек, пенный вал.
Ветер…
Четверых Один призвал.

Ярость…
Против ветра, против всех.
Смелость…
Всё вложить в один удар.
Смех…
Кто сказал, что так любить – грех?
Я тебя не отпускал.
Вверх!

И рвануться в небо, раздирая крыльями непокорный ветер. Устремиться только вперёд, оставляя все сомнения и боль, и сожаления за спиной. Играть со стихией. Петь вместе с ней, зная, что она удержит, ляжет, покорённая, у когтистых лап, ласково взъерошит чёрные сверкающие в рассветном солнце перья. Ветер знает всё. Ветер расскажет всё своему Повелителю, заставляя разбить тихий воздух гневным громким клёкотом. Смерть слишком высокая цена, чтобы ты её заплатил, мальчишка.
Я не для этого смог тебя полюбить! Я никуда тебя не отпущу!

Чёрный ворон резко изменил направление, начиная медленно снижаться где-то в районе Старого Парка. Теперь он знал, где искать свою потерю.

***

Ричард даже не думал, что сумеет найти его так быстро. Он, почти не думая, шёл по каменным мостовым спящей столицы. Казалось, он просто стал невидимым и неслышимым, будто призрак. Но эта мысль облегчения не приносила – наоборот, будто каждое мгновение ему напоминало: ты уже не принадлежишь этому миру. Камни вели его самыми тёмными, неизвестными, почти незаметными человеческому взгляду путями, пока он не оказался у небольшого, порядком обшарпанного старого дома, где-то на северо-западной окраине столицы. Вокруг была сплошная темнота, но видно от этого хуже не становилось. Ричарду казалось, что он видит ещё лучше, чем днём.
В окне, выходящем во двор, горел свет, будто его ждали. Хотя, кто знает? Тварь боится… ей осталось слишком немного, чтобы не бояться. Дверь была не заперта – неужели настолько уверен в своей безопасности? Или знает, что против тех, кто придёт сюда, будут бесполезны любые запоры. Несколько шагов вдоль стены – лестница поднимается почти из угла. Дикон одолел её в три быстрых прыжка и оказался на втором этаже.
Всего одна комната – кровать, небольшая этажерка у неё, старый, облезлый шкаф у окна и пара кресел. Одно из них сейчас занято, и юноша со свистом втягивает воздух, чувствуя, что ещё немного, и его выдержки может не хватить. Но он только вежливо улыбается повернувшемуся на шум человеку, склоняя голову в издевательском полупоклоне. Жест кажется ему знакомым, но сейчас он не придаёт этому особого значения.
- Господин бывший кансилльер, я необыкновенно счастлив отыскать вас. Хотя, признаться, немного удивлён, что Вы выбрали для своего торжественного изгнания такую неподходящую герою и спасителю отечества атмосферу и место. – Дикон никогда не думал, что может так говорить – теперь ему казалось, что кто-то другой, надёжно спрятавшийся под его личиной, говорит так: сухо, иронично, зло.
Это было так похоже… на то, как Рокэ разговаривал со своими врагами. Тогда, когда знал, что уже не пощадит. И судя по всему, Штанцлер тоже прекрасно узнал эту манеру. Узнал, и впервые за всю свою достаточно долгую жизнь по-настоящему испугался. У пришедшего к нему человека не было оружия, но только потому, что оно было ему не нужно. Ричард Окделл сейчас сам был таким оружием, и оно пощады не знало. Бесполезно уговаривать меч тебя пощадить – всё решит хозяин. Кто сейчас дёргал за эти ниточки? Кто знает.
- Дикон, мальчик мой! Это так неожиданно, что ты меня нашё…
Старик не успел договорить. Ричард почувствовал, как, медленно кипя, поднимается в нём та странная, всесокрушающая сила, которая уничтожала его тело. Он отчетливо знал, что если сейчас в полной мере воспользуется ею, то умрёт. Но также и знал, что отступать было слишком поздно: всё, что он делал, всё, что составляло его жизнь и направляло её, вело его сюда.
- Замолчите! Я не желаю Вас слушать. Я не судья и не обвинитель, потому что я не стою того, чтобы быть ими. Я просто исполнитель.
Откуда взялся изящный алатский хрусталь – точь-в-точь из дома Алвы, юноша не знал, но удивляться уже давно перестал. Всё что ни делается – всё к лучшему! Терпкий запах вина, до странности похож на запах крови, рубин кольца зловеще сверкнул в полутьме, роняя две маленькие крупинки в вино.
- Пей, - это не его голос, не его жест. Его здесь вообще нет – в этом кошмарном сне, ставшем явью. - Только знай – это другой яд. Он действует быстрее, но куда мучительнее, – безразличный, ледяной голос. – Пей! Иначе у меня всегда будет возможность убить тебя куда более мерзким способом!
Видимо, эту карту господин кансилльер придерживал до последнего. Тихий, едва слышный звон – и комната внезапно наполняется вооруженными людьми. Один точный бросок – обречённого Стихией людям не спасти – и Август Штанцлер падает, захлебываясь кровью. Откуда взялся кинжал? Он появился просто потому, что так было правильно. «Надо просто уметь просить», - мягко подсказала перехлестывающая через край сила. И он сумел. Успел холодно оценить, будто со стороны, своих противников. Успеет. Больше половины отсюда не уйдёт. Пять человек… может быть! Губы кривятся в странной, пугающей усмешке. Поиграем?
Поворот, выпад – опять поворот. Хорошо, прекрасно! В руке поёт клинок, жаждущий напиться сегодня вдосталь человеческой крови. Один упал. Второй. Третий. Пятый. Перегруппировались. Трусы! Это только его танец! Вот только почему так холодеют руки и немеют губы? Почему по всему телу растекается леденящий холод, крадущийся к сердцу, и тело скручивает приступ кашля. Опять кровь – на этот раз твоя - на белоснежной ткани рубашки, на изысканном плетении кружев. Ты не успел, мальчик. Это конец. На этот раз никто не придёт.
- Пусть Четыре Скалы защитят тебя от врагов, сколько бы их ни было, - шепчут холодеющие губы, когда безвольное тело беспомощно скручивает на полу.
Последний призыв. Последние слова.
– Будьте вы прокляты!
- Пусть Четыре Ветра разгонят тучи над вашими головами, сколько бы их ни было!
Такой знакомый голос. Что только не пригрезится в последнюю минуту.
- Я здесь, Дикон, - скользящий, невидимый силуэт где-то на периферии сознания.
Крики боли и ужаса. Они уже не уйдут отсюда. Хорошо. Значит, эта жертва всё-таки не была напрасной!
- Спасибо, Рокэ…
- Именем Ветра я проклинаю вас. Вы нарушили Закон Древних, и вы умрёте. Обречённый должен умереть!
Вязкая тишина медленно опутывает мозг, даря покой и освобождение от грызущей его легкие боли. Больше ничего не будет. Ни ярких синих глаз, ни страстных объятий. Пусть. Это всё уже не имеет значение.
- Именем Скал я проклинаю Вас. Восставшим против Силы Закона нет спасения, и вы должны умереть.
Сил хватает только на прерывающийся шёпот, но откуда-то он знает, что должен это произнести. Кровь бывшего кансилльера залила ковёр. Только она совсем не красная – мерзкая, зеленоватая жижа. У него уже бред…
- Именем Волн я проклинаю Вас, - откуда здесь Валентин Придд, во имя Заката? Голос Волн бесстрастен, и, наверное, ему уже мерещатся кошмары. - Я так хочу и велю во имя Закона, и жертва будет принята.
Ни стонов, ни воплей уже не слышно – должно быть нападающие мертвы.
- Молний нет, Тино, - какой страшный у Рокэ голос! Будто вся жизнь разом ушла из ещё живого тела. – Мы не сможем его спасти.
- Думаю, что сможем, - на мгновения скорлупа раскалывается и боль и неподдельное отчаянье бывшего врага ошеломляют, заставляя почти очнуться. Только смерть уже крепко вцепилась и всё равно тянет на дно. – Робер Эпинэ просто спит. И видит нас в своём сне, почему бы и нет?
- Именем Молний, я проклинаю вас! – кажется, Робер действительно спит. Голос Повелителя Молний чуть приглушён, а фигура, стоящая рядом с двумя другими Повелителями слишком прозрачна, чтобы быть настоящей. – Я стою на страже Закона и предавший его будет уничтожен, ибо вина его слишком высока и искупление – смерть.
- Пусть Закон дарует жизнь невиновному и покарает преступника. – неожиданно отзывается Рокэ. Твёрдо, уверенно. Как всегда.
- Да будет так, - отзываются Повелители.
Три руки ложатся на едва бьющееся сердце, взывая к справедливости древних, как этот мир, сил.
Дикон чувствует, как мир переворачивается и летит в бездну… Манящую, тёплую, согретую чужим дыханием и сказанными вдогонку словами:
- Я люблю тебя, слышишь! И мне плевать, что мёртвые не возвращаются. Потому что ты – вернёшься!

Эпилог

- Значит, теперь всё кончилось? – светловолосая егоза беспокойно мотнула головой, поудобнее устраиваясь на коленях маршала.
Рокэ, впрочем, ничуть не возражал. Он должен был знать, всё время знать и чувствовать, что этот человек жив. Потому что пока это так, регенту Талига нечего бояться. Эта привязанность сделала его до смешного уязвимым, до боли зависимым от блеска в серых глазах, от улыбки, от каждого слова. И дарила ни с чем не сравнимое счастье. Потому что только тот, кто любит и любим, может быть действительно счастлив. По-настоящему.
- Всё, Дикон. До той поры, пока в твою бредовую голову не забредёт ещё какая-нибудь светлая идея, - в синих глазах плескалась теплая, лукавая подначка, но Ричард не поддался.
Все воспоминания о том дне были смутными, странными, очень размытыми, и главной из них была боль.
Он очнулся спустя неделю – а такое ощущение, что родился заново в другом мире. Где Рокэ Алва любит его, где Валентин Придд становится его лучшим другом, а Савиньяки питают к юному оруженосцу своего лучшего друга ни с чем не сравнимое и необъяснимое уважение. И это был чудесный мир. Потому что Ричард Окделл как будто впервые осознал, что такое это – просто жить, зная, что проживёшь ещё достаточно долго.
- Что там произошло?
- Мы пробудили силы Стихий - коротко отозвался Рокэ, ероша золотистые, мягкие, как пух, волосы любовника. - Чтобы ты жил, виновные должны были умереть. Всё уже давно кончено и хватит об этом!
- Тогда может…
Мягкий поцелуй дразняще коснулся губ, будто впервые робко и осторожно пробуя их на вкус. Светловолосый юноша закинул руки синеглазому мужчине на шею, прижимаясь ещё тесней и получая настойчивый, уже куда более страстный ответ. Он больше никогда не скажет этого вслух, но Ричард никогда не забудет тех слов. Он знает, что ничего не изменилось и шепчет, млея в любимых руках и зная, что его дорога – всегда одна.
- Я люблю тебя.
Рядом с теми, кто его любит. Рядом с теми, кто готов его принять и понять. Тех, кто тоже всегда будет рядом. И их немало. Надо только чуть-чуть измениться, чтобы увидеть это.

@темы: фанфики, Талиг

---

команда Талигойи, тема "смертельная болезнь"

[Команда Талигойи]

Название: "Сила традиций"
Команда: Талигойя
Тема: смертельная болезнь
Герои (пейринг): Ричард Окделл, Рокэ Алва
Рейтинг: PG
Жанр: трагикомедия с элементами акробатики и клоунады
Предупреждения: OOC, AU. Восьмая книга не учитывается.
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше

Выпей отравы, тварь! Тьфу, я хотел
сказать – выпей отвар из трав. (с)

Как полагается вести себя оруженосцу в день коронации бывшего эра? Ответ на этот вопрос навряд ли знал даже искушенный в тонкостях этикета Павсаний. Впрочем, даже если бы почтенный историк оставил потомкам соответствующие рекомендации, Ричард все равно не смог бы ими воспользоваться. В библиотеке Алвы трудов Павсания не нашлось, а обратиться за разъяснениями к Придду Ричард посчитал ниже своего достоинства.
В то время как Валентин присутствовал на коронации, гордый Повелитель Скал сидел в особняке Алвы и боялся. Конечно, в сложившейся ситуации можно было придумать план и поумнее, но Ричард не хотел думать. Он почти убедил себя, что ему нравится бесцельно шататься взад-вперед по залу, вздрагивая от каждого шороха, и намеревался посвятить остаток дня именно этому.
Чего он боится, Ричард и сам толком не понимал. Зимний Излом давно миновал, на смену ему пришла промозглая сырая весна. Вопреки мрачным пророчествам, ничего особенно не изменилось, разве что пришло известие, что Алва возвращается в столицу, чтобы занять трон. Ричард вообразил, будто теперь произойдет что-то ужасное, но обошлось без последствий. Никто даже не явился к нему с приказом освободить жилплощадь. Алва, обосновавшийся в королевском дворце, похоже, вообще не интересовался судьбой своего родового особняка. Ричард поначалу напряженно ждал, когда его придут выгонять, затем перестал ждать, но так и не смог отделаться от чувства смутной тревоги. К ней прилагалось осознание вины, не оставлявшее его с тех пор, как он узнал, что Алва, как последний из рода Раканов, должен был оказаться на престоле еще давным-давно.
Ричард в очередной раз обвел взглядом стены зала. Возможно, стоило снять со стены фамильный герб Окделлов? Он поразмыслил и пришел к выводу, что для этого нужно, как минимум, отправить слуг на поиски стремянки, а потом поразмыслил еще немного и решил не заниматься ерундой.
Кабаньи головы посмотрели с укоризной, но ничего не сказали.
В коридоре что-то звякнуло, послышались торопливые шаги, а затем слуга распахнул дверь и провозгласил:
- Герцог Окделл, к вам гости!
Ричарду это не слишком понравилось. По его мнению, всем приличным людям сейчас полагалось быть на коронации. По городу шатался только всякий сброд, который никуда не пригласили. О том, что сам он тоже относится к последней категории, Ричард как-то не задумывался.
- Кто это и чего ему надо? - недовольно поинтересовался он.
Слуга выпрямился, вытянул руки по швам и уже открыл рот, чтобы по всем правилам объявить имена посетителей, но тут его прервали.
- Если ты сейчас произнесешь «Его королевское величество» или назовешь меня каким-нибудь другим словосочетанием из тех, что невозможно выговорить в пьяном виде, я оторву тебе голову, - предупредил знакомый голос.
Слуга счел за благо вообще ничего не говорить, да этого и не требовалось. Ричард, уже сообразивший, что к чему, охнул и осел в кресло.
Так и не дождавшись приглашения, Рокэ переступил через порог. Следом за ним в комнату зашел мужчина, в котором Ричард признал Марселя Валме, впрочем, изрядно похудевшего со дня их последней встречи.
- Здравствуйте, юноша, - приветствовал Рокэ. - Вы не заболели? Вы что-то неважно выглядите.
«Вы тоже», - чуть было не ответил Ричард, но вовремя прикусил язык. Издали новоиспеченного короля и впрямь можно было принять за выходца. Черно-белые парадные одежды придавали его коже нездоровую бледность. На безжизненном восковом лице застыла кривая усмешка. Прежними остались только глаза. Словом, Рокэ производил пугающее впечатление, но сообщать ему об этом, пожалуй, не стоило. По крайней мере, с учетом всех обстоятельств. У Ричарда хватило ума, чтобы понять, что ситуация складывается явно не в его пользу. Он запоздало пожалел о том, что поленился снять герб со стены, и, собрав в кулак все свое мужество, сказал:
- Добрый вечер, монсеньор. Разрешите узнать, что вас привело?
Задним числом он сообразил, что следовало быть более вежливым по отношению к человеку, чей дом он столь бесцеремонно занял. Впрочем, Рокэ словно не заметил дерзости. Он вообще пропустил реплику мимо ушей. Вместо короля ответил Марсель.
- Я его привел, - пояснил он, делая шаг вперед. - Боюсь, без меня он вряд ли бы сюда добрался.
Рокэ фыркнул. Марсель его проигнорировал.
- Впрочем, это долгая история, - продолжил он. - Прикажите подать вина, и тогда я все расскажу.
Ричард немного расслабился. По крайней мере, его не собирались выгонять прямо сейчас. Это вселяло определенный оптимизм.

***
Ричарда беспокоило, как отнесется Рокэ к преобразованиям, сделанным в доме за время его отсутствия, но все прошло на удивление мирно. Алва скользнул небрежным взглядом по фамильному гербу Окделлов, мельком осмотрел стены в кабинете, словно пытаясь вспомнить, как они выглядели раньше, а остальное и вовсе не удостоил своим вниманием. Он вообще мало что замечал. У него был отсутствующий вид. Марсель оценивал обстановку куда более придирчиво.
- Провинциальный шик, - вынес он свой вердикт.
Ричард хотел в отместку припомнить Марселю его персиковый камзол и завитые локоны, но замешкался, придумывая максимально ядовитый комментарий, и чуть не отстал от остальных.
В комнате на третьем этаже накрыли стол. Слуги принесли вина. Рокэ, по-прежнему безучастный к происходящему, опустился на первый попавшийся стул и зябко поежился.
- Скажите, чтоб разожгли камин, - недовольно заметил Марсель.
Ричард, злясь на себя за то, что не додумался до столь очевидной вещи, велел принести дров. Слуга взглянул на него с удивлением. Хотя в последние дни стояла довольно холодная погода, в доме не топили очаг. Ричард говорил всем, что холод полезен для здоровья, но правда заключалась в том, что вымерзший особняк гармонировал с его душевным состоянием. Каждое утро, ступая босыми ногами на стылый пол, он чувствовал мрачное удовлетворение. Ему нравилось думать, что тепло никогда не вернется. В конце концов, скалы должны оставаться холодными, разве нет?
Марсель, кажется, думал иначе. Он буркнул, что в комнате зябко, как в склепе, и все полчаса, пока разжигали огонь, просидел с недовольным лицом. Когда комната озарилась ярким оранжевым светом, а по углам заплясали причудливые тени, он заметно приободрился.
- Предлагаю поднять бокалы за нашу встречу, - провозгласил он, разливая вино.
«Черная кровь» показалась Ричарду слишком крепкой и терпкой, но он выпил залпом, чтобы быстрее покончить с этим. Золотистые отблески пламени на лицах, Рокэ, расположившийся напротив, горьковатый вкус вина - все это напоминало о прежней, хорошей жизни, которую - Ричард точно знал, - уже не вернуть. Для того, чтобы он окончательно расклеился, не хватало только прочувствованной речи о старых добрых временах. Этого Ричард бы точно не вынес. К счастью, все молчали.
- Как прошла коронация? - спросил, наконец, Ричард, потому что следовало хоть как-то поддерживать беседу.
- Было скучно, - бросил Рокэ.
Марсель наградил его укоризненным взглядом.
- Это же официальная церемония. Ей полагается быть скучной.
- Никогда не понимал слепого следования традициям, - упорствовал Ворон.
- Поэтому ты решил слегка разнообразить мероприятие, свалившись в обморок?
Произнеся это, Марсель хитро прищурился. Ричард вздохнул. Похоже, Рокэ изменился меньше, чем ему казалось. Изобразить приступ дурноты, чтобы развеять скуку - это было на него довольно похоже. Правда, раньше он предпочел бы развлечь себя, вызвав кого-нибудь на дуэль, но, наверное, став королем, уже не мог себе такого позволить.
Марсель вдруг отставил вино и заговорил серьезным тоном, никак не вязавшимся с выражением его лица:
- Ну что ж, герцог Окделл, мы вплотную подошли к обсуждению причин, побудивших нас явиться сюда в столь поздний час. В последнее время наш новый правитель не слишком хорошо себя чувствует. Сегодняшний обморок - лишь одно из многочисленных тому подтверждений.
Рокэ пробормотал, что с ним все в порядке, но это прозвучало неубедительно. Теперь до Ричарда дошло, что обморок был настоящим. Это как-то не вязалось с его представлениями о Вороне, но, видимо, ему предстояло привыкнуть. Сидевший напротив человек мало чем напоминал того блистательного наглеца, с которым Ричард познакомился три года назад. Время от времени Рокэ, словно спохватываясь, пытался изобразить прежнего себя, но он играл роль без всякого вдохновения. Получалось неубедительно.
- Если пойдут слухи, что король болен, это может спровоцировать ненужные волнения, - продолжил Марсель. - Поэтому при дворе ему оставаться нельзя. Мы решили, что Рокэ какое-то время поживет здесь. Вам ведь не составит труда позаботиться о нем?
- Ммм, - протянул Ричард.
Кажется, вино все-таки начало действовать. Комната кружилась у него перед глазами. Происходящее казалось странным, нереальным. Рокэ хочет остаться тут? Что ж, он всегда получает то, что хочет. Ричард еще сумел сообразить, что, если он возьмет на себя заботу о короле, его уж точно не выгонят из дома. Повелитель Скал, оказавшийся на улице - что может быть позорнее? Нет, такого он не допустит.
- Так вы согласны? - уточнил Марсель.
- Почту за честь.
Услышав слово «честь», Алва горько рассмеялся. Собеседники повернулись к нему.
- Приятно слушать, как вы решаете мою судьбу, господа, - сообщил он, разглядывая свой бокал.
Ричард не нашелся, что ответить, и молча потянулся к бутылке. Происходящее действовало на нервы. Ему хотелось напиться.

