Команда: Талиг; тема: Смертельная болезнь

[happy-fest]

Название: На границе бури
Команда: Талиг
Тема: Смертельная болезнь
Герои (пейринг): Рокэ Алва/Ричард Окделл
Рейтинг: R
Жанр: драма/романс
Предупреждения: АU начиная с попытки Ричарда отравить Алву (таймлайн - ОВДВ)
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше

Пролог

Медленно, неспешно течёт в бокал струйка тёмного вина, наполняя его до краёв. Кровь… Дикону казалось, что она повсюду: не только в бокале, не только и не столько алыми капельками – дрогнула рука – на столике, но и на его руках. Потому что это всегда страшно – выбирать. Особенно когда для кого-то твой выбор будет означать смерть. Кого бы ты ни выбрал. Хочется заскулить, как маленькому глупому щенку, спрятаться, забыться, вообще не рождаться на этот свет. Но дозволенного всем, в том числе и обычным дворянам, не мог позволить себе Повелитель и наследник Скал. Он не должен бояться, не должен дрогнуть, потому что иначе погибнут десятки, а то и сотни невинных людей. Это ведь так легко: всего две маленькие, почти невидимые крупинки в бокал – и на другой чаше весов окажется смерть потомка предателя, убийцы… Ворона. Того, кому он клялся служить и кого он клялся защищать. И сейчас он нарушит эту клятву, потому что эр Август прав: только он, Ричард Окделл, может спасти всех, кого Дорак обрёк на смерть. Так ведь будет правильно, да?
- Дикон, Вы там ненароком не уснули прямо стоя? Я, конечно, всё понимаю, но даже с Вашими талантами, юноша, невозможно разливать вино более десяти минут! – в голосе Алвы не было издёвки, лишь мягкая, почти добродушная насмешка.
Рука невольно дрогнула, и две белоснежные гранулы растворились в вине. Ещё несколько минут… Сама судьба встала на его сторону!
- Сейчас, монсеньор, я уже несу…
Повернуться, чуть не смахнув графин со стола, и быстро, пока опять не позволил себе усомниться, пока не передумал, подать один из бокалов Алве. На лице маршала, как всегда, ничего не отражалось – всё-таки не заметил. А если и подосадовал на неуклюжего оруженосца, то втайне, ничем внешне не проявляя своё неудовольствие.
- Давайте сюда бокал, юноша, - Алва подошёл тихо, как кошка, заставляя Ричарда вздрогнуть в очередной раз и молча подать маршалу бокал. – У Вас такой затравленный взгляд, Дикон, что я начинаю ощущать себе зверем, - снова странная, чуть кривая усмешка.
– Что ж, давайте наконец выпьем. Но поскольку просто так пить будет неинтересно… предоставляю вам право предложить тост.
Тост… душа ушла в пятки, не спрашивая, достойно ли подобное поведение Ричарда Окделла. Страшно! Так страшно ему, наверное, не было ещё никогда в жизни – разве что в далёком детстве, когда матушка запирала его в наказание в самых пустых, холодных и отдалённых комнатах старого замка. В каменном мешке, откуда, сколько не зови - не кричи, не сдирай кожу на руках до крови – не дозовёшься.
- За… за справедливость, монсеньор.
- Вот как? – брови Алвы удивлённо приподнялись. Маршал был всё-таки немного удивлён, но уже через мгновение опять усмехнулся, салютуя Дикону бокалом. – Что ж, как скажете, юноша! Только не забывайте, что справедливость штука изменчивая… уж больно она разная для всех нас…
Знает? Неужели всё-таки знает? Сердце ёкнуло, ладони предательски вспотели. На что ещё мог маршал сейчас намекать? И так всё яснее ясного: его план провалился! Сейчас главное - не показать своего страха, не умолять, не просить за себя…
Но ничего не случилось. Маршал всё так же странно, почти пугающе улыбался, не отрывая взгляда от замершего юноши, и потянулся к бокалу, собираясь отпить.