***
После седьмого бокала «Черной крови» Ричард был вынужден признать, что опьянеть ему сегодня не удастся. В голове шумело, во рту чувствовалась противная горечь, но сознание оставалось до отвращения ясным. На его собутыльников алкоголь тоже не оказывал заметного действия. Прихлебывая вино, Рокэ и Марсель только сильнее мрачнели. Наконец, когда часы в соседней комнате пробили половину первого, Марсель поднялся с места и объявил, что идет домой.
- А вам, господа, я советую лечь спать, - добавил он напоследок. - Время позднее.
Пожалуй, наиболее разумным было последовать его совету. С наступлением темноты дом снова стал остывать. Приближались самая страшная, самая глухая пора ночи. По горькому опыту Ричард знал: если он не заснет в ближайшие полчаса, то ему придется вновь пережить кошмар, когда потолок словно опускается, очертания стен теряются во тьме, а из пустоты смотрит кто-то недобрый, смотрит и молчит.
- Я попрошу, чтобы в вашей спальне тоже растопили камин, - сказал он, поднимаясь с места.
Рокэ встал следом, но промолчал. Смотреть ему в глаза отчего-то было неловко. Ричард отвернулся к окну. Из мрака выступали контуры соседних домов. На дороге, ведущей к особняку, сидела некрасивая рябая кошка. Ричарду это не понравилось. Он постучал по стеклу, надеясь спугнуть проклятое животное, но кошка осталась на прежнем месте.
- Вот зараза, - обреченно произнес Ричард.
За спиной у него что-то скрипнуло, но ответа снова не последовало. Возможно, Рокэ был прав, отказываясь с ним беседовать. Ричард вспомнил неудачную попытку отравления, вспомнил сцену суда, вспомнил много чего еще. При таком раскладе оставалось только удивляться, почему Рокэ до сих пор не вышвырнул его вон, как паршивую собачонку.
Ричард решил выяснить все окончательно.
- Монсеньор, вы не хотите со мной разговаривать? - спросил он.
Он знал, что к Рокэ теперь следует обращаться иначе, но обещание убить любого, кто посмеет произнести королевский титул, не шло у него из головы.
- Монсеньор?
Молчание становилось невыносимым. Ричард мысленно выругался и обернулся.
Рокэ лежал на полу, неестественно согнув одну руку и откинув другую. По светлому ворсу ковра расплывалось кровавое пятно.
Ричард сделал шаг вперед. Видимо, вино все же подействовало. Его качнуло в сторону. Осторожно восстановив равновесие, он опустился на колени рядом с Рокэ. В сумерках кровь выглядела неестественно темной. Ричарда накрыло ощущение нереальности происходящего.
Он тронул пятно пальцем. Ковер кололся.
Вздохнув, Ричард притянул потерявшего сознание Рокэ к себе и поднялся. Нести Алву оказалось довольно легко. Внимательно глядя под ноги, чтобы не споткнуться в кромешной тьме коридора, Ричард направился в спальню.

***
- Пятно не оттирается, - доложила служанка.
Ричард едва сдержался, чтобы не высказать то, что он думал о своей челяди, неспособной справиться с самой простой работой. Сегодня с утра его все раздражало. День определенно не задался. Нет, сначала все вроде бы складывалось неплохо. Рокэ так и не пришел в себя, что избавило Ричарда от необходимости выслушивать его язвительные замечания. Кроме того, случилось еще одно приятное событие: принесли письмо от Катари. Бывшая королева, ныне продолжавшая находиться при дворе, сообщала, что хочет нанести герцогу Окделлу визит. Ричард не понял, к чему такая спешка, но написал в ответ, что будет ждать.
С этого момента все пошло наперекосяк. Сложносочиненный обед из десяти блюд, которым Ричард намеревался поразить Катари, не успели приготовить к сроку. Слуга, посланный на рынок за цветами, перепутал все на свете и вместо гиацинтов принес вульгарные розы. В довершение всего комната с камином, где Ричард хотел принять гостью, оказалась не готова. Кровавая отметина, оставшаяся на ковре со вчерашнего вечера, могла испортить все впечатление.
- Пятно, - повторил Ричард, с ненавистью глядя в стену.
- Пятно, - согласилась служанка.
- Может, просто убрать ковер? – поинтересовался Ричард с надеждой в голосе.
- Не выйдет. Он прибит к полу.
Мысленно обругав Рокэ, которому зачем-то - не иначе, как со скуки, - понадобилось вбивать гвозди в ковер, Ричард плюхнулся в кресло и объявил:
- Ладно, черт с ним. Зажгите камин в комнате на первом этаже, той, что с синими шпалерами.
По правде говоря, это помещение не слишком нравилось Ричарду. Однако выбора не оставалось. Он понял, что придется принимать Катари в кабинете, оформленном в соответствии со вкусом Ворона, и это его совсем не радовало.
Отослав служанку, он машинально перелистал книгу, лежавшую на столе. Настроение безнадежно испортилось. Казалось бы, ему следовало радоваться возможности увидеть Катари. Он так давно этого ждал! С тех пор, как стало известно, что Рокэ по праву является королем, Катари замкнулась, ушла в себя. Она настойчиво отказывала Ричарду во встречах, ссылаясь то на занятость, то на плохое самочувствие. Он, как никто другой, понимал ее. В конце концов, они оба оказались в неопределенном положении и со страхом ждали, что же принесет им завтрашний день. Но время шло, Ворон объявил, что Катари может остаться при дворе, а она так и не вспомнила о существовании герцога Окделла. Поначалу Ричард прощал ей это, потом решил, что такое прощать нельзя, а еще потом ему стало все равно.
Сейчас он потратил всю первую половину дня, готовясь к ее приезду, однако его не оставляло ощущение, что вся эта имитация бурной деятельности выглядит так же нарочито и фальшиво, как вчерашняя бравада Рокэ. На душе скребли кошки.
Отложив книгу, Ричард встал и направился вниз. Нужно было распорядиться, чтобы гостью встретили и проводили в дом.

***
Катари надела простое серое платье, не скрывавшее округлившийся живот. Вообще-то в ее положении не следовало выходить из дворца, а тем более соглашаться на длинные поездки в тряском экипаже, но, по всей видимости, дело, которое привело ее к Ричарду, не терпело отлагательств. Тем не менее, вежливость требовала, чтобы гостья не сразу перешла к сути вопроса. Катари огляделась по сторонам, оценивая комнату, куда ее привели, кивнула склонившемуся в поклоне Ричарду и присела на краешек кресла.
- Тут уютно, - заметила она. - У вас хороший вкус.
Если говорить начистоту, хорошим вкусом отличался Рокэ, и Катари, скорее всего, это прекрасно знала. «Зачем она врет? - неприязненно подумал Ричард. - Она наверняка уже бывала здесь раньше».
Следующие полчаса пропали впустую. Катари интересовалась, как идут дела у ее собеседника, рассказывала о церемонии коронации, перечисляла каких-то фрейлин, которых Ричард никак не мог запомнить. Он скучал, смотрел в потолок и гадал, когда же этот пустой разговор подойдет к концу.
- Жаль, что король не смог к нам присоединится, - вдруг заметила Катари.
- Он, эээ, спит, - протянул Ричард, вовремя вспомнивший слова Марселя о том, что при дворе не должны знать о состоянии Рокэ.
Ему не хотелось лгать Катари. За последние годы в его жизни и так накопилось слишком много тайн и недомолвок.
Он вспомнил, как маленькая Айрис, услышав какую-то откровенную нелепицу, хмурила брови и говорила:
- Вот так заврано!
Иногда Ричард желал последовать ее примеру. Ему казалось, что он застрял в клейкой паутине лжи, из которой нет выхода.
Катари грустно улыбнулась.
- Прошу вас, не надо щадить мои чувства. Я прекрасно знаю, что Его Величество тяжело болен.
- Тяжело? - переспросил Ричард. - Я думал, это просто переутомление.
Хрупкие пальчики Катари скомкали подол платья. Ей потребовалось какое-то время, чтобы собраться с мыслями. Когда она, наконец, заговорила, голос ее звучал подчеркнуто мягко. Казалось, она тщательно подбирает слова.
- Боюсь, это не так. Виконт Валме, должно быть, пожалел вас и не стал говорить всю правду. Но, Ричард, сейчас не то время, когда можно что-то скрывать друг от друга.
Она очень старалась быть сильной, но в какой-то момент голос у нее задрожал, дыхание перехватило, и ей пришлось сделать паузу, чтобы успокоиться. Ричард невольно наклонился к ней - помочь, поддержать, - но она оттолкнула его руку и села прямо.
- Я скажу, я все скажу! Рокэ смертельно болен. Он догадывается, что умрет, хоть и старается не подавать вида.
- Что с ним? - выдавил Ричард. У него в голове все путалось.
- Никто не знает. Врачи ничего не могут сделать. Мужайтесь, мой дорогой друг, нам понадобится вся наша стойкость.
Катари порывисто подалась вперед и сжала ладонь Ричарда. Пальцы у нее были холодными и влажными. Должно быть, она недавно плакала. Осмелившись поднять взгляд, Ричард увидел, что в ее лучистых глазах стоят слезы. Она кусала губы, словно пытаясь сдержать рвущийся наружу стон отчаяния.
- Простите, - прошептала она, отвернувшись и закрыв лицо рукавом. - Это... это так тяжело.
Ричард потерянно кивнул. Катари украдкой смахнула слезы и вновь повернулась к нему.
- Я прошу вас только об одном: останьтесь с Рокэ, пока все не закончится. Он страшный человек, это правда, но даже он не заслужил подобной участи. Я так хочу разделить его боль, но, увы, на мне сейчас лежит ответственность за все государство, и я просто не могу все время быть рядом с ним. Зато вы можете.
Все, что она говорила, казалось до невозможности диким. Ричард помотал головой. У него возникло ощущение, будто все это происходит не с ним. В самом деле, что за бред? Разве такому человеку, как Рокэ, суждено умереть от какой-то непонятной болезни? Он должен погибнуть мгновенно, на поле боя, а не угасать взаперти.
- Это странно, - выдавил Ричард.
Катари судорожно всхлипнула.
- Да... да. Я тоже до сих пор не могу смириться с мыслью, что...
Она не закончила. Окончание фразы повисло в воздухе. Ричард поспешил перевести тему.
- Но что будет с Талигойей, если Алва умрет?
- Боюсь, нам предстоят нелегкие времена. После смерти Рокэ королем должен стать наш сын, но он слишком мал, и, по всей видимости, мне снова придется выполнять обязанности регента. Только так я могу исполнить свой долг перед страной.
Ричард окончательно запутался. Он уже не понимал, о каком из своих детей говорит Катари. Она имела в виду Карла или того малыша, которого носила под сердцем? И не она ли раньше уверяла, что это ребенок Фердинанда? Голова шла кругом. Когда Катари сказала, что откроет ему глаза на истинное положение дел, Ричард надеялся на прояснение ситуации, но все только сильнее запуталось. Паутина лжи не собиралась выпускать его из своих липких объятий.
Катари продолжала что-то говорить о своих будущих обязанностях. Для женщины, проведшей большую часть жизни взаперти, в компании глупых фрейлин, она очень хорошо во всем разбиралась. Ричард помнил, как она вела себя, оказавшись на посту регента в прошлый раз. Она словно разом стала серьезнее, жестче. Сейчас он не сомневался, что, если этой хрупкой даме придется снова взвалить на свои плечи весь груз ответственности, она справится. Она была очень мужественной, маленькая Катари.
- Вы слушаете? - спросила она.
Замечтавшийся Ричард вздрогнул и принялся смущенно оправдываться.
- Замолчите. Я вас не виню. Я понимаю, вам понадобится время, чтобы привыкнуть к тому, что я сказала.
Ричард отнюдь не был уверен, что он вообще когда-нибудь сможет привыкнуть, но на всякий случай кивнул. Ему не хотелось огорчать Катари: в конце концов, ей и без того приходилось несладко.
- Есть еще кое-что, о чем я хотела бы вас попросить, - прошептала она, понизив голос. - Ричард, вы мужчина, вы сможете... Мне бы хотелось, чтобы Рокэ не страдал. Пусть он умрет быстро и безболезненно. Вы понимаете меня?
Она еще что-то лепетала, приблизившись к Ричарду почти вплотную. Аромат ее духов, нежный, едва уловимый, щекотал ноздри. Наверное, следовало обнять ее, попытаться утешить, но Ричард чувствовал себя слишком потерянным. Он понимал только, что Алва умирает, что все заврано, и что рядом нет никого, на кого он мог бы положиться.

***
Проводив Катари, Ричард некоторое время бесцельно слонялся по замку, а потом зачем-то перетащил в кабинет фамильный кинжал. Ему хотелось, чтобы клинок все время был под рукой. Несколько минут он сидел, разглядывая лезвие. У него было странное чувство, что все это он уже проходил. В самом деле, ему уже доводилось вот так терзаться сомнениями, только тогда вместо холодного оружия перед ним лежал перстень с ядом. Кинжал в этом смысле представлялся ему более честным способом закончить дело.
Нет, стоп.
Эту ошибку он уже совершал.
Ричард убрал кинжал в ящик стола и для пущей надежности запер на ключ. Торопиться не следовало. Катари сказала, что Рокэ смертельно болен, но, возможно, она ошиблась. Вдруг его еще можно спасти?
Эту мысль надлежало обдумать. Ричард оперся локтями о столешницу и взъерошил волосы. Он почему-то чувствовал себя глубоко несчастным. Если уж лучшие врачи не смогли справиться с недугом Рокэ, ему тем более не на что надеяться. Это было вполне очевидно, но в то же время какое-то отчаянное упрямство нашептывало Ричарду, что он может хотя бы попробовать. Проблема заключалась только в том, что он понятия не имел, чем именно болен Рокэ.
Служанка, вошедшая в комнату, бросила на задумавшегося хозяина укоризненный взгляд и принялась собирать разбросанные бумаги. Ричард, вздрогнув, уставился на нее пустыми глазами.
- Ты не знаешь, как лечат малокровие? – спросил он.
Ход его мыслей был примерно следующим: если уж нельзя устранить причину болезни, то стоит, по крайней мере, устранить ее последствия. Судя по размерам злополучного пятна на ковре, Рокэ потерял довольно много крови. А уж если принять во внимание слова Катари о том, что такое случилось не в первый раз… Нет, этим определенно нужно было заняться.
Служанка посмотрела на Ричарда с опаской и поспешно вышла из комнаты. Он проводил ее тоскливым взором, встал и направился в библиотеку.
Через полчаса он вернулся, волоча пыльную книгу. Похоже, раньше Рокэ совсем не заботился о своем здоровье. В библиотеке нашелся лишь один том, посвященный интересующим Ричарда вопросам, да и тот, судя по его виду, вообще никогда не открывали. Это следовало исправить. Ричард отряхнул книгу, водрузил ее на стол и углубился в чтение.
За окнами темнело. Служанка вернулась, принесла кружку какого-то пойла и поставила ее перед герцогом. Ричард, с напряженным вниманием изучавший главу о носовом кровотечении, машинально пододвинул бокал к себе. Первый же глоток обжег ему язык. Жидкость оказалась горячей и до невозможности горькой.
- Что это за дрянь? – невнятно спросил он, вытирая губы.
- Лекарство от малокровия, – ответила довольная служанка.
- Но у меня нет малокровия!
Женщина посмотрела на Ричарда с искренним недоумением.
- Тогда зачем вы про него спрашивали?
На это он не нашелся, что ответить.
- Между прочим, вы зря так недоверчиво смотрите, – продолжила осмелевшая служанка. – Народные снадобья – они, знаете, будут понадежнее тех микстур, что выписывают ваши доктора.
Ричард недоверчиво хмыкнул. Служанка, оскорбленная в лучших чувствах, подхватила кружку с жутким зельем и удалилась. Он задумчиво посмотрел ей вслед. Слова о народных снадобьях казались ему смутно знакомыми. Где он мог слышать подобное? Ричард напряг память. Через мгновение перед его внутренним взором предстала отчетливая картина: он стоял в холле надорского замка, сыром и темном. Сквозь щель в стене пробирались холодные лучи солнца. Мирабелла, провожавшая сына в Лаик, давала ему последние наставления.
- И это тоже возьмите, - сказала она тоном, не допускающим возражений, и сунула ему в руки пухлую тетрадь в потертом сером переплете. - Сюда я записывала все рецепты, которые удавалось узнать. Вам это пригодится. Вы же так легко простужаетесь!
Последнюю фразу она произнесла так, словно Ричард болел нарочно, чтобы досадить ей. Тем не менее, со стороны Мирабеллы подобный жест был проявлением неслыханной заботы. Ричард не посмел перечить. Он принял тетрадь и сунул ее в тюк с одеждой.
Брошюрка благополучно перенесла заточение в Лаик и затем вместе с хозяином попала под крышу замка Рокэ. Здесь про нее на долгое время забыли. Болеть оказалось некогда. Насколько помнил Ричард, тетрадь так и осталась пылиться в комнате, которую он занимал, пока был оруженосцем.
Он вскочил с места и кинулся за дверь. На одном дыхании промчавшись по коридору, он ворвался в свою прежнюю спальню. На прикроватном столике лежал толстый слой пыли, свидетельствовавший о том, что слуги относятся к своим обязанностям без должного рвения, однако сейчас Ричарду было не до того. Он принялся рыться в ящиках. Под руку попадались какие-то документы, обрывки писем, мятые носовые платки. Наконец, Ричард издал торжествующий вопль. Перед ним лежала знакомая серая тетрадка.
Осторожно взяв ее в руки, он просмотрел пару страниц. Пожелтевшие от времени листы были исписаны острым, убористым почерком Мирабеллы. Она всегда очень сильно нажимала на перо, рискуя прорвать бумагу. Ричард на мгновение замер: тетрадь, казалось, еще хранила едва уловимый запах плесени и сырой земли, напоминавший о Надоре. Впрочем, сейчас у него не оставалось времени на сожаления об утраченном. Он прижал тетрадь к груди, как сокровище, и направился в кабинет. За окнами окончательно стемнело, но он собирался попросить принести свечи, чтобы изучить написанное.

***
На следующее утро Ричард стоял посередине кухни и, чертыхаясь, толок в ступке мелко нарезанную свеклу. Время от времени он сверялся с тетрадью, где рукой Мирабеллы было выведено: «Средство от малокровия. Сок из корней красной свеклы, черной редьки и моркови слить в темную посуду и настаивать десять минут. Принимать по одной столовой ложке три раза в день перед едой».
Записная книжка матери вообще оказалась на удивление полезной. Мирабеллу можно было обвинять много в чем, но все-таки, как ни крути, по части знания традиций, в том числе народных рецептов, у нее не имелось конкурентов. Ричард чувствовал нечто вроде гордости за Надор, остававшийся хранителем вековых устоев.
Вздохнув, он отставил плошку с кашицей, в которую превратилась свекла, и потянулся за редькой. Говоря откровенно, работу вполне можно было поручить кому-нибудь из слуг, но Ричард предпочитал все делать сам. Он боялся, что нерадивая челядь что-нибудь забудет или перепутает. В таком важном деле, как приготовление лекарства, следовало рассчитывать только на себя.
В очаге потрескивали поленья. Под потолком висел сизый дым. Ричард, никогда раньше не бывавший на кухне и даже не задумывавшийся, где она находится, время от времени растерянно оглядывался по сторонам. Он не знал, где что лежит, тратил уйму времени, чтобы отыскать самые простые вещи, и вообще ощущал себя последним идиотом. К тому же из-за непривычной обстановки ему периодически казалось, что он очутился в каком-то странном, безумном сне. Клубы дыма только усиливали это ощущение. В самом деле, разве стал бы Повелитель Скал в здравом уме и твердой памяти тащиться в такое мерзкое место, чтобы собственноручно приготовить микстуру для человека, которого когда-то ненавидел? Нет, мир определенно сошел с ума.
Когда сока набралось достаточно, Ричард осторожно перелил жидкости из трех мисок в заранее приготовленный чугунок. Оставалось подождать, пока лекарство будет готово. Ричард не был уверен, что все делает правильно, но другого выбора не оставалось.
Дверь приоткрылась, пропуская замотанного слугу.
- Господин Валме прислал в подарок пирог и шляпу, - доложил он.
- Какой пирог? – непонимающе переспросил Ричард.
Он уже почти успел забыть о существовании Марселя.
- Большой такой, - слуга развел руки, показывая, какой именно. – Велел передать, что это для вашего гостя, и еще осведомлялся о его самочувствии. Что передать?
- Передай, что все в порядке, - бросил Ричард.
Ему даже не понадобилось лгать. Дела и впрямь обстояли неплохо. С утра ему доложили, что Рокэ пришел в себя и требует, чтобы ему принесли вина. Ричард отказал. Сам он пока боялся заходить к своему бывшему эру, но понимал, что рано или поздно это придется сделать.
Слуга почтительно поклонился и вышел. Ричард осторожно покосился на котелок со снадобьем. Запах, исходивший от него, никак нельзя было назвать аппетитным. Лекарство приобрело угрожающий темно-бордовый оттенок. У Ричарда мелькнуло подозрение, что Мирабелла не случайно переписала в тетрадку именно этот рецепт: цвет зелья в точности совпадал с тем, который служил фоном фамильного герба Окделлов. Существовала большая вероятность, что Рокэ не оценит это по достоинству. Возможно, следовало приготовить отвар другого цвета, но, поразмыслив, Ричард пришел к выводу, что затея не выгорит, потому что синей свеклы в природе нет.
Он вздохнул. Предстояло самое сложное: заставить Рокэ выпить получившуюся адскую смесь. Увы, на этот случай Мирабелла не оставила никаких инструкций. Ричард не сомневался, что покойная матушка сумела бы уломать Ворона, но, увы, сейчас он мог рассчитывать только на свои силы.

***
По комнате гулял ветер. Занавеска на окне вздыбилась почти до потолка. Рокэ, сидевший у окна в расстегнутой рубашке, читал какую-то книгу и, казалось, не замечал ничего вокруг.
Ричард поглядел на это безобразие, поставил на прикроватный столик поднос с куском пирога и чашкой целебного отвара и решительно захлопнул окно. Рокэ поднял голову. У него по-прежнему был бледный, болезненный вид. Под глазами залегли глубокие тени, как будто он не спал всю ночь.
- Холодно, простудитесь, - пояснил Ричард.
Ответа не последовало. По всей видимости, предстояло поддерживать беседу в одностороннем порядке.
- Как вы себя чувствуете? – продолжил Ричард, уже не надеясь на реакцию собеседника. К его удивлению, тот отложил книгу и любезно ответил:
- Спасибо, отвратительно.
На это Ричард не нашел, что сказать, а потому благоразумно предпочел сменить тему.
- Я принес вам поесть, - сообщил он, указывая на поднос.
Рокэ посмотрел без всякого энтузиазма. Пришлось взять тяжелую металлическую посудину и практически силой впихнуть ему в руки.
- Виконт Валме прислал пирог, видите?
Кажется, слова Ричарда подействовали. Рокэ криво улыбнулся, впервые за все время разговора, отломил кусок пирога и принялся его рассматривать. Ричард ждал.
- Я благодарен Марселю за заботу, но, честное слово, иногда он становится чересчур навязчивым, - пробормотал Рокэ, продолжая придирчиво изучать пирог.
- Будет лучше, если вы это съедите, - посоветовал Ричард.
- Не стоит изображать из себя заботливую дуэнью. Что это за рыба?
- Капуста, - отрезал Ричард. – Ешьте уже.
Рокэ откусил пирог, задумчиво прожевал, но не поморщился. Должно быть, в доме Марселя и впрямь умели стряпать. Ричард мысленно поблагодарил челядь виконта. Благодаря кулинарным способностям неизвестного повара Рокэ довольно быстро уплел два куска. Правда, при этом он все так же отстраненно смотрел в одну точку и, видимо, не совсем понимал, что именно ест, но на такие мелочи можно было не обращать внимания.
- Запейте, - посоветовал Ричард.
Рокэ машинально потянулся к стакану с отваром. Первый же глоток заставил его скривиться. Его взгляд снова стал осмысленным. Брезгливо отставив чашку, он поднял глаза на Ричарда.
- Вы, юноша, ничуть не изменились за то время, что мы не виделись, - задумчиво начал он. – Я надеялся, что пережитые испытания вас чему-то научили, но нет же: вы опять пытаетесь меня отравить. Не надоело еще?
- Это лекарство, – мрачно сообщил Ричард.
- А на вкус, как отрава.
Ричард нахмурился. Происходящее начинало его злить. Почему Рокэ не мог просто выпить снадобье? Неужели непременно надо ломаться и корчить из себя черт знает что? Ричард протянул руку и отобрал у собеседника стакан, успев ощутить мимолетное прикосновение чужих холодных пальцев.
- Смотрите, как это делается, – велел он.
И отважно отпил большой глоток.
Это оказалось даже хуже, чем надорское вино. Горло обожгло горечью. Ричард позорно закашлялся, прикрывая рот рукой. Очень хотелось выплюнуть проклятую микстуру. Только осознание того, что Рокэ все видит, заставило Ричарда сделать над собой усилие и проглотить лекарство.
- Вот видите, совсем не страшно, - соврал он, вытирая губы рукавом.
- У вас на глазах слезы, - заметил Рокэ.
Ричард заморгал и поспешно отвернулся. Какое-то время он стоял неподвижно, делая вид, что его очень заинтересовал рисунок потолочной плитки. Было ужасно неловко. Он успел отвыкнуть от того, что Рокэ имел манеру выставлять его полным идиотом. Однако путей к отступлению не осталось. Если уж он потратил полдня на приготовление этого снадобья, следовало принудить Рокэ опустошить стакан.
- Вы собираетесь пить? – глухо спросил Ричард.
Алва приподнял бровь.
- Вам, юноша, как я вижу, не терпится отправить меня на тот свет. Может, все-таки подождете несколько недель? Я и без этой отравы долго не протяну, уверяю вас.
- Неправда, - угрюмо ответил Ричард.
Он вдруг почувствовал себя ужасно несчастным. Объективных причин для этого не было, но у него возникло ощущение, будто вся тяжесть последних дней, наполненных обидами, безнадежной суетой, нелепыми и глупыми поступками, вдруг разом навалилась ему на плечи. На глаза вновь навернулись слезы, но теперь горькое питье не имело к этому никакого отношения.
- Вы не должны говорить, что умрете, - пробормотал Ричард, все еще глядя в потолок. – Вы непременно поправитесь, вернетесь во дворец, может быть, даже женитесь на Катари…
- Не женюсь, - мгновенно ответил Рокэ.
- Почему? – не понял Ричард.
Повисла пауза, а потом Алва глухо ответил:
- Потому что есть вы.
Снова наступила неловкая тишина. Ричард не знал, что говорить. Откуда Рокэ вообще узнал о его чувствах к Катари? Сейчас он сам не мог с уверенностью сказать, была ли любовь на самом деле, или он пал жертвой своего чересчур богатого воображения. Ричард поймал себя на мысли, что не может толком вспомнить, как выглядит Катари. Он неплохо представлял ее облик в целом, но лицо расплывалось перед глазами, как будто сто разных художников нарисовали портреты Катари и наложили их друг на друга. Все смешалось.
- Я… благодарен вам за заботу, - неловко произнес Ричард.
Кажется, Ворон фыркнул, но как-то невесело. Чтобы скрыть невесть откуда возникшее смущение, Ричард повернулся, взял стакан с зельем и поднес к губам.
- Давайте пить по очереди, - предложил он. – Идет?
Рокэ кивнул, не сводя с него пристального взгляда.
Сделав глоток, Ричард передал собеседнику стакан. Тот выпил свою порцию залпом, но аккуратно, не проронив ни капли, и вернул бокал. На стекле остался след от его губ. Ричард хотел повернуть посудину другой стороной, но испугался, что Рокэ сочтет это проявлением брезгливости, и отхлебнул с того же края. Мелькнуло смутное воспоминание о том, как когда-то давно они так же пили с Марианной; женщина смеялась и уверяла его, что это своего рода поцелуй, хоть и непрямой. Впрочем, Ричард почти сразу же прогнал смущающую мысль. Напиток оказывал странное действие: у него почему-то все плыло перед глазами. Неудержимо потянуло в сон.
Ричард не знал, сколько времени они сидели, цедя из одного стакана темно-бордовую жидкость с привкусом горькой травы. Пожалуй, это было даже неплохо. Рокэ больше не произнес ни слова, только иногда смотрел на него тем долгим, пугающим взглядом, синим взглядом смерти. От этого на душе становилось пусто и холодно. Ричард отводил глаза. Так он мог позволить себе лелеять надежду, что все наладится.

***
Два дня прошли тихо и мирно. Несмотря на то, что в доме теперь обитала коронованная особа, жизнь практически не изменилась. Рокэ почти не покидал своей спальни. Пару раз к нему приезжали гонцы из дворца, но пробыли недолго. Ричарду начинало казаться, что время повернуло вспять, и он снова служит у Алвы оруженосцем. Правда, его обязанности изменились. Теперь он исправно, два раза в день, подавал Рокэ целебный отвар. Ему нравился этот нехитрый ритуал. Повторяющиеся действия успокаивали. Побывав в аду и вернувшись обратно, волей-неволей начинаешь ценить любые проявления стабильности, говорил он себе. Кроме того, ему льстила возможность почувствовать себя взрослым, ответственным и умным. Именно поэтому он делал все сам, не полагаясь на слуг.
Несмотря на все хлопоты, у него по-прежнему оставалось много свободного времени. Он снова увлекся чтением, навел порядок в своей комнате, приучился с интересом расспрашивать заезжавших гостей о новостях из большого мира. Там все время что-то случалось, но, к сожалению, гонцы плохо разбирались в происходящем, а поговорить о новой политике государства с кем-то более осведомленным Ричард не мог. Валентин, понятное дело, так и не собрался навестить больного государя. Катари больше не напоминала о себе. Марсель, на которого Ричард возлагал больше всего надежд, тоже не появлялся, зато в очередной раз прислал пирог, на этот раз с морковью, и шляпу, большую, как суповая миска.
- Ну ладно, выпечка, - прокомментировал Рокэ. - Это я еще могу понять. Но к чему мне еще одна шляпа? Неужели Марсель думает, что их я тоже ем?
- Кажется, у герцога Придда был какой-то знакомый, который однажды съел свою шляпу, - припомнил Ричард.
- Правда? Зачем?
- Они поспорили, и этот молодой человек проиграл.
- Отлично, - кивнул Рокэ. - Надо будет при случае расспросить полковника, не нуждается ли он в регулярных поставках головных уборов.
Он говорил очень серьезно, только в глазах плясали шальные искры. За время, проведенное в особняке, он начал оживать.
Ричард уже представлял себе, как через пару недель они с триумфом вернутся во дворец, но вечером второго дня Рокэ все испортил. Он зачем-то встал с постели, умудрился добраться аж до библиотеки и только там свалился в обморок. В доме прибавилось еще одно несмываемое кровавое пятно, а Ричард на время пал духом. Перетащив больного в его комнату, он целый вечер сидел у кровати и тосковал. К ночи до него дошло, что Рокэ от этого точно не станет лучше. Он со вздохом поднялся и поплелся к себе в кабинет, где хранилась заветная тетрадь с рецептами.
Уже давно стемнело. Служанка принесла подсвечник с толстым огарком свечи, но проку от этого было мало. По стенам танцевали причудливые тени. Из углов пырилась какая-то нечисть; Ричард не знал, какая именно, но чувствовал, что на него кто-то смотрит, пристально и недобро. Иногда эти существа подбирались совсем близко. Ричард нервно дергался, потому что не мог отделаться от мысли, что кто-то маленький и черный, похожий на сгусток тьмы, вот-вот присядет к нему на плечо, вцепится острыми коготками. Отчаянно хотелось схватить кинжал, лежавший в одном из ящиков стола. Он старался игнорировать это желание и усерднее вглядывался в строки, написанные резким почерком Мирабеллы. Какой-либо информации о внезапных обмороках обнаружить не удалось, зато Ричард нашел другой любопытный совет.
«Еще одно средство от малокровия - ванна с экстрактом сосновых иголок», - гласила народная мудрость.
Ричард понятия не имел, что такое экстракт, поэтому решил не обращать внимания на незнакомое слово. В остальном же рецепт ему понравился.

***
Утром выяснилось, что Ричард задремал за столом, так и не дойдя до кровати. Очнувшись, он некоторое время озирался по сторонам. Вчерашние призраки сгинули. Комнату озаряло неяркое весеннее солнце. На дубовых панелях лежали блики света. Ричард сонно потер рукой щеку, на которой отпечаталась красная полоса от кромки стола, служившей ему опорой во сне, взлохматил волосы и поднялся с места. Затекшие ноги подчинялись с трудом. Отчаянно зевая, Ричард добрался до двери и выглянул в коридор. Часы, висевшие на стене, показывали половину первого. Ричард решил, что впредь надо бы вставать пораньше. Впрочем, он обещал себе это каждый день, но толку не добился.
- Доброе утро, монсеньор, - поклонился слуга, проходивший мимо.
В его улыбке Ричарду почудилось плохо скрываемое ехидство.
- Доброе, - ответил он, всем своим видом выражая сомнение, что это и правда так, и мстительно добавил: - У меня к тебе поручение.
- Слушаюсь, - без всякого энтузиазма отозвался слуга.
- Сходи в леса и притащи пару ведер сосновых иголок, - объявил Ричард, с радостью наблюдая за тем, как вытягивается лицо бедолаги.
Настроение мгновенно улучшилось. Заверив слугу, что он непременно проследит, чтобы распоряжение выполнили, Ричард пошел дальше. Следовало сообщить Рокэ о том, что его ждет. Правда, ожидаемая реакция Алвы немного пугала, но Ричард надеялся подготовить почву, сообщив для начала, что больному больше не придется пить отвар из свеклы: все равно от него не было никакого толка.
К удивлению Ричарда, Рокэ не оказалось на месте. По комнате снова гулял сквозняк. Девчонка, перетряхивавшая подушки, почесала в затылке и сообщила, что монсеньор уже часа три как «вставши и уехавши».
- Куда? - завопил Ричард.
Служанка пожала плечами. Сообразив, что здесь он ничего не добьется, Ричард развернулся и выскочил в коридор. Куда мог поехать Рокэ? Скорее всего, во дворец. Ричард уже почти собрался приказать слугам, чтоб седлали коня, и кинуться следом, но вовремя понял, что так они с Рокэ наверняка разминутся. Оставалось сидеть и ждать.
Не зная, чем себя занять, Ричард какое-то время бесцельно слонялся по дому. Новых кровавых пятен нигде не обнаружилось. Это внушало определенный оптимизм. Побродив еще немного, Ричард, наконец, нашел себе дело: нужно было проследить за тем, как выполняется распоряжение насчет сосновых иголок.
Ближайшие несколько часов оказались очень насыщенными. Сначала все дружно носились по дому в поисках ведер, затем был созван импровизированный военный совет, на котором решалось, как лучше добраться до леса. На столе в кабинете расстелили карту. Ричард тыкал в нее пальцем и что-то яростно втолковывал слугам, в пылу спора не замечая, что те уже давно обращаются к нему без должного почтения. Наконец, маршрут удалось выбрать. Послав несколько человек на поиски иголок, Ричард принялся руководить действиями остальных, втаскивавших на третий этаж здоровенную чугунную лохань. Откуда в замке взялось это чудо на приземистых ножках, изображавших львиные лапы, никто толком не знал. Когда приготовления закончились, выяснилось, что в комнате чересчур холодно, чтобы принимать ванну. Кто-то помчался за дровами.
Ричард, который из-за всей этой суеты уже плохо соображал, что к чему, уселся на край лохани и в задумчивости уставился на два ведра с сосновыми иглами, стоявшие в углу. Несмотря на жуткую усталость, он гордился собой.