Он умрёт. Ворон умрёт и все будут спасены, и на тебе навсегда останется клеймо предателя и клятвопреступника, но неужели столько жизней того не стоят? Доля секунды на раздумья. Ведь всё ещё можно исправить, можно! Ведь ты не ненавидишь Рокэ Алву, ведь ты теперь готов служить ему и повиноваться. Ты готов сражаться за Талиг – тот Талиг, который защищает синеглазый маршал, не за Талигойю. Отец… он простит, он поймёт, наверное. А если нет – дань мёртвым уже отдана. Пора жить своей жизнью, нельзя позволить её искалечить, нельзя позволит Алве умереть вот так… от яда, поданного тем, кого он защитил и кому хоть немного доверился. Голова кружится всё сильнее, губы пересохли, а ведь не прошло и секунды! Пусть всё останется так, как и должно было. И пострадает он один. Но не за Талигойю, а за собственную глупость. Податься вперёд – даже будь у него пистолеты – попасть в бокал он бы не смог, тем более не попав при этом в Алву. Значит просто разбить, вырвав из рук. Он сможет. Нет… он просто не успеет. Значит, остаётся только одно.
Ричард отставил свой бокал в сторону, и, будто отвечая на удивлённый взгляд Алвы, прошептал:
- Не пейте вино, монсеньор, оно отравлено.
Он ждал чего угодно: гнева, ярости, оскорблений, заключения под стражу и даже смерти, только не этих слов, пропитанных горечью и усталым разочарованием:
- И кто же его отравил, Ричард?
- Я, эр Рокэ, но… - слова посыпались поспешно, юноша заполошно перескакивал с одного на другое, стараясь успеть высказать всё, желая это высказать, только надеясь, что ему всё-таки дадут эту возможность. Раз уж сразу Ворон Рокэ не убил… он не таков, как граф Штанцлер, в спину не ударит. Я знаю, понимаю, что предательство невозможно простить, а я Вас предал, после того, как поклялся служить Вам и охранять Вашу жизнь. Вы вправе сделать со мной всё что угодно, только выслушайте, пожалуйста… Я…я должен кое-что Вам рассказать, мне кажется, что это важно!
- Говори, - жёсткий, бездушный голос и холодный взгляд. Пусть так, но он хотя бы выслушает.
Если бы Дикон не знал своего эра достаточно хорошо, он бы подумал, что Рокэ… больно? Придут же в голову подобные глупости! Да, Алва заботился о своём оруженосце, но ведь не мог же… не мог же он настолько ему доверять, что теперь больно? От тупости герцога Окделла, от невыпитой отравы, от собственной сегодняшней откровенности и гитарного перебора. Ты, наверное, никогда не сможешь понять его до конца, и никто не сможет, но выбор уже сделан, а значит…
- Монсеньор, сегодня я виделся с графом Штанцлером, - надо продолжать, не обращая внимание на полный весёлой ярости взгляд, - и он рассказал мне, что Вы с До… с кардиналом Сильвестром собираетесь уничтожить всех, кто Вам мешает, - голос всё-таки дрогнул, - даже детей и стариков, и … королеву, - он сам слышал себя будто издалека.
Почему-то сейчас стало совершенно неважно, что случится с теми, кто был в этом страшном списке, стало даже неважно, что случится с Катари. Это было ещё более жестоко и бездушно по отношению к несчастным людям, но Ричарду теперь всё равно. Потому что он был лишь орудием, его легко подставили - это он понял только сейчас, - чтобы уйти от расплаты самим. Они не подумали, эр Август и другие, что щенок покажет клыки и всё расскажет Алве. Губы невольно скривились в злой усмешке, и Дикон неожиданно поймал на себе внимательный взгляд Алвы. Он смутился, но всё-таки решился продолжить. Только теперь уже не обвиняя, а, признавая виновным себя, пусть это всегда так сложно – понять вовремя, пока ещё не произошло ничего непоправимого, что теперь делать и как поступать.
- Я знаю, что я поступил очень… глупо, поверив ему, но привык доверять эру Августу, а…
- Можете так не беспокоиться, юноша, я прекрасно знаю, что отнюдь не являюсь примером для подражания и источником всяческих добродетелей, - злая ярость поутихла, опять всё тот же безразличный взгляд…
- Это было так в начале, но после Дарамы, после того, как я увидел Вас по-настоящему, -слова сорвались прежде, чем он сумел их удержать, - Вы совсем другой на войне, эр Рокэ, не такой, как в столице! Я захотел Вам подражать, я хотел стать таким, как Вы! Я не верю, не верю, что Вы действительно такой, каким Вас рисуют многие в своём воображении! Святой Оноре назвал Вас щитом Талига и я ему… верю, правда… Я взял у графа Штанцлера кольцо, - имя, ставшее за эти несколько минут ненавистным вязнет на губах, - он сказал мне, что это кольцо рода Эпинэ, но я уже не знаю, правда ли это. Он говорил мне, что только убив Вас, я смогу спасти тех людей, обреченных на смерть. Он говорил, и всего несколько часов назад я ему верил. Но он послал меня – он ведь знал, что скорее всего я погибну, и он знал, что я на это пойду, а сам… остался в стороне. Я только сейчас это понял. Я знаю, вы считаете меня глупым мальчишкой, я не знаю, зачем вы взяли меня к себе тогда, в Фабианов день, но я Вас не предам, клянусь!
А теперь всё-таки опуститься на колени, касаясь губами сверкающего синей гладью перстня, касаясь напряжённых, чутких пальцев замершего эра… Почему-то на мгновение стало очень жарко, и Ричард почувствовал, как вспыхнули щёки. Так странно. Неведомое, странное чувство проснулось где-то в глубине, заворочалось, заставляя испуганно отпрянуть, столкнувшись тут же с безбрежной синевой знакомых до боли глаз .
- Можете убить меня, эр Рокэ, за то, что осмелился подумать о предательстве, за то, что я его чуть не совершил, но только не прогоняйте меня. Я такой… Такой герцог Окделл никому не нужен. Мне некуда идти и не к кому возвращаться.
Дикон замер, как статуя, ожидая своего приговора, а пальцы Алвы неожиданно забрались в короткие, топорщащиеся светлые волосы, крепко обхватывая затылок, не давая отвернуться.
- Определённо, я не ошибся, - Ричард было дёрнулся, но в голосе маршала больше не было ни той пугающей, безразличной холодности, ни ярости или гнева – скорее – одобрение? - Небольшая встряска явно пошла вашим мозгам на пользу, юноша, Вы наконец-то научились ими пользоваться. Что ж …- Рокэ замолчал, не отрывая пугающе-синих глаз от замершего оруженосца. - Думаю, Вы хорошо усвоите этот урок, Дикон, потому что если подобное повторится… Я–то вас не трону, но не все так добры и великодушны.
- Я никогда, монсеньер…
- Я Вам поверю, - рука соскальзывает, давая возможность отстраниться, но Дикон неожиданно для себя на мгновение прижимается к ладони, трётся об неё, как жаждущий ласки верный пёс, щенок, но, получив щелчок по лбу, отстраняется, вскакивая на ноги.
- Сейчас Вы вернётесь к себе, юноша, в свою комнату, и не высунете носа из моего особняка, пока я Вам не разрешу. А в моё отсутствие будете во всём слушаться Хуана. Это понятно?- Алва говорил довольно жёстко и сухо, но Дикон старался не обращать на это внимания, потому что в глубине чужих глаз плескалось что-то очень странное – не пугающее, но завораживающе-нежное, ласковое и спокойное.
Если бы маршал не отвернулся, Ричард бы решил, что действительно сошёл с ума. Раньше эр никогда так не смотрел на него. И пусть оставаться без Алвы наедине с работорговцем было несколько неуютно, но Дикон поймал себя на мысли, что теперь предпочтёт общество сурового, мрачного кэналлийца, готового защищать своего соберано до последней капли крови, обществу многих Людей Чести. О них даже думать сейчас не хотелось. Неужели все соратники отца такие подлецы? Тогда неудивительно, что Эгмонт Окделл погиб. Ещё хорошо, что от достойной руки – это было наилучшим выходом, спасибо Алве.
- Да, монсеньер!
- Прекрасно, - Алва едва заметно, но как-то по-доброму усмехнулся внезапному энтузиазму своего оруженосца, - тогда можешь быть свободен.