***
Рокэ появился только тогда, когда в камине уже полыхал огонь, а от воды поднимался пар. Ричард поспешно вскочил с места.
- Мне сказали, что вы здесь, - объявил Рокэ, сбрасывая плащ.
Он был в костюме для верховой езды. Ричард неодобрительно покачал головой. На его взгляд, последнему потомку Раканов не следовало рисковать, разъезжая по улицам без сопровождения.
- Я беспокоился за вас, - сказал он. - Не говоря уж о том, что состояние вашего здоровья не позволяет...
- Оставьте вы эту ненужную заботу о моем здоровье, юноша.
Рокэ небрежно бросил плащ на пол и осмотрелся по сторонам. Кажется, он только сейчас заметил ванну, от которой поднимался пар. Ричард отчего-то почувствовал себя неловко и поспешил отвлечь собеседника.
- Как дела во дворце? - промямлил он.
- О, все очень мило. На удивление, сегодня мне впервые показалось, что ситуация в стране стала налаживаться. Это странно. Сознавайтесь, что вы подкладываете мне в еду? Должна быть какая-то штука для улучшения настроения, я уверен.
Ричард уставился на Алву с искренним недоумением.
- Я ничего не делал, - пробормотал он. - Это, наверное, Марсель со своими пирогами.
Рокэ рассмеялся и махнул рукой:
- Ладно, не забивайте себе голову. Катари передавала вам привет. Просила напомнить, что вы должны набраться мужества. Я не очень понял, к чему это она. Что, жизнь под одной крышей со мной - такое суровое испытание?
Ричард поспешно отвел глаза. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, на что именно намекала Катари. Ее сложно было не понять. Она все еще считала, что у Рокэ нет шансов, и напоминала Ричарду, как ему надлежит поступить. К сожалению, он не мог сделать то, о чем она просила. Осознание собственной никчемности тяжким грузом давило на плечи. Он ощущал себя последней тряпкой из-за того, что медлил с принятием решения, но мысль о том, чтобы самому, своими руками убить Рокэ, казалась ему отвратительной. Следовало все же попробовать другой способ решения проблем.
- Вам приготовили ванну, - выдохнул Ричард, собравшись с силами.
Рокэ снова поглядел на чугунную посудину. Судя по всему, она его заинтересовала. Он расстегнул запыленный камзол, швырнул его в тот же угол, где уже лежал плащ, и подошел ближе. С такого расстояния становилось заметно, что дно ванны выстлано толстым слоем сосновых игл. Еще несколько иголок плавали на поверхности. Вода приобрела зловещий зеленовато-коричневый оттенок. От нее шел сильный смоляной запах.
- Позвольте мне угадать, - произнес Рокэ, страдальчески поморщившись. - Это очередной народный рецепт, пользовавшийся в Надоре большой популярностью?
Ричард скромно кивнул и пояснил:
- Экстракт сосновых игл очень полезен при малокровии. Так считала моя матушка.
- Понятно. Напомните мне, чтобы я как-нибудь на досуге объяснил вам значение слова «экстракт».
Про себя Ричард решил, что лучше поинтересуется этим у Придда - тот, по крайней мере, не станет язвить, просто смерит собеседника презрительным рыбьим взглядом.
Рокэ, между тем, явно не торопился приступать к водным процедурам. Он все так же стоял, не сводя пристального взгляда с ванны. Ричард понял, что начинается самое сложное. Приготовленная речь о том, насколько подобный способ лечения полезнее и приятнее свекольного отвара, разом вылетела у него из головы. Пришлось импровизировать.
- Моя мама, - сказал он, - была мудрой женщиной. Она бы не посоветовала плохого.
Рокэ собирался что-то возразить, но, по-видимому, вовремя вспомнил, что о покойных принято либо говорить хорошо, либо вовсе молчать, и выбрал второй вариант. Ободренный Ричард продолжил:
- Вы можете попробовать всего один раз. Неужели вам не хочется узнать, подействует это или нет?
К его удивлению, слова достигли цели. Рокэ кивнул:
- Ладно. Вы, юноша, можете быть невероятно упрямы, если хотите. Впрочем, как я успел заметить, это характерная черта всех Окделлов.
Произнося свой монолог, он принялся левой рукой развязывать тесемки, удерживавшие ворот рубашки. Ткань поддалась с легким шорохом. Покончив с завязками, Рокэ стянул рубашку через голову и начал расстегивать ремень. Ричард ошарашенно моргнул.
- Вы что делаете?
Голос отчего-то звучал хрипло. Рокэ повел обнаженными плечами.
- Раздеваюсь.
Ричард почувствовал себя глупо. Если задуматься, происходящее выглядело абсолютно естественным – не мог же Рокэ принимать ванну в одежде. Поводов для смущения вроде бы не было, но, тем не менее, Ричард вдруг засмущался. Кажется, у него даже покраснели уши. Проклиная себя за некстати проснувшуюся стыдливость, он поспешно отвернулся и стал смотреть в сторону. Теперь он мог догадываться о том, что делает Рокэ, только по звукам. Послышалось шуршание, звякнула пряжка ремня, потом, после паузы, раздался еще какой-то шелест. Ричард вдохнул и закусил губу. Он сам не понимал, почему так нервничает, однако его не оставляло ощущение, что, стоит ему обернутся, он тут же выдаст себя. Что именно он собирался скрыть, Ричард не знал. Пожалуй, следовало подумать об этом потом, после того, как все закончится.
Мысль, что рано или поздно мучениям наступит конец, придала Ричарду сил. Он немного успокоился и попытался выровнять дыхание. Из-за плеча донесся всплеск: должно быть, Рокэ влез в ванну.
- Вода слишком горячая, - услышал Ричард его недовольный голос.
- Такой она и должна быть.
- Вы уверены? – не унимался Рокэ. – Подойдите и потрогайте.
Оставаться на месте значило бы обнаружить свое волнение, а этого Ричарду совсем не хотелось. Он осторожно сделал шаг вперед. Он, как мог, пытался отводить глаза, но в поле зрения все же попала ржавая поверхность воды, обнаженные плечи Рокэ, к которым липли пряди мокрых черных волос, и его рука, лежавшая на бортике. Ричарда затрясло. На ватных ногах он подошел ближе и присел на край ванны, чтобы коснуться воды. Она и впрямь оказалась чересчур горячей. Вздрогнув, Ричард отдернул руку.
- Видите, я же говорил!
Звук голоса Рокэ заставил его вздрогнуть. Он охнул и только чудом удержал равновесие. Хуже всего было то, что Ворон, видимо, заметил, в каком он состоянии.
- Юноша, вам плохо? – участливо спросил он. – Может, лучше выйдете в коридор? Здесь слишком жарко.
Ричард торопливо кивнул. Рокэ, сам того не подозревая, оказал ему огромную услугу. Он уже собирался встать и как можно скорее покинуть помещение, но тут Рокэ вдруг протянул руку и осторожно дотронулся до его щеки.
- Сосновая иголка прилипла, - пояснил он.
Увы, это было сказано слишком поздно. Ричард дернулся, как от удара, резко отпрянул и, не удержавшись, рухнул в ванну. Кожу обожгло. Он сразу же вынырнул, задыхаясь и хватая воздух ртом. С волос стекала вода. Грудь раздирал кашель. Хуже всего было то, что теперь он сидел верхом на голом Рокэ, прижимаясь коленями к его бедрам и изо всех сил вцепившись пальцами ему в плечи. Когда это до него дошло, Ричард отчаянно покраснел и отдернул руки.
- Не ушибся? – спросил Рокэ.
Ричард впервые за все время поднял на него глаза. Этот мерзавец смеялся! В его синих глазах плясали озорные искры. Он хохотал, ничуть не смущаясь того, в какой ситуации оказался, в то время как сам Ричард готов был провалиться сквозь землю от стыда.
Это оказалось уже чересчур. Ричард поспешно вскочил на ноги, перелез через край ванны и пулей вылетел в коридор, оставляя за собой мокрые следы.

***
Проворочавшись ночь без сна, Ричард пришел к выводу, что лечение с помощью сосновых игл придется заменить на какой-нибудь другой метод. Второй попытки запихнуть Рокэ в ванну он бы не вынес. Он и так уже выставил себя неуклюжим болваном. Говоря по чести, вряд ли существовал способ еще больше усугубить ситуацию, но проверять это Ричард не хотел. Ему было слишком стыдно.
Под утро он спустился к себе в кабинет. Серая тетрадка лежала на прежнем месте. Он так привык коротать над ней время, что начал видеть в этом своеобразный ритуал. Чтение успокаивало. Переворачивая пожелтевшие страницы и вглядываясь в знакомый острый почерк, он словно видел перед собой лицо матери, слышал ее строгий голос. Почему-то это помогало собраться.
Сегодня Ричард открыл начал листать тетрадку с конца. В глаза ему сразу же бросились строки, написанные другой рукой. Приглядевшись, он узнал небрежные каракули Айрис. Матушка вечно выговаривала ей, что она пишет, как курица лапой.
«Исцеление любовью», - прочел Ричард. К его разочарованию, узнать, что скрывается за столь интригующим заголовком, оказалось невозможно. Следующие абзацы были безжалостно вымараны. На полях красовалась приписка, сделанная Мирабеллой: «Блуд и непотребство».
Тайна заинтриговала Ричарда. Движимый любопытством, он даже выбрался из комнаты, чтобы спросить у слуг, не слышал ли кто-нибудь из них о столь необычном способе лечения. Увы, челядь, напуганная вчерашними событиями, пряталась по углам. Никому не хотелось, чтобы его снова отправили в лес за сосновыми иголками.
Так и не найдя собеседника, Ричард был вынужден собрать все свое мужество и постучать к Рокэ. Тут его тоже поджидало разочарование. Нет, Рокэ, вопреки опасениям Ричарда, не стал смеяться и припоминать вчерашний неловкий случай, но на вопрос о том, знает ли он об исцелении любовью, только пожал плечами.
- Не знаю и знать не хочу, - отрезал он.
- Жаль, - пробормотал Ричард.
- Не о чем жалеть. Выкиньте этот бред из головы.
Рокэ говорил более резко, чем обычно. Возможно, он обиделся на то, что его усадили в ванну с иголками, а возможно, просто пребывал в дурном настроении.
- Вы несправедливы, - растерянно заметил Ричард, пятясь к двери.
- Все, с кем меня связывает любовь, умирают, - донеслось ему вслед. – Я думаю, это достаточное веское основание, чтобы не доверять тому, что вы там придумали.
Ричард хотел заметить, что идея принадлежит не ему, а какому-то безвестному крестьянину из Надора, но вовремя заставил себя замолчать. В конце концов, это было неважно.
Вернувшись в кабинет, Ричард снова засел за рукопись. Примерно полчаса на глаза не попадалось ничего дельного, но затем удача внезапно улыбнулась ему. «Лечение пиявками», - гласил очередной заголовок. Ричард углубился в чтение. Если верить народным рецептам, пиявки могли служить панацеей от всех хворей. Помогали они и в борьбе с малокровием. Ричарду показалось, что здесь кроется некое противоречие, но он отверг эту мысль, решив, что матушка понимала в медицине гораздо больше.
Он уже собирался велеть кому-нибудь из слуг отправиться на болото и наловить пиявок, но вовремя вспомнил, что все обитатели дома разбежались еще утром. Приходилось рассчитывать только на себя. Вздохнув, Ричард тщательно запер за собой дверь, проверил, на месте ли Рокэ, а затем спустился вниз.
В холле первого этажа было прохладно и сумрачно. Гуляли сквозняки. Ричарду пришло в голову, что надо бы оставить записку на случай, если кто-нибудь, к примеру, Катари или Марсель, вздумает его навестить. Он поспешно нацарапал на клочке бумаги: «Ушел в болото». Листок пришлось прицепить к зеркалу, потому что других подходящих мест не оказалось.
Натягивая плащ, Ричард зябко поежился. Ему вовсе не хотелось покидать дом в такую погоду, а при мысли о том, что придется в одиночку тащиться на болото, к горлу и вовсе подступала тоска. Однако выбора не оставалось. Ричард плотнее запахнулся и вышел наружу.

***
Ближайшее болото находилось сразу за городом. Найти его не составило труда. Когда копыта коня начали вязнуть в темном иле, Ричард спешился и осмотрелся по сторонам. Он стоял на пологом берегу, а дальше была вода, затянутая слоем ряски. Пейзаж выглядел на редкость уныло. Кое-где виднелись чахлые кустики. Их голые ветви беспомощно торчали вверх, словно пытаясь проткнуть низкое серое небо, нависшее над равниной. Пахло сыростью и гнилью.
Ричард привязал коня к ветке ближайшего дерева, искренне надеясь, что хрупкий сучок не сломается, и побрел вперед. Дойдя до кромки воды, он остановился. В записях Мирабеллы значился только один способ ловли пиявок: следовало разуться, зайти в болото и постоять так некоторое время. Ричарда это совсем не радовало. День выдался прохладный, пасмурный. Вода казалась холодной даже на вид.
Проклиная про себя Рокэ, которому взбрело в голову подхватить болезнь, так плохо поддающуюся лечению, Ричард стащил правый сапог и чулок, а затем попробовал пальцем воду. Она и впрямь была ледяной. Его мгновенно начала бить дрожь. Стоять на одной ноге оказалось неудобно. Торопясь поскорее покончить со всем этим, Ричард стянул второй сапог и решительно вошел в болото.
Несмотря на то, что в этом месте вода едва доходила ему до середины икр, ноги мгновенно обожгло холодом. В первый момент Ричарду показалось, что он ступил в открытый огонь. Он дернулся, чуть было не потерял равновесие, нелепо взмахнул руками и с трудом принял прежнее положение. Судя по всему, ему предстояло стоять здесь еще довольно долго.
Время тянулось медленно. Чтобы отвлечься от леденящей стужи, Ричард попробовал считать пролетавших мимо ворон, потом начал вспоминать стихи Дидериха. Дойдя до середины длинной поэмы, он обнаружил, что уже с интересом рассматривает панораму. Сочетание серого неба, черных деревьев и зеленовато-коричневой воды стало казаться ему довольно красивым. Блеклые цвета напоминали о Надоре, тоже не блиставшем яркостью красок.
Замечтавшись, Ричард совсем забыл о том, что стоит в прохладной воде. Когда он спохватился и попробовал пошевелить пальцами, то обнаружил, что ноги уже онемели. Так было даже легче. Правда, некоторое неудобство причиняли намокшие штаны, но Ричард решил, что с этим ему вполне удастся смириться. Он не знал, присосались ли к нему пиявки. Возможно, стоило зайти чуть дальше?
На ветку ближайшего куста села жирная ворона. Ричард глубоко вдохнул и сделал шаг вперед. Ноги, потерявшие чувствительность, подчинялись с трудом. Он наступил на какую-то кочку; пальцы соскользнули. Раздался всплеск. В следующий момент Ричард сообразил, что стоит уже по колено в воде. Более того, он постепенно погружался глубже. Трясина тянула его вниз. Он резко дернулся и тут же понял, что этим только ухудшил свое положение. Теперь вода доходила ему до бедер.
Ричард попытался отдышаться. Он уже сообразил, что не нужно делать поспешных движений, но толку от этого было мало. Ноги постепенно проваливались все глубже. Самым обидным казалось то, что он не успел уйти далеко от берега. До твердой земли оставалось не больше метра, однако преодолеть это расстояние было невозможно. Болото засасывало добычу медленно, но верно. У Ричарда еще оставалось время, чтобы дочитать до конца поэму Дидериха, но это совсем не радовало. Что за ужасное положение! Он признавал, что совершил в жизни много некрасивых поступков, но не думал, что этим заслужит настолько мучительную смерть. Ее ледяные пальцы между тем оказались уже совсем близко. Вода подобралась к груди. Вот-вот пронизывающий холод скует сердце, которое пока еще колотится, как бешеное, вот-вот ледяной обруч стянет легкие…
В отчаянии Ричард закрыл глаза. Где-то сбоку каркнула ворона. Послышалось хлопанье крыльев: должно быть, что-то напугало птицу, заставив подняться с места. Почти сразу же вслед за этим донесся звук шагов. Ричард повернулся в ту сторону. Плеснула вода. Кажется, рядом с ним шлепнулся какой-то тяжелый предмет. Поморгав, Ричард обнаружил толстую палку, другой конец которой упирался в берег.
- Хватайтесь, я вас вытащу, - прозвучал знакомый голос.
Вопреки обыкновению, сейчас в нем не слышалось издевки. Ричард застыл, не веря, что помощь пришла. Это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.
- Живо! – крикнул Рокэ.
Ричард кивнул и вцепился дрожащими руками в шершавую ветку. От этого вода колыхнулась и подступила еще немного выше, но он уже не обращал на нее внимания.

иллюстрация

продолжение в комментариях

@темы: Талигойя, фанфики

---

команда Талигойи, тема "неожиданная трактовка канона"

[Команда Талигойи]

Название: Назови меня по имени.
Команда: Талигойя
Тема: неожиданная трактовка канона
Герои (пейринг): (основные герои) RR
Рейтинг: R
Жанр: ангст
Предупреждения: АУ
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше


Стук в дверь оглушителен, бьет по ушам, и что-то в голове отливает зеленым, Ричард с трудом поднимает голову от подушки. В замке Ворона холодно, сколько не топи, и как только раньше тут удавалось поддерживать иллюзию тепла?..
Голова раскалывается от выпитого, завтра суд, которого не может быть, потому что...
В дверь стучат еще раз, Окделл идет открывать, медленно, хватаясь руками за косяк. Поворачивает ручку.
Дверь открывается медленно, Алва выступает из темноты неслышно.
Ричард вытягивается по стойке смирно, словно к спине прибита деревянная доска. Ему кажется даже, что он чувствует шершавую поверхность у лопаток.
Алва улыбается, свежо и пьяно, как тогда...

Когда порох Варасты еще не остыл на руках, когда они ехали обратно и без всякого повода задержались в таверне с петухом на флюгере, когда Рокэ, пьяный удачей и весной, заказывал лучшее вино и спаивал всех без разбору. Хохотали братья Савиньяк, и молодой оруженосец смотрел на своего эра, как на бога.
- Ты будешь ненавидеть меня, но это будет завтра.
Голос оглушает даже тихим шепотом, заполняя все пространство маленькой комнаты, где нет даже света, а двери заперты наглухо. Вы специально заказали ее, эр Рокэ? Все плывет, когда горячие губы прикасаются к рукам. Почему вы говорите мне все это?
- Вы сошли с ума, - единственное, что удается сказать внятно, потому что все остальное кажется невозможным, когда он прижимает ладони к губам.
- Мне многие говорили это, теперь и ты тоже, - в его глазах догорают огни Варасты. В этих синих глазах никогда не было сомнений и душевных терзаний.
Ричард пытается отойти, видят Четверо Ушедших, он пытается уйти от этих невозможно теплых рук, которые сжимают запястья и привлекают к себе. Он пытается отклониться, когда Алва гладит его по лицу, но ладони проводят по груди, по ногам так, что перехватывает дыхание.
Лучший любовник королевства. Теперь эти слова окрашены не смутной гордостью за своего монсеньера, а холодным ужасом оттого, что собственное тело послушно под этими руками.
В голове серое разливается, застилая глаза...

Он стоит на пороге такой же как тогда: в черном колете и белой рубашке, высокие сапоги и темные бриджи, тяжелые кольца на пальцах, Ричард может пересчитать их все, едва закроет глаза, но когда он видит усмешку на светлых губах, он отшатывается. Этого слишком много.
- Вы… ты… в Багерлее!
Голос срывается, предательски срывается на шепот, когда горло перехватывает, будто холодной рукой, как тогда…
- Это я, Ричард.

Горячие ладони проводят по рукам, он пытается оттолкнуть, но герцог настолько сильнее, что это даже не смешно. Он держит запястья своего оруженосца одной рукой, проводя другой по щеке. В этом есть что-то настолько противоестественное, что Ричарду уже хочется просто сбежать. Пусть это будет называть как угодно, лишь бы не быть сейчас с этим невозможным человеком рядом.
- Мне нужно, я... - он пытается вырваться, уйти и забыть, как страшный сон, этот горячий шепот.
Встает и шатается, зачем было столько пить... А герцог хватает за плечи, отталкивает на кровать так, что голова запрокидывается, и все плывет, а Ворон уже нависает сверху.
Удар кулака скрадывают перины кровати.
- Всегда мог, отчего же сейчас - не могу?
В голосе Ворона осенние промозглые Ветра Надора, пробирающие до самых костей. И становится так холодно и страшно, что Ричард невольно тянется к нему, слепо протягивая руку и не зная, что делать дальше. Ему страшно, и не столько за себя, сколько за этого пугающего и чудовищно непонятного человека.
- Я соврал тебе, у моей самой невозможной любви серые глаза.
Судьба смеется над играющими с ней. Ричард Окделл обыгрывает в карты Герцога Кэналлоа, Эмиль смеется и предлагает Ричарду загадывать желание. И тот, краснея от выпитого вина и всеобщего внимания, спрашивает своего эра о самой невозможной любви. Ему страшно и непривычно говорить такое вслух, но карточный стол и смеющиеся военные требуют историй о любви, Окделл отводит глаза и улыбается. В груди разливается приятное тепло. Алва рассказывает о том, как девушка, которую он любил, ударила его подносом по голове, и Ричард краснеет снова, смущаясь от того, что задал такой вопрос, и от мысли, что можно предать человека, которого любишь...
- Вы бредите.
- Брежу, - горячие губы касаются ладоней. Ричард силится выдернуть руку, но не может.

Рокэ стоит в дверях. И кольца на пальцах играют синим огнем в свете свечей. У Ричарда подгибаются ноги, он не поднимает глаз, просто смотрит на сапфиры, оправленные серебром. Его монсеньер стоит в дверях, а он стоит напротив, не смея ни поднять глаз, ни сдвинуться с места. Порыв ветра распахнул окно. В комнате мгновенно стало холодно, ночной ветер окатил Ричарда с ног до головы. Герцог тряхнул головой и посмотрел на стоящего на пороге.
- Назови меня по имени.
Ричарду показалось, что он идет по воде.

- Назови меня по имени. Пусть это останется мне, когда завтра ты будешь меня ненавидеть. Пусть мне останется твой голос.
Рука в волосах, хватка такая, что даже голову повернуть не получается. Должно быть, страшно и мерзко, наверное, а почему-то только кажется, что ему сейчас очень больно. Этому невозможному человеку.
- Эр Рокэ... - а голос подводит раз за разом, недостойно, но недостойным можно быть только чего-то, а Ричарду кажется, что он забыл даже родовое имя. И только башня поднимается над горизонтом. Сторожевая башня.
- Без титулов. Какие титулы, когда я итак на коленях?
Он смеется, невозможный человек, и Ричард, не видя, знает, что бескровные губы кривятся в усмешке. Что синие глаза бешеные и больные, как бывают у него, когда он поет о море и любви.
Он действительно стоит на коленях, прижимая к себе своего оруженосца, лбом к виску, говоря ему странные вещи и, раз за разом, разбивая руки о кровать.
- Назови меня по имени. По имени, - это не сложно.
Ричард закрывает глаза и ныряет в серый омут.

- Рокэ.
Герцог переступает порог. Герцог улыбается зло и жестоко, и Окделл пятится к стене. Ветер рвет закрывающую окна ткань, и бьет в спину промозглым холодом. Ричард идет по воде, отступая от человека, которого предал. Который предал его.
Сердце отсчитывает удары. Рокэ подходит, улыбаясь, и проводит холодными пальцами по губам юноши. Его руки пахнут тиной, но Ричард, словно зачарованный, смотрит на свой самый страшный и запретный синеглазый сон. Для него смерть всегда была мужского рода.

- Вы все забудете завтра, вы просто напились! - Ричард кричит, отступая к стене.
- А когда я завтра приду к тебе в спальню, ты на утро тоже все забудешь? - он бьет без промаха и прямо под ребра, туда, где так недавно бился страх за него же. Помни, кто перед тобой. Человек без чести, который не умеет любить, - только смеяться. Только выбирать наиболее экстравагантные игрушки. Вы же хорошо развлеклись, эр Рокэ, ведь правда?
- Прикажите мне, я не посмею ослушаться, - он не помнит, откуда берутся слова и силы их произнести; да у меня был хороший учитель, и я не могу... не могу...
Ворон замирает, прислоняясь к стене.
- Я умоляю тебя, молчи, только молчи, о том, как дорог мне, потому что если они, если эти Люди Чести узнают, они пустят тебя в расход... - он говорит отстранено и равнодушно. О чем ты думал, мальчик, ему плевать. Он просто хочет развлечься.
- Я не Джастин Придд, у меня нет отца, который меня убьет.
Краска сходит с его лица, словно картину окатили водой. Ворон хватает Дикона за руки и заглядывает в глаза, и первый раз Ричард видит там такой панический ужас, что его мир окончательно разламывается под тонкими пальцами с сапфирами.
- Я убью их всех, слышишь, если с тобой хоть что-то случится, я убью каждого, кто окажется рядом! - он кричит, у него дрожат руки, а Ричард молчит. Он не знает, что можно сказать на это.

- Тебя... Вас не может здесь быть... - Ричард отшатывается, и синеглазый герцог улыбается. Пегая кобыла заглядывает в дверь, но Дикон не может отвести взгляд от лица, которое пытался забыть столько ночей.
Которое снилось каждую ночь.
А Рокэ усмехается, кривя губы. И Окделл давится словами.
- Я буду с тобой.
Вода накрывает Ричарда, ему кажется, что он уже не слышит ударов собственного сердца.

У эра жадные руки; и выпито было слишком много, и он сам виноват, что потянулся к нему, что не оттолкнул, когда Рокэ начал его целовать, что потом словно в отупении молчал, позволяя себя раздевать.
У герцога руки оказались сбитыми в кровь, и Ричард молча целовал костяшки, словно пытался извиниться, словно благодарил за странное чувство собственной... нужности?
В Вороне было что-то, что делало его счастливым. Что-то в глубине синих как небо глаз. Что-то, что грело лучше любого камина.
Ричард кусал губы. Хотелось кричать или хотя бы стонать. Невозможный человек, черные длинные волосы, такие мягкие, а руки жесткие и сильные - не вырваться, а губы…
Я не буду ненавидеть тебя… Вас… Я буду ненавидеть только себя. Завтра.
Он обнимает со спины так, что остального мира не существует. Он гладит по спине, как гладил Моро, длинными медленными движениями. И дышит неглубоко, прерывисто, так что первый же стон заставляет его самого терять понимание реальности, как в бреду целовать плечи, руки, спину. Молодое тело, мальчик, как же долго у тебя никого не было?
Лучшая куртизанка и лучший любовник, я не сделаю тебе больно.
А за мягкими шутками страх разрушить этот баланс между...
Руки на плечах оставят синяки - это точно, и в седле тебе, Ричард, завтра не сидеть, но слишком много дурной крови, которая, вы знаете, такая дурная, что заставляет напрочь забывать все и вся. И в глазах герцога Ветра дурноты больше, чем в вине, которое Ричард выпил за всю свою жизнь.
Горячий язык по шее заставляет кричать не хуже коленного железа. Дикон мечется, словно в лихорадке и умоляет прекратить. И герцог молчит, все будут ненавидеть себя завтра.
Сегодня ночью любовь запивают дурной кровью.
Когда он наваливается сверху, мир проворачивается в глазах, Ричард вцепляется зубами себе в руку, только что не кричать.
- Я люблю тебя.. - Алва гладит его по волосам и говорит что-то. сердце отчаянно стучит, отдавая в виски. Он всегда умел бить поддых, этот невозможный человек, и закрыться от этих ударов не получалось никогда.

Руки Алвы смертельно холодны, он поднимает голову Ричарда за подбородок и смотрит ему в глаза. Когда Ворон наклоняется, от его губ веет зимой.

Дверь ударяется о стену настолько громко, что отдается в висках, Ричард силится посмотреть, но не может отвести взгляд от сапфирово синих глаз.
- Пусть четыре волны…
Голос Альдо ударяется о стены. Он говорит так громко, анакс Великой Талигойи. Ричард поднимает на него глаза и медленно заваливается на пол, ужасно хочется спать, глаза слипаются, и только сильные, почему-то вмиг ставшие горячими руки подхватывают его под спину и укладывают на пол. Невозможные синие глаза.
Невозможная любовь...

За день до прибытия в столицу Ричард проснулся один. Наскоро одевшись, герцог спустился вниз, сегодня они должны были наконец доехать до лучшего города Олларии. Алва стоял спиной к нему, вяло перебрасываясь шутками с Эмилем. За весь день пути он не сказал Ричарду ни слова. Вечером к герцогу приехал гость, с которым они ушли пить наверх. Даже из дальнего коридора Окделл слышал смех и стук каблуков Алвы, похоже, маршал сбегал вниз по лестнице, как иногда делал пребывая в хорошем расположении духа.
Ричард не знал, куда себя деть. Впервые с начала варастийской кампании он оказался один. Война, перегоны, а потом и возвращение домой. Ричард замотал головой, не стоит об этом думать. Нельзя. Даже, если губы еще саднят, а кожа на плечах...
Нет. Нельзя.
Герцог Окделл вышел из своей комнаты и направился к Ворону, прогонять тот его не прогонял, а рядом всяко лучше, чем одному.
Смех был слышен еще за двадцать шагов. Ричард прикусил губу, что-то отчаянно больно кольнуло под сердцем. С ним Алва никогда так не смеялся. Он бывал нежен, так что не знаешь, куда глаза спрятать, бывал весел, вгоняя в краску фривольными шуточками и намеками, но никогда не смеялся так открыто, как сейчас.
- Я же говорю, Рамон, от недостатка женщин, куда только не полезешь, хоть на оруженосца, хоть на свинью!
Ричард схватился за стену. Думал, тебе уже было больно от его слов? Наивный, тебе было неприятно.
- Ты никогда не исправишься.
Рокэ опять засмеялся, и Ричард бросился прочь из этого проклятого дома. Он очнулся только через час, прислонившись к стене и глотая слезы. Это поведение не было достойно не только наследника дома Скал, но и любого мужчины, но сделать ничего с собой Дикон не мог. Это было слишком. Это было…
Точно так же как была маленькая темная комнатка с низким потолком, где Алва прижимал его к кровати, как кричали камни, падающие на город, как...
Эр Август был прав, он погубил себя.
Все были правы.
И только он так хотел верить...

Дикон не слышал звук разбивающегося стекла, он уже убегает за ворота, когда Ворон совершенно некрасиво и неправильно падает на колени, сжимая руками виски, утыкаясь лбом в кресло, в котором сидит Альмейда. Тот смотрит удивленно и не понимает, что происходит, а Рокэ, его самый верный и близкий друг, поднимает голову и смотрит на него глазами, хуже чем у побитой собаки, больными, уставшими, загнанными. И в этот момент Альмейда хочет проклясть весь этот Талиг и увести друга танцевать на Гору к ведьмам. Только его друг – Первый маршал, и никуда он не поедет.
Если вообще выживет с такими мертвыми глазами.

Дикон просыпается в королевском дворце, Альдо сидит у его постели и читает какую-то древнюю книгу. Даже лежа Ричард видит, какие старые страницы. Он молча закрывает глаза, стараясь подавить желание раскроить голову своему анаксу. Кончики пальцев сводило от несуществующего холода. У смерти синие глаза, не врали легенды. На губах до сих пор вкус тины.
Зачем ты пришел, мой анакс? Я сам пустил его. Я сам не закрыл окно.
Зачем ты пришел, мой анакс? Я просто хотел быть с ним.

У Альдо кружится голова от недосыпа, он кричит на слуг и гимнетов, потому что от чада свечей у него слезятся глаза. Эпине ходит, опустив голову. Эпине уже забыл, чьи гарнизоны пытаются удержать людей от восстания. Эпине так отчаянно пытается спрятаться от своей совести, что готов отречься от человека, который продавал последнее кольцо, чтобы накормить его обедом. Эпине гораздо проще верить во Всесильного Ворона, чем расхлебывать то, что заварил сам.
Ричард смотрит на Альдо из-под приопущенных ресниц, только сейчас он замечает, насколько посерело лицо этого еще молодого мужчины, какие знакомые складки залегли на лбу, совсем как у Ворона, когда тот сидел...
Хватит.
Ричард открыл глаза.
- Я...
- Молчи, - Альдо откладывает книгу и касается ладонью лба Дикона, потом качает головой и наклоняется к нему. - Пить хочешь?
- Нет.
Молчание разливается по комнате чувством вины. Ричард очень хочет найти в себе силы и сказать своему анаксу, что все хорошо, но силы не находятся, и он отворачивает голову, не желая смотреть.

Ричард до сих пор не помнит, как заставил себя вернуться в этот дом. Наверное, ему просто некуда больше было идти. Он уже предал и память отца, и мнение матери, и доверие Людей Чести.
Ты продался за его руки, признай же это. За теплые сильные руки, которыми он обнимает тебя за плечи, когда засыпает. За бледные губы, от которых все тело бросает в жар. За… него. И предательство не стало от этого легче. И никогда не станет. "Предатель", - над ним смеялись даже стены этого дома, скалились отрубленные головы вепрей. "Ничтожество", - подвывал ветер из открытого настежь окна. Ричард лежал на своей кровати и знал, что ответить ему нечего. В первую очередь себе.
Герцог Алва был вежлив и холоден, так холоден, что даже подойти к нему ближе вытянутой руки было невозможно. Дикон кусал губы до крови, и сжимал шпагу до белых пальцев. Если бы он не был таким слабым, наверное, он покончил бы с собой.
Но ему все казалось, что сейчас Алва снова придет к нему. Но Ворон напивался, играя на гитаре, и гитара, рыдая, рвала Дикону сердце.
Королева, юная девочка, запертая в шикарном платье. На его коленях. Задранные юбки, расшнурованный корсет.
- Иди сюда, юноша.
Это слова были хуже отравы, когда воздух вдруг стал плотнее воды, и нельзя вдохнуть, чтобы не задохнуться. Тонкая девочка, королева, женщина. Рука Алвы на ее талии, обнимает, прижимая к себе, чтобы удобнее было.
И наверняка, целует в шею, едва дотрагиваясь до кожи, и сжимает плечи, когда желание слишком сильное.
О чем ты вспоминаешь?
Когда Ричард убегал из комнаты, он уже решил, что жить ему незачем. Штанцлер просто был вовремя. Удивительно точно прижигая края кровоточащей раны. Эр Август, вы не знали, что слишком глубокие раны не получается прижечь? Когда грудь пробита, раскаленное железо уже не приносит такой боли. Даже если оно проходит насквозь.
Ричард берет кольцо, мечтая сделать хоть что-то для тех, кого предал. Чувство вины убивает его не хуже холодных слов южного Ветра.
Хоть что-то, чтобы им могли гордиться, хоть что-то не для себя. Хоть что-то, чтобы кого-то спасти.
Меня уже не получится.
Кольцо жжет руки огнем священного очищения. Я не верю в вечность, эр Рокэ, я не верю в последний суд. Я уже погубил свою душу, когда целовал ваши пальцы. Мне не нужна вечность, потому что столько боли много даже для меня одного. Мне просто нужен покой, и возможность не чувствовать.

- Он не мертв.
Альдо говорит тихо и уверенно, и только тут Дикона накрывает волна ужаса. Ведь к нему приходил выходец. Выходец. Значит сам человек...
Ричард подскакивает на кровати, и сердце бьется отчаянно сильно, так, что он слышит кровь, бегущую по его венам. Если человека долго бить по одному месту, оно потеряет чувствительность, но если вонзить туда кинжал...
- Что с ним?
Слова вырываются прежде, чем Ричард что-то понимает, ему наплевать, что сейчас он ведет себя не как достойный эорий. Он уже не считает, что чего-либо достоин. Кроме смерти.
- Он пленник кошки, - Альдо трет переносицу, и осторожно дотрагивается до руки Ричарда. - Кошки Леворукого, в старых книгах их называли раттонами, они могут управлять душами тех, над кем совершили Ритуал. Это сложно, Дикон, важно то, что он не мертв.
Окделл наклоняет голову и, прикусывая губы, смотрит на Альдо. Молодой анакс, у которого в запасе армия предателя мертвого и отряды предателя живого. Молодой анакс, раскапывающий залежи старых книг, когда в стране идет война. Ричард смеялся бы над ним, но он слышал, как радостно камни крошат человеческую плоть. Еще в Алате он разучился смеяться, видя во сне, как умирает столица.
- Он сейчас наверняка без сознания. Ему нужна горячая комната и соль. Много соли. Древние, говорили, что так можно оградить человека от влияния извне. Я обо всем распорядился.
Сколько анакс уже не спит. Ричард не спрашивал, он закрывал глаза и видел другие, -синие.
- Я могу с ним увидеться?
Прости, Альдо, ты знал, когда брал меня с собой из Алата. Я мечтал служить тебе, но хотя бы ночи, оставь мне. Хотя бы ночью разреши мне любить его, несмотря ни на что.
Ракан кивает. Он очень хочет спать, и чтобы с его страной наконец-то стало все хорошо.
Права на свои желания анакс не имел, Альдо потянулся и взялся за книгу.

Кувшин вина и кольцо с белым порошком. Гитара и тихий голос, незнакомый язык. Ричард не мог даже различить слов. Сегодня все должно закончиться. Сегодня ему, наконец, перестанет быть больно. Сегодня, наконец, он перестанет смотреть на тонкие длинные пальцы, которые так небрежно перебирают струны. На длинные волосы, которые Алва сдувает, когда те падают ему на глаза.
Как можно забыть, эр Рокэ, как можно забыть все то, что вы сделали со мной? Как можно забыть, как вы целовали мне руки, стояли на коленях, говорили, будьте вы прокляты за ваши слова, которые я не могу забыть, даже если забуду себя.
Что вы сделали со мной, что я готов упасть на колени и умолять вас хотя бы на меня посмотреть. Вы хорошо развлеклись, правда? Вам наскучила игрушка, но как теперь этой игрушке наскучить себе?
Ричард сыпет яд, улыбаясь, этого его способ не жить дальше. Его выбор, как не помнить.
Он подает бокал, но руки дрожат, и наследник Скал надеется, что у Айрис будет сын, который будет больше достоин этого титула. Который будет просто его достоин.
Они поднимают бокалы...

Алва лежит на постели белый, белее простыней. Он дышит так тихо, что его дыхание почти не слышно. Дикон кусает губы и заставляет себя не опускать глаз. Чувство вины, кусает пальцы, словно голодная собака, но он даже не чувствует этого. Да, он ничего не чувствует в сравнении с желанием, чтобы этот человек жил.
Медленно, когда ноги успели перестать слушаться? Медленно Ричард подходит к кровати и садится рядом, протягивая руку, чтобы коснуться черных волос. Все вы всегда были правы. Ты - худшая отрава, Рокэ. Самый страшный из смертельных ядов. Потому что рядом с тобой все легко и просто. Война и победа. Жизнь и смерть, правильно и неправильно. А вот без тебя мир перестает быть таким белым.
Волосы под пальцами такие мягкие, но от запаха тины Ричарда тошнит, и он отдергивает руку, словно обжегся. Он прячет глаза, потому что не может смотреть. Не хочет видеть Его в цепях, на тюремной койке в комнате, где от духоты так трудно дышать.
"Так надо", - говорит Альдо, и Ричард верит. Он не может больше смотреть и отворачивается, сползая на пол, к углу, где лежит любимая гитара Первого маршала.
Ричарду Окделлу тошно от себя, он сжимает в руке струны, и кровь бежит по ним, когда в голове Дикона мягкий голос на незнакомом языке поет о море и любви.
Альдо тащит его практически на руках, Ричард не сопротивляется, но потом, видя окровавленные струны в руке Анакса, зачем-то говорит:
- Это была его любимая гитара.
Я сам все испортил, Альдо, зачем, зачем ты пытаешься спасти того, кто не хочет спасенья… Создатель рассудит нас, Альдо, не трать на меня время. У тебя умирает страна. Пожалуйста, не смотри на меня. Завтра. Пожалуйста, все завтра.
Ричард не помнит, как и где он засыпает.

- Альдо, но он не виновен.
- Я понимаю, но так нужно. Это единственный способ по праву увезти его в Гальтару. Только это поможет ему.
- Хорошо.

Суд напоминает фарс настолько, что тошнит даже Ричарда. Он практически не смотрит на Алву, только на Анакса, который из последних сил держит спину прямо. Ричард знает, не ему одному сняться сны о смерти своей страны. Ричард понимает, почему анакс не спит уже, Леворукий только знает какую, ночь. Просто Ричард сам не спит так давно, что рушащийся каждую ночь Надор перестал его трогать.
У него тоже был свой запас сил.
Первый маршал смеется. Первый маршал язвит. Первый маршал смотрит на него из-под приопущенных ресниц, и Ричарду кажется, что бежать ему некуда, что ни Алва, а он в цепях перед ним.
"Когда я завтра приду к тебе в спальню, ты на утро тоже все забудешь"?
Не забуду. Если бы я только мог забыть...

Когда Придд оказывается предателем и связывает руки Дикона за спиной, Ричард поднимает голову, и смотрит на Первого маршала с вызовом и злостью. Алва отдает распоряжения относительно него, глядя в сторону. Его глаза, как кажется Ричарду, больше не отливают синевой. Его руки сжимают уздечку, и как будто, слегка дрожат. Повелитель Скал опускает голову, он не знает, что сможет сказать Альдо.

Но Ворон не сбегает, а Альдо едет в Ноху. Когда анакс приказывает привести Моро, Ричарда начинает трясти. Эпине кладет руку ему на плечо, отвлекая, говорит о чем-то, но Дикон словно зачарованный смотрит на смерть в обличии лошади. Ему кажется, что мориск сходит с ума, словно...
Словно.
Ричард оглядывается, стараясь взглядом найти опасность. Это Кошки Леворукого, те самые, что превратили Рокэ в куклу. Те самые. Черная смерть роет копытом землю. Альдо вскочит седло решительно и спокойно. Рука Эпине на плече сжимается чуть сильнее, Ричард поднимает голову и видит на балконе свою Королеву. Прекрасную Катарину Ариго-Оллар. Она стоит, сжимая шаль в руках. Ее ярко-зеленые глаза сверкают узкими зрачками, и Ричард замирает.
Такого ужаса он не испытывал, даже когда Алва целовал его стылыми губами.
Шаль летит вниз, и в миг поднявшийся ветер бросает ее на Альдо.
Время останавливается, Ричард хочет закричать, но даже губы не двигаются.
Альдо падает назад, и Моро поднимается на дыбы.
Ричарду страшно, до панического холодного ужаса пробирает.
С анаксом ничего не должно случиться. Ричард кидается к нему, и дальше помнит только оглушительную боль в плече. Будто в тумане он смотрит, как одними губами для него одного, Альдо говорит: "Прости".
У Дикона подламываются ноги. Он стоит на коленях и просит небо помочь его единственному другу. Он говорит, что надо позвать Алву, но его даже не слышат. Он держит Альдо за руку. И понимает, что не может даже двинуться. Словно темно-зеленые глаза смотрят на него через его собственные веки.
Когда Робер поднимает пистолет, Дикон молится скалам, чтобы этого не было никогда. Он видит ужас в глазах своего анакса, он пытается заслонить его собой, но не может поднять даже руку.
Он хочет крикнуть, что Альдо выживет, но Робер быстрее спускает курок.
Дикон воет, словно собака на луну. Теперь он просто не имеет права умереть, не вернув долг чести своей королеве.

Робер Эпине так жалеет молодого Окделла. Бедный, сбившийся с пути мальчик. Поверил самозванцу, запутался в долгах чести.
Робер Эпине забывает, кто вел вместе с Альдо войска на столицу. Повелитель Молний забывает, что для него самого значил долг чести, и как из-за него началось восстание в Эпине. Он вовремя принял правильную сторону и теперь имеет право судить бывших союзников. Робер Эпине достойный Человек Чести.
Ричарду не жаль бывшего друга. Слишком живо помнит он ужас и боль в глазах Альдо, который не мог пошевелиться, скованный непонятной силой, смотрел, как лучший друг глядит на него через дуло пистолета.
У Ричарда хорошая память, потому что теперь только это он и видит в снах. Ричард очень хочет спать, но теперь камни говорят с ним среди дня. Когда он едет в Надор, камни говорят с ним всегда. Камни рассказывают, камни объясняют. А дикий, злой ветер рвет полы плаща.
Дикон просит прощения, лежа на земле. Дикон чувствует, как больно Надору, как больно камням, но сделать уже ничего не может. Перебитое плечо почти не болит, только ноет, не давая поднять руки. Когда они, наконец, доезжают до гостиницы, он ложиться на кровать, даже не раздеваясь. Каким-то шестым чувством зная, что в дверь постучат.

- Назови меня по имени...
Он стоит за дверью, и вода стекает с мокрых волос. "Где вы сейчас, эр Рокэ? В море? На корабле или под кораблем"? Все тот же колет, что и ночью в таверне с петухом на флюгере. Все те же длинные пальцы, унизанные тяжелыми кольцами, Ричард не поднимает глаз. У него есть всего одно невыполненное обещание. Всего одно, а потом... Потом можно будет вернуться к камням и слушать их радость, когда они несутся по склону вниз, убивая все на своем пути.
"По имени - это не сложно"...
Это мне осталось после вас только имя, Эр Рокэ. Только имя, которое я не могу забыть, потому что вы выжгли его на обратной стороне моих век.
Дикон отходит от двери, пропуская внутрь того, кто пришел. У него опять не хватает сил устоять, и он смотрит в синие глаза, смотрит и не может наглядеться. Черные тени на лице, морщины у глаз. "Вы только живите, эр Рокэ". Дикон чувствует, что сейчас упадет перед ним на колени и...
Нельзя. Нельзя. Нельзя. Альдо. Умирающий на камнях Нохи Альдо. Вспомни, вспомни, как камни, кричали, не желая его крови. Нельзя. Ты сначала должен отслужить своей королеве...
Теплые руки обнимают за плечи. И он утыкается в бархат колета. Черный тяжелый бархат, из которого Алва так любил заказывать себе костюмы. Ричард понимает, что сил сопротивляться нет, и обнимает его в ответ.

Когда молодой Ноймаринен войдет в комнату, он увидит только тину, плесень и воду на полу, по щиколотку, в которой стоит герцог Окделл. Так страшно молодому военному не было никогда. Еще долго во сне он будет видеть отблеск зеленых глаз нездешней твари, которая отпрыгнула от Ричарда, скрываясь в темноте.

Где-то между Олларией и Бордоном, Рокэ, читая Марселю сонеты о смерти, вдруг замрет на полуслове и посмотрит в окно, за которым мечется ветер. Марсель суеверно поведет плечами и призовет в помощь Четверых, когда поймет, что звук сходящей в отдалении лавины почудился не ему одному.
Может быть, виконт Валме волновался бы меньше, если бы в округе был хоть один холмик.


***

Стоя за ширмой, Ричард молчал. А Королева со Штанцлером говорили и говорили. Сколько еще тайн скрывал в себе этот дворец? Ричард ждал молча, он устал уже настолько, что последние минуты ожидания казались слаще черной крови.
Королева, улыбаясь, ставила бывшего кансильера на место. Спокойно, величественно и жестоко. Два великих интригана доказывали друг другу, кто из них дергает другого за ниточки. Дикон молил камни принять его службу его Королеве. Дикон молчал. Комедия игралась перед его глазами сама.

- Он выбросил тебя, слышишь?
Она кричала, искаженное злостью лицо уже не казалось лицом невинного ангела, через него проступало то, другое, коралловая маска, с зелеными узкими зрачками. Дикон улыбался, подходя к ней.
"Я же говорю, Рамон, от недостатка женщин, куда только не полезешь, хоть на оруженосца, хоть на свинью"!
Больнее не будет, Ваше Величество, как бы вы ни хотели сделать больно мне, больнее, чем он, вы не сможете. Простите, Ваше Величество.
Дикон улыбается, видя, как белеет Ее Величество, как сжимаются и разжимаются руки на подлокотниках кресла.
"Я уже умер, моя Королева, на камнях Нохи, вместе с Альдо ушло последнее, что связывало меня с миром. Вы правы, я не нужен ему, и поэтому я смогу уйти".
Кинжал блестит, занесенный над головой женщины с такими зелеными глазами, что больно дышать.
Покойся в мире, моя королева.
Кровь на одежде такая же красная, как всегда.

На совете по поводу взятия Бордона, герцог Алва резко поднимается и выходит из зала. Марсель подбегает к нему, а Рокэ только говорит сквозь зубы: "В седло". И у Валме обмирает сердце, потому что лицо у герцога белее смерти. Рокэ гонит лошадь так, что Марсель молится, чтобы не упасть под откос. Его полумориск хрипит, пена у рта кажется сыну Валмона кровавой.
- Что случилось? - Он кричит в спину Герцогу Алва, который уже не скачет - просто несется в сторону столицы, словно Ветер, которым призваны повелевать герцоги Востока, сам толкает его в спину.
Голос Рокэ доносит все тот же Ветер, и Валме остается только удивляться, как на таком расстоянии он может так четко слышать.
- Если я не вернусь, езжай в Хексберг, передай Альмейде, пусть бережет Талиг.
Марсель вздрагивает, непроизвольно сжимая бока лошади еще сильнее. Черный плащ Алвы впереди хлопает крыльями похоронной птицы, растворяясь в ночи. И Валме останавливает лошадь, уже крича воззвания к Четверым. Он знает, что бежать за Рокэ нет смысла, потому что сколько не загоняй его лошадь, она не станет быстрее ветра. Марсель прижимается к полумориску, обнимая того за шею. Виконта трясет как в лихорадке, и он молится только о том, чтобы странный человек, которого он назвал своим другом, выжил.

Когда пегая кобыла отсчитывает время стуком сброшенных подков, есть места существующие только здесь и сейчас. Когда гальтарская тварь, старше на поколения самой Гальтары, идет по земле, - горе тем, кто встанет на ее пути. Ричард сидел на стуле посреди комнаты в замке своего эра. Здесь он мешал с вином белый порошок. Здесь Рокэ целовал его, прижимая к столу так, что немели ноги, и руки отказывались слушаться. Здесь герцог Алва разговаривал с первым адмиралом.
Кровь, окрасившая пальцы в красный, была еще теплой. Дикон улыбался, ему было наплевать на то, что за спиной хромая лошадь жрала давно засохшие цветы, а маленькая отвратительная девочка на ее спине сжимала в руке его карас.
Катарина перед ним улыбалась, как никогда красивая и живая, еще совсем девочка, она скинула самые тяжелые из своих одежд и, улыбаясь, обходила Ричарда по кругу. Теплая кровь на руках была слаще первой росы.
- Теперь ты мой. Я выкупила тебя, кровь за кровь… - она гладит Дикона по волосам, и тот даже не морщится, отчаянное, злое равнодушие для него сейчас единственное из оставшихся чувств. Даже эта комната уже не делает так больно.
"Он ведь действительно выбросил меня, как только я ему надоел".
- Да-да, - девочка подпрыгивает на лошади и визгливо кричит из-за спины. - Выбросил.
Ричард не поворачивает головы и даже не улыбается. Теперь можно. Он отслужил своей королеве.
- Нет, не правда! - Голос у него совсем не изменился. Ричард вскидывает голову и, еще не веря, смотрит на вошедшего. Повелитель Ветра совсем не изменился с суда. Те же сумасшедшие синие глаза на бледном лице. А в этих глазах...
- Не смотри, Ричард, - Катари повышает голос, капризные высокие нотки, разрывают ее образ, отблесками на фарфоровой маске. Кобыла поворачивается голову и внимательно смотрит на пришедшего незваным и нежданным, но таким желанным, что Дикон пытается подняться с места и не может. Он смотрит на свои руки, которые запутаны в полупрозрачной паутине лучше, чем в промасленных веревках. Он дергает руки, но путается только сильней, и уже не может даже приподняться.
- Смотри на меня, - Алва стоит на пороге, спокойный, как всегда. Немного ленивый, презрительный голос, и длинные пальцы лежат на рукояти шпаги. Ричард смотрит и не может наглядеться, и хочется обнять его, не во сне, не в мороке, а наяву, живого, чтобы губы не пахли мертвой тиной. Хочется обнять, а потом пусть прогоняет, захочет, пусть оставит, но все это потом, и Дикон молча смотрит на Повелителя Ветра, как смотрят на единственное нужное и важное в этой жизни.
- Да, мой эр, - слова срываются сами, привычные, грустные слова, словно ими можно вернуть Варасту и комнату с низким потолком, когда он был счастлив и грешен.
Рокэ делает шаг и натыкается на невидимую стену. Девочка сзади истерично смеется, прыгая на крупе у лошади, которая одним глазом наблюдает за происходящим. Ей не впервой. Мимо нее проходило столько страсти, боли, ненависти и любви, что она давно привыкла к трепетанию людей на иглах изломов. Катари кладет на голову Повелителя Скал венок из лилий, они пахнут так одуряюще, что Ричард пытается дернуть головой, но не может, прозрачная паутина тянет его к земле.
- Сегодня у него только одно свидание, - Катари скалится, показывая острые зубы. Ее нижнее платье делает ее похожей на призрака. Кровь на груди - на изображение святой Октавии. И только фарфоровая маска делает ее той, кто она есть, - Он пойдет к своему другу, который так хотел оказаться сильнее меня, он пойдет к золотому принцу.
Дикон смотрит на своего герцога. И, наверное, впервые видит растерянность на его лице.
- Верни мне его, змея! - Рокэ кричит, и Дикон чувствует, как его самого бросает в жар. "Нужен? Зачем, эр Рокэ"?
- Не нужен, не нужен, - Катари ходит вокруг него кругами, - Ты сегодня уже предназначен в дар нам. Ты уже умер. На тебе фата смерти, - она смеется, поднимая руки к потолку, и длинные волосы кажутся Ричарду серебряными. Он чувствует огонь синих глаз. Это почти до сладости больно.
- Нужен! Я люблю тебя, слышишь мальчишка! - Первый маршал Талига сбивает руки в кровь о несуществующую стену. Он раз за разом ударяет кулаком по одному месту, его кровь не такая яркая, как та, что на руках у Ричарда, - Я всегда любил тебя, и поэтому боялся.
Дикон поднимает голову и молчит. Только с глухим стуком в висках снова бьется сердце.
- Я сказал это потому, что хотел тебя оттолкнуть, я боялся, что тебя из-за меня убьют, - у Повелителя Ветра срывается голос, он кричит, словно бредит, и глаза горят бешенством, и только когда Дикон пытается подняться к нему навстречу, Алва сумасшедше улыбается. Судьба любит его, судьба даст ему еще один шанс.
- Ты его не получишь, он мой жених этой ночью! - Катари злится, но уже не смотрит на Ричарда, и только шипит слова, повернувшись к Алве.
- По-моему, его наряд больше похож на фату невесты, - Рокэ кривит губы, и Дикон, не выдержав, начинает смеяться. В его памяти золотые ночи Варасты, когда он засыпал на чужом плече, в его памяти нет и не было яда, кинжалов и заговоров. В его памяти теплые губы, касающиеся плеча. "Я люблю тебя".
- Я согласен, Рокэ, - впервые в жизни он смеется легко и весело, теперь он понимает Ворона, перед лицом смерти шутить оказывается так просто.
Когда Первый маршал пробивает кулаком стену, которой не было, Ричард поднимается, кинжалом перерезая паутину. Кровь на его руках давно остыла, а сталь родового клинка хочет пить. Улыбаясь, наследник дома Скал поворачивается к своей не-мертвой королеве.
Пегая кобыла ржет, девочка смеется, танцуя на ее крупе, они уходят, оставляя только отсвет зеленых глаз и паутину, навсегда испортившую Ричарду костюм.
Рокэ подходит и обнимает его, прижимая к себе.
"Ты мой".

@темы: Талигойя, фанфики

---

Команда: Талиг; тема: Неожиданная трактовка канона

[Команда Талига]

Название: Круг
Команда: Талиг
Тема: Неожиданная трактовка канона
Герои: разнообразные представители семейства Эпинэ
Рейтинг: G
Жанр: драма, романс, ангст
Предупреждения: есть смерти персонажей, однако же умерших и в книге
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше

399 г. К.М .6 день Осенних ветров
- Ты знал, ты знал, все знал! – Женевьев ходила от стены до стены, и Шарль видел, как сжимаются и разжимаются ее кулаки. Знакомый с детства жест, когда сестру охватывали ярость, отчаяние или бессилие изменить хоть что-то, а сейчас все эти чувства бурлили в ней. Они знали друг друга с рождения, были ближе, чем родные брат и сестра, но случившееся три дня назад отдалило их. И, по-видимому, навсегда.
- Я не мог действовать по своей воле, - Шарль бездумно постукивал по столешнице.
- А чья была воля на все это? – Женевьев сузила глаза и остановилась перед кузеном. – Создателя? Короля? Алвы?
- Ты сама знаешь.
- Я любила его! – Женевьев упала на стул, словно разом лишившись сил, и закрыла лицо руками. - Я любила Алана всю жизнь, а сказала ему о своей любви только перед его смертью.
- Ты ненавидишь его? – Шарль давно принял решение, но сейчас ему как никогда нужно было услышать от сестры подтверждение того, что он не допустил самую страшную ошибку в своей жизни.
- Нет, - сестра выпрямилась, расправила плечи, поправила выбившуюся прядь, становясь гордой и сильной Повелительницей Скал. – Франциск Оллар тоже жертва, и он об этом узнает. Один круг – не слишком долгий срок.
- Нам хватит.
- Ты так уверен? – Женевьев пристально посмотрела Шарлю в глаза. – Если бы все зависело от нас, то мой муж был бы жив, как и Рамиро Алва. И мы бы не стали предателями.
- Мы никого не предали, Эрнани высказал свою волю.
- Он так хотел умереть? – усмехнулась Женевьев. – Он мог бы просто отречься и жить дальше.
- Ты должна помнить, время Раканов уже ушло и еще не пришло.
- Я помню, прошло двадцать лет, но я все помню так ясно, словно вчера мы танцевали вокруг костра, пели, смеялись. И все были живы.
Они замолчали.
- Я уезжаю, теперь у меня новый супруг, - в голосе Женевьев сквозила неизбывная усталость. – Дикон никогда не станет герцогом Окделлом и Повелителем Скал, пусть его минует наша доля. Пусть моих детей не коснется беда!
Шарль подошел и коротко поцеловал Женевьев в щеку.
- Потому я всегда буду один.
- А через четыре столетия не падут ли на наши головы проклятия потомков? – вокруг глаз Женевьев залегли черные круги, следы горя и бессонницы. Шарль не знал, что ответить.
- Скажи, Шарло, - сестра опустила глаза. – Как мы будем жить дальше?
- Нам остается только служить Талигу. Только это.

27 г. К.С .21 день Летних Молний
Франциск Оллар умирал, и все знали об этом. Оллария затихла, однако слухи о том, что будущим королем станет Рамиро Алва, пасынок Франциска, передавались из уст в уста и во дворце, и в крестьянских домах.
- Я приму корону, - тон Рамиро не оставлял сомнений в твердости его намерений. Шарль едва слышно выдохнул. Мальчик не должен стать королем, еще не время!
- Франциск хочет, чтобы я стал его наследником, - Рамиро нахмурил брови, будто продолжая мысленный спор с кем-то. Шарль догадывался, с кем спорил Алва. – Право на трон принадлежит Октавию, но брат не хочет править страной, и скажу прямо, он отличный человек, потому из него никогда не получится хорошего короля. А из такого как я, может, что-то и выйдет.
Рамиро улыбнулся, напомнив об отце. Он был слишком похож на Рамиро-старшего, только глаза материнские, синие-синие, как море. Воспоминания причинили уже знакомую боль, к которой Шарль привык, как к тому, что перед дождем ноет плечо, в которое когда-то вонзилась агарисская алебарда.
- Завещание написано. Все решено.
Шарль потер висок, куда переползла боль. Он запятнан предательством уже двадцать восемь лет, он не женился, не обзавелся детьми, но наказание за отступничество преследует его с упорством породистой гончей, вцепляясь в тех, кто ему дорог.
- Рамиро, ты не можешь стать королем.
- Почему? – синие глаза не спрашивали, а пытали, и вся боль перешла в сердце. Шарль встал, подошел к окну и посмотрел на Олларию, прекрасную, залитую солнцем и не знающую беды.
- Олларам дан один круг царствования, а Талигу подарен еще круг мира. Время Раканов наступит через четыре сотни лет. Твой отец знал об этом, как и Эрнани Ракан. Теперь твоя очередь узнать правду.
- Я слушаю, - Рамиро подошел к Шарлю и посмотрел в том же направлении. Еще цвели астры, но ветер дул все холодней и холодней. Приближалась осень.

15 день Летних Молний 276 г. К.С.
- Ты осуждаешь меня? – несмотря на разницу в возрасте, они давно перешли на «ты», так захотел Алонсо, и Рене не видел смысла спорить. Маршала Эпинэ за глаза часто называли сумасшедшим, а то и бешеным, за весьма буйный нрав, однако глупцом его не назвал бы никто, а после того, как он уничтожил корпус Пеллота, его имя произносили с немного опасливым восхищением.
- За что? – Алонсо весело сверкнул ярко-синими глазами, отчего у переносицы появились морщинки. – За то, что ты поднял райос, перестал мне подчиняться и чуть не остался без головы?
Рене ответил широкой улыбкой.
- И за это тоже.
- Ты победил, вот что важно, а победителей не судят.
- Ты так думаешь? – тихо спросил Рене.
- Однако я не ожидал, что будут казнены все, - взгляд Алонсо сделал жестким и цепким.
- Предательству нет прощения.
- Поэтому ты оторвался от солдат и в одиночку пробивался к Пеллоту? Хотел наказать себя, погибнув, как герой? Глупо. Я могу найти иное применение твоим талантам.
- Я слишком жесток с предателем, потому что сам потомок предателя, ты это хочешь сказать? – Эпинэ резко отвернулся, сорвав лист с березы.
- Шарль Эпинэ был достойным человеком и отличным полководцем.
- Рамиро Алва мог бы стать величайшим маршалом Золотых земель, Алан Окделл мог бы еще жить и жить, служа Талигу.
- А еще может пойти дождь из вина, град из хлеба, а кошки откроют всем дорогу в Рассвет, - хмыкнул Алонсо, подойдя к Рене и приобняв его. – Взбодрись, друг мой, предстоит многое совершить, чтобы нашим правнукам было проще пережить Излом, до которого мы, к несчастью, не доживем. А было бы любопытно посмотреть, как будущие Алва и Эпинэ справятся с грядущими неприятностями.
- Ты называешь конец света неприятностью?! – Рене отодвинулся, с сомнением посмотрел на Алонсо и расхохотался.
- Раз уж мы до него не доживем, то не будем лишаться сна и аппетита, - невозмутимо ответил Алва, поправляя перевязь. – Война еще не закончилась. Однако впредь все же не рискуй головой зря, погибнуть можно и с большей пользой. И сними райос, поголовное истребление гайифцев плохо скажется на моде.
- Мы победим, - уверенно кивнул Рене. – Эномбрэдастрапэ!
А отвечать по счетам все равно придется. Об этом маршал Эпинэ не забывал никогда.

389 г. К.С. 3 день Осенних Ветров
Если сто раз провести по волосам гребнем, то они будут сиять, как ручеек под солнцем. Так всегда говорила нянюшка Жаннетта, а Магдала знала, что нянюшка не обманет. Девяносто семь, девяносто восемь… Магдала отложила гребень и поймала улыбку отражения. Она себя вовсе и не считала тщеславной, что же плохого в том, чтобы находить свое отражение привлекательным? Хотя братья все время ее дразнили. Необидно, конечно. И постоянно приносили цветы Жозине и ей. Вот и сегодня Робер оставил астры в вазе: сиреневые и пурпурные. Пусть дразнятся, они старше, но все равно еще мальчишки, а Магдала понимала, когда мужчины смотрят с восхищением. Как Эмиль, да и симпатичный однокорытник Мишеля, виконт Валме, кажется, влюбился. А завтра объявят о ее помолвке с Фердинандом Олларом, и она станет невестой короля, наденет золотой браслет, а через несколько месяцев станет королевой. Магдала Эпинэ, Магдала Оллар, королева Талига будет носить черно-белое и родит наследника трона. Отражение вновь улыбнулось, горькая складка у рта контрастировала с беззаботной улыбкой и все же была почти незаметной. Многие наивно считали, что Эпинэ простодушны и благородны до глупости и не умеют притворяться. Слишком многие забывали, что у иноходцев смертельно опасные копыта и бешеный нрав. Девяносто девять, сто. Теперь ее волосы сияют, как и достойно наследницы Анри-Гийома и королевской невесты.
Магдала вынула цветок из вазы и вдохнула горьковатый осенний запах. Через десять лет астры будут источать столь же тревожный аромат, только все станет неважно, а сегодня она хотела бы вдохнуть полынь и ковыль и вспомнить, как давным-давно в третий день месяца Осенних Ветров умерли двое, а они стали проклятыми. Магдала вернула астру на место и взяла письмо со стола. Несколько строк прощания, слова о любви отцу, Жозине, братьям, отдельно приписка для Робера. Нет! Их тайна на двоих так и будет принадлежать только им. Письмо полетело в огонь. Бумага – плохой союзник, она может попасть не в те руки, и тогда они пожнут бурю. Магдала взяла в руки бокал и долго сидела, наблюдая, как огонь в камине отражается в алой Крови. Драгоценное вино, подарок от семейства Алва, знак дружбы и расположения. Знают ли они? Знает ли Рокэ Алва? Он красив, Магдала однажды встретила его при дворе, и сердце ее забилось, как ласточка, подхваченная ветром, впрочем, это произошло так давно! Один глоток, обжигающее тепло южного зноя в вине. Отец побывал в Кэналлоа в юности и рассказывал, что там ветер несет песок, тяжко дышит море на закате, а гранаты цветут, как кровь. Еще глоток. А как хорошо они повеселились сегодня! Ги даже смог украдкой поцеловать ее пальцы. На самом деле он не нравился Магдале, но все равно приятно. Катари плела венки и представляла, какие драгоценности подарит Магдале на свадьбу король и будет ли среди них алая ройя, смеялись братья, а Эмиль был так хорош в новенькой форме! Если бы она не зашла отдышаться в беседку, стремясь отдохнуть в тишине чуть-чуть, если б не затаилась среди зелени, дыша прохладой, может, Магдала не увидела бы, как ее любимая тетя Кара сыплет в бокал вина белый порошок. Разве не тетя Кара отдала ей бокал, сказав, что будущей королеве надлежит первой выпить лучшего южного вина за здоровье Его Величества? Магдала посмотрела ей в глаза и все поняла, дед так часто вещал о предательстве и угрозах Эпинэ от врагов, об ударах кинжалом в спину и яде в вине. Он упоминал имена Савиньяков, Алва, Валмонов, и никогда Ариго. И так легко оказалось сделать вид, что отпиваешь глоток, пролив остальное в траву. Неужели Каролина Борн так жаждет, чтобы ее дочь стала королевой? А может, Магдала помешала еще чем-то? Уже не важно.
Тетя Кара напомнила, что предательство возвращается из века в век. Магдала читала завещание Шарля Эпинэ. Никто из рода Эпинэ не должен породниться с Олларами. Никто из рода Эпинэ не должен взойти на трон. Никто из рода Эпинэ не должен уйти от платы, в их семье пусть платит она. Магдала достала астры из букета и стала обрывать нежные лепестки. Оставалось сделать последнее.
Она не сдавалась, а уходила, как уходит воин в последний бой, принимая на себя самый жестокий первый удар. Магдала Эпинэ отсалютовала бокалом темноволосому отражению и допила отравленное вино.

400 год К.С. 4-й день Весенних Молний
Робер не солгал Левию, сны ему действительно больше не снились, как не приходили больше странные видения, чужие воспоминания. Спать стало спокойнее, дышать легче, однако чувство утраты копошилось в душе, как Клемент в буфете.
- За вас, Ваше Крысейшество, - Робер отсалютовал бокалом седому, однако как и прежде бодрому крысу и допил красное, немного горькое вино. Крыс ненадолго перестал скрестись, повел носом и продолжил поиски чего-то неизвестного. Интересно, что он нашел на верхней полке, какие тайны, недоступные человеку?
Робер подавил желание пощекотать зверька, не желая вмешиваться в чужие секреты, ему хватало своих. Алва прекратил являться в сновидениях, как и золотые глаза гоганского мальчика, глаза Мэллит. У Марианны черные глаза, в них легко утонуть и забыть обо всем, что случилось или случится. Иноходец погладил жемчужины ожерелья, ощущая прохладу, которую бусины хранит всегда. Возможно, если закрыть глаза, то можно будет услышать уходящий шум ручья. Магдала любила повторять, что ручьи несут напевы далеких морей. Странно, что ему вспомнилась сестра, он так давно решил не вспоминать о ней. Поначалу не удавалось, однако после гибели отца и братьев стало легче, а смерть Жозины научила не помнить о доме и о тех, кто был семьей. Но Магдала… Та потеря ударила больнее всего, еще не началась бессмысленная кровавая бойня, и ее уход служил предвестником, только Робер не понял и умчался забывать в Торку, к товарищам, к лошадям, к ясности и войне. Он знал, от чего она умерла, ни на секунду не поверив в скоротечную лихорадку, от которой сестра скончалась за два дня, не приходя в сознание, ни в отраву выдуманных дедом врагов. Магдала не дала бы себя отравить, дед, может, и видел призраков в каждом закоулке, однако приучив внуков к яду, совершил доброе дело. В то утро Робер первым зашел в ее комнату, чтобы пожелать доброго утра, и первым нашел Магдалу. Она лежала в кресле, огонь в камине погас, а на столе лепестками подаренным им же астр тлело слово «плата». Это было послание для него, Магдала платила собой, что-то заставило ее пойти на это, оживив память о предательстве. Тогда Робер не понял и долго не понимал, пока Катари не взошла на трон, заняв место Магдалы. А они так любили тетушку Кару… Робер горько усмехнулся. Каролина Борн просчиталась, кузина Катари слишком чиста душой для подобной роли. А ведь он столько лет избегал любых упоминаний об Ариго, вычеркнув их из жизни, а теперь Катари – единственная, кто остался из его семьи, и он должен сделать все, чтобы и ей не пришлось платить за чужие грехи.
- Монсеньор, - Робер непроизвольно вздрогнул, вынырнув из глубин памяти. Никола подошел беззвучно и смотрел несколько неуверенно. Иноходец насторожился, его генерал редко проявлял подобные чувства.
- Что случилось?
- Я хотел бы поговорить об Окделле, - Карваль насупился, в который раз напомнив упрямого бычка. Робер подавил усталый вздох. Очередной круг начинался снова.
- Никола, я и так знаю, что ты сейчас мне скажешь. Пойми, герцог Окделл абсолютно безвреден, после смерти Альдо некому больше забивать его голову выдумками и глупостями.
- У него живет Штанцлер, - в голосе Николы прозвучало настолько явное отвращение, что Робер пристально вгляделся в генерала.
- Когда-то ты считал Августа Штанцлера союзником.
- Я ошибался, как и мы все. Маршал Алва – достойный человек, а бывший кансильер – лжец и предатель.
- Я согласен, что Дика следует оградить от влияния Штанцлера, - Робер почувствовал, как по его колену пробежали маленькие лапки, Клемент чуял внутренний гнев спасителя всегда. – Я буду просить Катарину подписать приказ о высылке бывшего кансильера из Олларии. Хотя было бы проще решить все с помощью пистолета.
Робер недобро улыбнулся, вспомнив Эпинэ, девицу Нику и свой пистолет, нацеленный в лоб эра Августа.
- Пожалуй, вы правы, моньсеньор, - Карваль говорил серьезно, как эсператистский проповедник. Робер коротко взглянул на маленького южанина.
- А что касается герцога Окделла, то я приложу все усилия, чтобы он не тревожил сестру, пока она не разрешится от бремени.
- Лучше, чтобы он оказался подальше от Ее Величества, еще со времен Алана Окделла их семья любит предательские удары.
- Не стоит так говорить об Окделлах, - Робер предупреждающе вскинул руку. – Алан погиб за то, во что верил.
- Как скажете, монсеньор, - на удивление легко отступил Карваль. Робер разозлился на свою вспышку, Никола ничего не знает и не виноват, что смотрит на все вот так.
- Прости, я был слишком резок. Я обо всем позабочусь.
- Монсеньор, - Никола кивнул и столь же бесшумно удалился.
Дикон, Катари, Штанцлер, Никола, Марианна, Борны, братья, Магдала… Виски пронзило мгновенной болью, как ударом молнии. Весна пришла недобрая и тревожная. Пальцы снова прикоснулись к жемчугу Марианны. У них все будет хорошо! Пусть у них, у нее все будет хорошо, Лэйе Астрапе! Шарль Эпинэ умер бездетным и одиноким, но прошло четыреста лет, правнуку необязательно повторять судьбу предка. Может ли то, что он оправдал Алву на суде, искупить их проклятие? Робер поцеловал ожерелье, всей душой желая перенестись к единственной женщине в своей жизни. Он оправдал, не думая о долге, он поступил по совести. А Дик? Почему он не остановил мальчишку? Айрис погибла в Надоре.
И все же Робер попытается. Дикона он под любым предлогом удалит из Олларии, подальше от Катари и от себя, сестра родит и уедет в безопасный Ноймаринен к детям, Штанцлер больше не причинит никому вреда, Алва на свободе и пусть совсем немного, но он приложил к этому свои силы. Марианна любит его, а сны больше не приходят. И возможно, только возможно он никогда больше не увидит в кошмарах остекленевшие глаза умершей сестры.

378 год К.С. 14-й день Осенних Ветров.
Магдала ничуть не боялась ни страшной мармалюки, ни Девы с Худой Рукой, ни безголовых призраков. В семь лет в такие глупости уже не верят! И ночь была самая обычная, а взрослые заперлись дома, жгут свечи и говорят о скучных непонятных вещах. Пусть они боятся, она вовсе не трусиха, как дразнил ее Арсен. У крысы был очень противный голый хвост, вот и все. Магдала решительно подобрала длинный подол и пошла дальше по дороге к старой беседке. Днем они часто играли там, и ничего плохого не происходило, и ночью не произойдет, а Арсен пусть съест крысиный хвост! Робер однажды гулял Темной ночью, и сейчас жив-здоров. Она такая же смелая и даже смелее! Тишина вокруг Магдала была пустой, а ночь – черной, как чернила тети Арлетты. Девочка упрямо шла вперед, не оглядываясь. Больше всего ей хотелось к Жозине, уткнуться носом в подол ее платья и слушать истории про привидений. Но до беседки она дойдет! Магдала уже разглядела смутные белеющие очертания беседки - цвет напомнил ей однажды найденную в канаве обглоданную кость – когда за спиной услышала звук шагов. Сердце остановилось, а потом заторопилось, как лошадь на скаку, и Магдала побежала просто потому, что стоять была не в силах.
- Магда! – ее позвали, и это оказалось страшнее всего. Они знали ее имя, она не убежит!
- Жозина! – тонко вскрикнула Магдала, закрыв лицо ладонями. Конечно, она споткнулась о первый же камень и упала, борясь с тошнотой. – Мама! Не трогай меня, чудовище!
Преследователь подбежал, и девочка приготовилась кусаться.
- Ты что, больно же! – вскрикнул призрак голосом Ро. – Открой глаза, это просто я!
Магдала замерла, пытаясь понять, не обманывают ли ее, но отец всегда говорил, что страшнее всего сам страх. Она приоткрыла один глаз и увидела сидящего рядом брата, недовольно потирающего запястье.
- Это ты, Ро! Ты! – завизжала счастливая девочка, кидаясь на шею брату.
- Сумасшедшая, - проворчал тот, освобождаясь и поднимаясь на ноги. Затем он протянул руку измазанной сестре: - Пойдем скорее домой, пока не заметили, что нас нет.
- Нас накажут? – Магдала снова ничего не боялась, ведь вдвоем не страшно.
- Тебя накажут, а меня, возможно, и на порог не пустят, - брат грустно улыбнулся. – Кукушонок Эпинэ.
- Что? – непонимающе нахмурилась Магдала, цепляясь за руку Ро. – Почему кукушонок?
- Так меня дразнили когда-то, - пробурчал брат. – Руку не сломай.
- За что? – Магдала сильнее сжала пальцы, доверчиво прижимаясь к брату. – У тебя нет крыльев.
Робер засмеялся и потянул ее к дому.
- Пошли уже. Однажды я тоже убежал в Темную Ночь.
- Я знаю, знаю! Ты такой храбрый!
- Но все решили, что меня подменили, и я стал ненастоящим, потому и дразнили кукушонком. Дед даже прижег мне руку, чтобы показать, что я настоящий.
- Было больно? – Магдала всматривалась в лицо брата.
- Да.
- И никто не заступился, когда тебя обижали? Знаешь, мне не нравится. И домой я больше не хочу! – Магдала резко остановилась.
- Жозина заступилась, - Ро потянул сестру вперед. – Пойдем скорее, ночью все равно может быть опасно.
- Я не хочу, чтобы меня жгли. Я буду кусаться, даже дедушку укушу!
- Никто не будет тебя жечь, - в голосе брата отчетливо росло недовольство, - если мы скоро вернемся. Поторопись!
- Не тяни меня! – Магдала ускорила шаг и принялась вертеть головой по сторонам, позволяя вести себя. – Ой, смотри!
- Что еще?!
- Там цветы.
- Ну что за детские глупости, Магда? Какие цветы?
- Красные, и я не малютка! – девочка вырвала руку и отступила на шаг. – Сам гляди, глупый старший брат!
Робер повернулся и застыл. В ночной тьме алели маки. Магдала торжествующе улыбнулась. Она права и ничего не выдумывает! Только пальцы вдруг похолодели.
- Я хочу к Жозине, пошли, - теперь Магдала тянула брата. – Пошли же!
- Да, да, пойдем…
И тут ночь вспыхнула, пламя разлилось вокруг детей неостановимым потоком, разбрызгивая искры, маки превратились в костры, а на поляне появились словно сотканные из пламени фигуры людей, только головы…
- Смотри, Ро, у них головы, как у наших кошек, - прошептала Магдала, заворожено наблюдая, как фигуры кружились в танце, сплетаясь в причудливые группы и распадаясь, как угольки костра. Тишина не ушла, но девочка слышала песню. В песне поется - сердце вернется, сбудется то, что должно. Дева смеется, что остается, если уж все решено? Брачные клятвы, память проклятья - все растворится, как дым. Сестры и братья, к времени жатвы все уже станет иным. Вечно скуке не бывать, вечно вам не танцевать, с скорбью, мукой, должен руки вновь от крови отмывать ради общего спасенья тот, кому вовек забвенья не видать. Не стоит ждать и надеяться на чудо - лишь один из всех вас будет роковой рассвет встречать. Плата слишком велика, чтоб забыть про должника, все заплатят, всех охватят боль, отчаянье, тоска, и предательства печать будет смыта - на века, только зря невесте ждать - не дождется жениха. Но все можно изменить, даже тоненькая нить может воссоединить Четырех в условный срок, и пророчества - не рок, а намек...
А потом все исчезло в одно мгновенье.
- Что произошло, Ро? – Магдала плакала и улыбалась одновременно. – Какое предательство? Кто кому должен заплатить? Ро?
- Я не знаю, Магда, - тихо ответил брат, почти до боли сжимая ее руку. – Я все еще слышу их слова.
- Может, мы должны заплатить? Они же нам пели?
Брат еще крепче сжал пальцы, вызвав у Магдалы крик боли.
- Прости! Ты никому не будешь ничего платить. Побежали домой.
- Побежали!
Дети помчались к замку, в котором их ждали мама, тепло и печенье Мариетты.

302 год К.С. 6-й день Осенних Молний.
Волк Ноймаров вечно бежал к закату. Рене Эпинэ наблюдал, как движется мощная серая фигура на развевающемся флаге. Он знал, что осталось недолго наблюдать за этим бегом, и он уже не успеет увидеть вздыбленных иноходцев, гарцующих над башнями в родной Эпинэ. Горечи маршал не испытывал, его жизнь была долгой и полнилась славными победами, он нашел верных друзей и достойных врагов, женился по любви, у него прекрасные сыновья и дочь. Войну они выиграли, и их с Алонсо клятва исполнена.
- Решил уйти, не прощаясь? – Рене удивленно поднял голову, что могло бы показаться приветствием Алонсо Алве, по-хозяйски ввалившему в комнату Эпинэ.
- От тебя, пожалуй, уйдешь, - пробормотал Рене, опуская голову на подушку. Сил не хватало держать ее на весу, а уж тем более сидеть. – Из Кэнналоа в Северную Придду путь неблизкий.
- Бешеному Алве сто бье не крюк, - ухмыльнулся Алонсо, повторяя известную в армии поговорку. – Не угостишь гостя вином?
- Сам нальешь, - Рене бесконечно рад был видеть Алонсо, постаревшего и поседевшего, но все с такими же ярко-синими глазами, как и много лет назад. – Умирающий не обязан исполнять ничьи капризы, даже Первого Маршала и соберано Кэнналоа.
- Скорая кончина не идет на пользу твоему характеру. Не так ли, Белый Мориск? – Алосно сел рядом с кроватью и занялся бутылкой вина. – Лучшее кэнналийское, еще при Луисе Алва собирали урожай ягод. Надеюсь, врачи тебе не запрещают?
- Сейчас мне самое время беспокоиться о здоровье, - улыбнулся Рене. – Наливай немного, сил у меня осталось ненадолго.
Алонсо разлил вино: себе полный бокал, Рене – на дне.
- За Талиг!
- За Талиг!
Рене приподнялся и сделал глоток, затем упал на подушку.
- Как там?
- Все тихо. Гайифа по-прежнему сидит с прижатым хвостом, Карл решил вымостить улицы в центре города булыжником. В Олларии новая первая красавица, Маргарита Менье.
- И ты, конечно, с ней знаком?
- Нас представили.
- Раймонда выцарапает тебе глаза. Как ты покажешься в армии с такими ранами? - усмехнулся Рене.
- Я верен своей жене, что не мешает мне ценить красоту, - отмахнулся Алонсо, подливая себе еще вина.
- Решил напиться и сразу отметить мои поминки? Говорят, что у смерти синий взгляд.
- У сестры смерти, - негромко отозвался Алва.
- Неважно, - Рене прикрыл глаза. – Скоро я сам увижу, когда встречу этих прекрасных эрэа.
- Тебе будет не слишком скучно в Рассвете в столь блестящем обществе.
- В Рассвет мне не попасть, - пожал плечами Рене. – Эпинэ ждет Закат.
- И твоего трехлетнего сына тоже? – с внезапной резкостью отозвался Алонсо.
- Не напоминай о Робере! – Рене гневно распахнул глаза. – Он умер невинной крохой.
- Значит, он в Рассвете, - спокойно сказал Алонсо. – Как и многие из твоего рода. Вот Алва там гораздо меньше, если вообще есть.
- Рамиро.
- Рамиро Алва? – Алонсо искренне рассмеялся. – Разве что молитвами святой Октавии.
- Погибший от рук предателя попадает в Рассвет.
- Тебя не Мориском следовало назвать, а ослом! Твое здоровье!
- Налей мне еще. Я отдохнул.
Алонсо вновь наполнил бокалы.
- Мой предок знал много больше, чем думал Шарль Эпинэ, - помолчав, сказал Алонсо. – Если кто и оказался жертвой, то Алан Окделл. И Эрнани Ракан.
- Шарль служил Талигу.
- Как и многие Эпинэ до и после него. Прекрати винить себя во всем, Рене.
- Я тревожусь о детях. Мишель, Арсен и Магдала заслужили долгой и счастливой жизни.
- Она у них будет.
Рене не ответил, прислушиваясь к нарастающему в ушах гулу, сердце сдавило обручем.
- Я жалею только, что не успел повидать детей, Алонсо.
Алва наклонился, улавливая тихий шепот умирающего.
- Обещай, что приглядишь за ними.
- Обещаю.
Рене взглянул в покрывающееся красной закатной дымкой небо. Волк Ноймаров бежал навстречу закату, и Рене спешил за ним, туда, где его уже ждала Лусия.
- Я хочу, чтобы меня похоронили здесь.
Алонсо кивнул, и Рене закрыл глаза. Последнее, что видел маршал Рене в этом мире, был синий-синий взгляд.

32 год К.С. 3-й день Летних Скал
Шарль Эпинэ отложил в сторону слегка помятый лист. Дядя завещал ему титул, земли, все богатства. Детей у него не было, и Шарль всегда знал, что наступит день, когда он станет преемником дяди и новым Повелителем Молний, и все равно оказался не готов к тому, что Шарля Эпинэ не станет. Дядя так до конца и не оправился от болезни, и Шарль старался навещать его как можно чаще, несмотря на то, что в последние годы старик превратился в затворника. Шарль часто удивлялся, отчего дядя, так тепло относившийся к нему и Рамиро, стал отдаляться от них, а вот теперь все стало ясно. Земли, титул, деньги – все теряет важность перед вот этим исписанным быстрым дядиным почерком листком. Шарль знал, что текст навсегда останется в памяти.
«Я, Шарль Эпинэ, Повелитель Молний, маршал Талига, готовясь предстать перед Первым судом, объявляю свою последнюю волю племяннику Шарлю Эпинэ и предоставляю ему же исповедь с тем, чтобы он хранил ее и поведал только своему наследнику.
Шарль, не все я расскажу тебе, но, прочитав написанное, помни об одном, долг и верность нашей семьи – служба родине, неважно, носит ли страна имя Талигойя или Талиг. И служение для нас остается единственной дорогой и правдой.
Издавна Эпинэ оставались опорой страны и династии Раканов, правящей Талигом по высшему праву. Однако настали времена, когда Талиг настигла угроза бесчисленных бед и кровавых войн. Те, кто называли себя Людьми Чести, думали единственно о своей выгоде, оставляя Талиг истекать кровью. Эрнани Ракан страдал серой лихорадкой и не мог более твердой рукой управлять Талигом, а сын его Эркюль был слишком мал и не проявлял характера, который помог бы спасти страну. Эрнани Последний принял решение пожертвовать своей жизнью на благо страны и уступить право на трон Франциску Оллару, видя в нем человека, способного принести пользу Талигу. Однако же, не будучи до конца уверенным в надежности новой правящей династии, постановил, что Рамиро Алва или же его наследники могут сместить с трона любого из рода Олларов, дабы самим принять тяжесть управления страной. Такова была воля последнего короля из рода младшей ветви Раканов, потомка Эрнани Святого.
Тебя, Шарль, полагаю, удивили мои слова о младшей ветви рода Раканов, поскольку Эрнани Святой был единственным оставшимся в живых из четырех братьев и единственным же законным правителем Раканом. Старшие его братья, Анэсти и Эридани погибли бездетными, а имя Ринальди Ракана предали забвению и запрету, причиной чему послужили преступления Ринальди, совершенные против Беатрисы Борраски.
Знай же, дорогой племянник, что Беатриса Борраска носила дитя Ракана, но не Ринальди, а Эридани, и в срок разрешилась от бремени сыном Альбином, который и являлся истинным правителем по законам Золотой Анаксии. Тайну рождения ребенка хранили надежно до тех пор, пока Альбин не узнал всей правды, после чего покинул пределы страны и основал в Багряных Землях род, который со временем стал называться Алва. Такова истина.
Дорогой племянник, природа одарила тебя острым умом, и думаю, ты уже понял, что род Алва – род истинных властителей нашей страны, о чем было ведомо Эрнани Последнему, который и хотел вернуть трон законным правителям. Однако он не считал возможным раскрыть тайну преступлений Эридани и Беатрисы, дабы не предать позору всех Раканов, а оттого не мог объявить Рамиро Алву своим преемником и вручить ему корону, меч, жезл, щит и копье, как не мог вручить власть Рамиро, поскольку закаменевшие в предрассудках Люди Чести не приняли бы полукровку из Кэнналоа. Но жизнь рассудила за нас всех в тот месяц Осенних Ветров, и ее устами заговорил Эктор Придд, решивший захватить власть путем шантажа. Он открыл Эрнани Ракану, что его сын Эркюль не Ракан, а Придд, и отец его - Эктор, много лет состоявший в преступной связи с Бланш. Тогда Эрнани принял решение, определившее судьбы многих, судьбу Талига. Желая спасти Талиг и передать корону в руки законных наследников, Эрнани отдал трон Франциску Оллару, оставив свое завещание, прочитав которое, умеющий смотреть в суть поймет, что Оллар – лишь местоблюститель до тех пор, пока один из рода Алва не займет свое место по законному праву. Эрнани не верил, что Рамиро Алва захочет сместить Франциска Оллара, кэнналиец любил лишь свою гранатовую родину и жену и всегда чурался короны, тогда Эрнани возложил свои надежды на ребенка Октавии, звезды предсказали мальчика, и в ночь со второго на третий день Осенних Ветров Эрнани Последний вызвал меня и рассказал историю, которая бытует со времен Эрнани Святого и которую я передаю тебе. Именем Талига и во имя его он взял с меня клятву помочь осуществить свой план, дабы на трон взошел сын Октавии. Рамиро Алва должен быть убран с дороги, во благо страны. Так сказал Эрнани и я доверился ему, потому что стоял на грани отчаяния. Тело Ракана было истерзано болезнью, однако ум был острее кинжала. Он отлично знал натуру своей жены, Алана Окделла и Рамиро Алвы, как и меня. Позже он призвал Рамиро, написал свое завещание и попросил убить его. Я отказался, как и было оговорено, тогда Рамиро поднял меч по просьбе Эрнани. Оставалось лишь сказать Бланш о смерти мужа и Эктора Придда, а уж она нашла того, кому верность застила глаза. Так погибли Рамиро Алва и Алан Окделл.
Дальнейшее тебе известно, Шарль. Франциск Оллар оказался благом для Талига, его сын Октавий взошел на трон, а Рамиро Алва-младший – его верный помощник и любящий брат. Я же, Шарль Эпинэ, предатель и клятвопреступник, ведь ночью второго дня Осенних Ветров после разговора с Эрнани Раканом я отправился к Рамиро Алве и рассказал ему обо всем. Я должен был поступить так, разговор с Эрнани помог мне разгадать загадку двух десятилетий и понять, как я должен поступить, пусть мое сердце и моя совесть возражали мне.
На моих руках кровь Эрнани Ракана и Алана Окделла, как и кровь Алвы, пусть его решение и было добровольным. И если бы только на мне остался груз предательства! Я не женился, несмотря на все уверения Аннабель, что она готова разделить со мной любую судьбу, у меня нет детей. И я могу только надеяться, что тебя и твоих потомков не затронет тяжесть расплаты.
Вероятно ты, Шарль, спрашиваешь себя, отчего же корону носит Октавий Оллар, а не Рамиро Алва, ведь ради этого сложили головы Эрнани Ракан, Алан Окделл, Эктор Придд и его отец. Знай же, что еще не время Ракану владеть Талигом, не время вновь забиться сердцу и услышать зов Зверя. Олларам подарен круг, потом же наступит время перехода и пора предела, когда старое и новое перемешаются, и начнется новый отсчет эпох. Я знал об этом, однако не рассказал Эрнани, я не мог, но тяжесть вины не становится легче. Рамиро знает правду и передаст знание детям, Алва будут оберегать Олларов, пока не закончится срок и последний из Олларов не предаст последнего из Алва.
Я не раскрою тебе всего, что знаю, в надежде уберечь тебя, сын мой. Когда наступит последний Излом, ни я, ни ты уже не будем в этом мире, и я могу лишь лелеять в сердце своем веру, что наши потомки не посрамят нас и что Эпинэ очистятся от предательства.
Рукопись эту храни в тайне, но не уничтожай, чтобы не стерлась память.
Прощай, Шарль. Помни, все, что осталось у нас – это Талиг и служение ему».
Шарль закрыл глаза, вбирая в себя тишину летнего утра. Тьма еще придет на порог его дома и протянет руку, а сейчас время звучать тишине.

379 год К.М. 12-й день Весенних Молний.
- Женевьев, не уходи далеко!
- Конечно, мамочка! Мы с Шарло ищем цветок безвременника, говорят, он сияет, словно алая ройя.
- Безвременник не приносит радости, малышка, - прошептала мать вслед убегающей дочери.
Но Женевьев было девять, и тревожные мысли не касались ее. Ей нравилось бегать с Шарло и таким смешным Аланом среди душистых кустов и искать цветок из нянюшкиных преданий.
- Смотри, сестренка, там что-то блестит!
- Это он, безвременник. Бежим скорее, пока не погас!
Брат с сестрой побежали на сияние цветка, как на свет огня, чтобы поймать сказку.
- Это не цветок.
- Шарло, смотри, они танцуют. Танцуют!
- Ты слышишь их пение, сестренка?
- Да.
Шарль сжимал руку Женевьев, наблюдая, как разгорается пламя из алой искры лепестков, а вокруг в почти неуловимой пляске несутся прекрасные люди с кошачьими головами и распахнутыми крыльями. То ли пляска, то ли полет. Пламя стремилось к черному небу, и в сиянии созвездий дети слышали песнь о грядущем.
Время начнется, время вернется, время придет и уйдет, времени кольца вьются - не бойся, время навек истечет. Это лишь солнце - ваши рассветы, ваш ненавистный закат, промахи ваши, ваши победы - все, все вернется назад. Время возврата, время расплаты вам суждено выбирать. Чем бы ни клялся кто-то когда-то - право имеет решать, может судьбу выбирать каждый - достаточно знать, что будет честным, время и место нам не дано выбирать. Дети Астрапа, танцуйте, ликуйте, ваши утраты - не навсегда. Сердце в зените кровью истает, только кто знает, так же, глядите, льется вода. Предназначенье - только мгновенье, лишь обещанье всем, а прощанье - не навсегда. Трон опустевший законный властитель вновь обретет, смерти приспешник плату возьмет, время придет и время уйдет, время надежды - снова, как прежде, ломается год. Выбито в камне к сердцу воззванье - время камня не ждет. Горы свершений, пропасть забвенья - камень дорогу кладет, только куда поведет эта дорога вас от порога, что за дорога вас ждет - дети Астрапа, решать вам. Жителям Юга времени - Круг, а дальше их время уйдет. Зло не пробьется, кровь, что прольется, снова быльем зарастет. Помните, дети - времени сети вам разрывать, вам плести. Время наступит, время отступит, время владыке прийти. Друга в короне, друга на троне, верного друга жди в конце Круга, время вперед не гони. Или возмездье кровью и местью счастья погасит огни. Дети, идите, верьте, служите, не забывайте вовек. Не забывайте, помните, знайте, не уступайте страху и боли, вот твоя доля, вот твоя нить, человек.

@темы: фанфики, Талиг

---

Открытие.

[Зимний Излом]

Наступило 21 декабря, и мы начинаем выкладку текстов на фест "Зимний Излом".

Выкладывать мы будем по две темы, то есть, по четыре текста в день.
Да, это много - но впереди зимние праздники, так что мы надеемся, что читатели справятся с прочтением. :-)

Тексты будут выкладываться с 21 по 29 декабря; 30 и 31 декабря будут выложены внеконкурсные тексты.

Несколько слов о порядке комментирования: участники могут комментировать тексты команды соперников на свое усмотрение; комментируя тексты своей команды, они должны помнить, что раскрывать авторство текста, прямо или косвенно, запрещается.
Если автору будет очень хотеться ответить на комментарии "от себя", то он может прислать свой ответ капитану команды, и капитан запостит его от логина командного сообщества - но лучше не злоупотреблять этой возможностью. В конце концов авторство все равно будет раскрыто, и ответить на все комментарии вы сможете уже неанонимно.

Голосование за лучшие тексты будет проходить после того, как все тексты будут выложены - с 1 по 10 января 2010 года.
В нем может принять участие любой пользователь, зарегистрировавшийся на дайри не позже 13 октября 2009 г.
Голосование будет проводиться так: в специально отведенном посте все читатели и участники феста смогут назвать четыре наиболее понравившихся им фика.
Участники команд могут голосовать только за работы противоположной команды.
За первое место работа получает 10 баллов, за второе - 7 баллов, за третье - 5 баллов, за четвертое - 3 балла.
Баллы суммируются. Команда, набравшая наибольшее количество баллов, побеждает.

Если остались какие-то вопросы, их можно задать в комментариях к этому посту. :-)

@темы: организационное

---

Баннеры

[Зимний Излом]

Напоминаем, что выкладка работ начнется 21 декабря, в понедельник

Будем благодарны за рекламу ))

<div align="center"><a href="http://happy-fest.diary.ru/" target=_blank><img src="http://static.diary.ru/userdir/4/9/9/8/499808/47096930.gif"></a></div>

<div align="center"><a href="http://happy-fest.diary.ru/" target=_blank><img src="http://static.diary.ru/userdir/2/6/7/5/267557/47099108.jpg"></a></div>

<div align="center"><a href="http://happy-fest.diary.ru/" target=_blank><img src="http://static.diary.ru/userdir/2/6/7/5/267557/47097977.gif"></a></div>

запись создана: 11.10.2009 в 23:43

@темы: организационное

---

новости)

[Зимний Излом]

Дорогие друзья! 18 октября закончилось, прием заявок закрыт. :-)

Команду Талига мы приглашаем сюда, а команду Великой Талигойи - сюда. Сообщества предназначены для командной работы, так что доступ в них открыт только участникам соответствующих команд.

Всем остальным напоминаем, что выкладка работ начнется в середине декабря.
Когда темы фиков будут распределены между участниками внутри команд, их полный список появится в этом сообществе - чтобы потенциальные читатели знали, чего им ждать. :-)

@темы: организационное

---

Добро пожаловать на фест

[Зимний Излом]

Мы приветствуем вас в сообществе "Зимний Излом", посвященном проведению командного феста "Классика жанра".

Во всяком фандоме есть фики на определенные темы. Например, кто только ни притворялся парой ради каких-то важных целей - и Гарри с Драко, и Айя с Йоджи, и кто угодно еще. Или, скажем, параллельная реальность, в которой события пошли немножко по-другому, не так, как в каноне - и герой случайно поменялся местами со своим двойником и теперь пытается понять, что происходит - знакомо? Читали?..
А вот в фандоме ОЭ многие "классические" темы еще не использованы - и мы считаем, что это непозволительное упущение. Давайте заполним эти пробелы вместе.

Заполнять фандомные пробелы будут две команды - команда Талига и команда Великой Талигойи. Выбирайте, на чьей стороне будете вы - на стороне Лучших Людей или на стороне Людей Чести? Где будет происходить действие вашего фика - в Олларии или в Ракане - а может быть, в Кабитэле? Как вы расставите акценты, чем закончится ваша история?.. Выбирайте таймлайн и героев, занимайте серьезную политическую позицию - и присоединяйтесь к одной из команд. Возможно, именно вы принесете победу своей команде!

...Главное, помните, что все это - just for lulz. Давайте повеселимся - и пусть то, что в фандоме будет еще больше новых фиков, станет нашей общей победой. :-)

Подробные правила и точные сроки проведения феста можно найти здесь, а подать заявку - здесь. Заявки принимаются с 12 по 18 октября.

Наши баннеры:

<div align="center"><a href="http://happy-fest.diary.ru/" target=_blank><img src="http://static.diary.ru/userdir/4/9/9/8/499808/47096930.gif"></a></div>

и еще два

<div align="center"><a href="http://happy-fest.diary.ru/" target=_blank><img src="http://static.diary.ru/userdir/2/6/7/5/267557/47099108.jpg"></a></div>

<div align="center"><a href="http://happy-fest.diary.ru/" target=_blank><img src="http://static.diary.ru/userdir/2/6/7/5/267557/47097977.gif"></a></div>

Присоединяйтесь, мы вас ждем. :-)

@темы: организационное

---

Прием заявок

[Зимний Излом]

Итак, вы окончательно определились и хотите к нам присоединиться.

Вы преданы идеям Великой Талигойи, Ракан - ваш истинный король, а Оллары - династия узурпаторов?.. Вы предпочитаете старые книги и истории гальтарских времен, вы полагаете, что благородное происхождение и древность рода - не пустые слова?.. Вы хотите изменить сюжет и оставить анакса на его троне, а эориев вознаградить по заслугам? Или, может быть, вы просто хотите, чтобы в вашем будущем фике на первом плане оказались Люди Чести?
Так или иначе, вам в команду Великой Талигойи (капитан - Сказочка.).

Вы считаете, что новое всегда лучше старого, вас вполне устраивает правящая династия, вы готовы считать благо Талига своей целью? Вы предпочитаете иметь дело с Лучшими Людьми, и вам плевать, что кое-кто зовет их "навозниками"? Вам кажется, что гордиться своим происхождением стоит только тогда, когда больше гордиться нечем? Олларию вы предпочтете и Кабитэле, и Ракане, а старые легенды пусть покрываются пылью в библиотеках?
Тогда ваш выбор - команда Талига (капитан - daana).

Форма заявки одинакова для всех:

1. Юзернейм
2. e-mail для связи
3. Команда, за которую вы хотите играть.
4. Готовы ли вы сменить команду, если это будет необходимо для общего блага, и с честью защищать интересы другой стороны?

Мы ждем ваших заявок. :-)

@темы: организационное

---

Правила феста

[Зимний Излом]

1. Фест "Классика жанра" проводится в сообществе "Зимний Излом". Срок выкладывания работ - к Зимнему Излому, то есть - с 21 декабря по 27 декабря.

2. В конкурсе участвуют две команды, команда Талига и команда Талигойи. В каждой команде должно быть равное количество авторов.

3. В начале приема заявок будут названы капитаны команд. Подавая заявки, потенциальные участники указывают, за какую команду хотят играть и готовы ли сменить команду, если количество участников в разных командах по итогу приема заявок окажется разным.

4. Работы должны будут соответствовать темам из заранее подготовленного оргами списка "Фики, которые должны быть в каждом фандоме". Темы одинаковы для обеих команд, и их количество будет равно количеству участников. Внутри команд темы будут распределяться волей Абсолюта - то есть, по жребию.

5. Фик, написанный участником на доставшуюся ему тему, должен соответствовать идее команды, за которую играет участник: это может быть соответствие по таймлайну, по выбранным героям, по политическим симпатиям или выбору "стороны-победителя" в сюжете и т.д.

6. Жанры представляемых на конкурс работ - свободные. Ангст, романс, флафф, юмор; слэш, гет, джен - на ваше усмотрение. Объем каждой работы должен быть не менее тысячи слов, максимальный объем не ограничен.

7. Команда-победитель определяется читательским голосованием. Голосование проводится в отдельном посте после завершения выкладки всех работ.
До окончания голосования работы, участвующие в фесте, не могут выкладываться нигде, кроме сообщества "Зимний Излом" и закрытых сообществ команд.
Раскрывать авторство работ до окончания голосования запрещается.

8. Работы будут выкладываться в сообществе с 21 по 27 декабря 2009 г. капитанами команд под логинами командных дневников.

9. Голосование будет проводиться с 1 по 10 января 2010 г. В нем может принять участие любой пользователь, зарегистрировавшийся на дайри не позже 12 октября 2009 г.
Голосование будет проводиться так: в специально отведенном посте все читатели и участники феста могут назвать четыре наиболее понравившихся им фика.
Участники команд могут голосовать только за работы противоположной команды.
За первое место работа получает 10 баллов, за второе - 7 баллов, и за третье - 5 баллов, за четвертое - 3 балла.
Баллы суммируются. Команда, набравшая наибольшее количество баллов, побеждает.

10. Если что-то непонятно, спрашивайте. :-)

@темы: организационное