И добавил уже про себя, отворачиваясь к окну и всё ещё вертя в руках проклятый бокал:
- С благородными спасителями отечества я теперь всё же поговорю, и как можно скорее…

Талиг. Оллария.

Дикон боялся засыпать после того, как неделю назад ему приснился первый, до жути реалистичный кошмар с ним самим в главной роли. Юноша проснулся раньше, чем испугался, что уже может не проснуться никогда, раньше, чем начал воспринимать бред, как реальность. Но так не могло продолжаться долго. Он старался не спать: засиживался допоздна, снисходя уже до игр в карты с кэналлийцами, как за соломинку хватался за редкие появления Алвы в доме, не отходя от него ни на шаг, пытался тренироваться со шпагой в одиночку, доводя себя почти до головокружения. Но на третью ночь он всё же уснул, как засыпал и в последующие. Он уже не пытался сопротивляться сну – только встречал его с молчаливой обречённостью, вновь погружаясь в вязкую паутину кошмаров. Там он преступил клятву, отравил Рокэ, оказался в Сакаци и встретил Альдо Ракана. Только почему-то на давнюю мечту теперь сердце отзывалось нестерпимой болью, а в голове стучала только одна мысль – та, которая не позволяла герцогу Окделлу остаться в этой реальности навсегда. Он не предавал Алву. Он не дал своему монсеньеру выпить яд. Он больше не ненавидит его. И никогда не пойдёт против его воли.
Но сегодняшний сон был в тысячу раз хуже предыдущих. И больше всего тем, что Дикон во сне был беспомощной марионеткой в чьих-то недобрых руках. У него не хватало сил ничего изменить. Не хватило сил помешать разрушению гробницы Октавии, прикончить Альдо, принёсшего в Олларию смерть и разруху, прикончить Штанцлера, оказавшегося подлецом… Здесь он был бессилен. Ведь его здесь на самом деле не было, но с каждым сном в это всё труднее верилось, всё с большим трудом Дикону удавалось проснуться – и каждый раз он просыпался с нестерпимой болью в груди, задыхаясь от криков, которые никто не мог услышать. Шальная мысль – рассказать Алве – мелькнула пару раз и исчезла. А то как отравить герцога, так он согласен, а как что-то страшное, непонятное, так сразу к нему за советом. Нет уж, у Алвы сейчас явно хватает дел, он и так почти не бывает дома. Взваливать на него кошмары чересчур мнительного после неслучившегося отравления оруженосца - это подло.
Но сейчас у него появился шанс что-то изменить. Почему-то Дикон чувствовал, что кошмар приближается к концу. И теперь только от него зависит, ЧЕМ именно он закончится. Почему-то юноша даже не сомневался, что ответом на неверное решение будет смерть. Здесь было и так слишком много смертей, не всё ли равно, больше или меньше? Только теперь, держа в руках дрожащую от страха фрейлину Катарины, Ричард понял, что сейчас может произойти. Или это уже давно произошло, а он, как глупый щенок, пытается исправить непоправимое? Руку дрогнула, но в последнюю секунду Дикон сумел отвести кинжал в сторону. Он и сам не осознал, как это произошло – просто в одно мгновение он понял, что только смерть непоправима – всё остальное исправить можно. И если сейчас ему дают этот шанс, то он должен им воспользоваться
- За всё придётся платить, герцог, - этот голос появлялся не впервые, разве что раньше он только посмеивался, не находя своего противника достойным угроз.
- Я готов заплатить любую цену, – сказал, прежде чем понял, что просто так обещать нельзя. Бывает цена, которую невозможно заплатить.
- Мы не потребуем жизни твоего эра, мальчик, мы возьмём твою жизнь, согласен?
- Да, - потому что отступиться сейчас было бы настоящим предательством.
И только сказав эти слова Дикон почувствовал, что теперь по-настоящему свободен. Злость на самого себя, обиды, разочарование в бывших соратниках – всё исчезло, оставив лишь твёрдую уверенность в правильности происходящего. За глупость предков тоже придётся когда-то платить. И здесь эта мысль не показалась кощунственной.
- Правильный ответ, малыш, - мерещится, или невидимый собеседник действительно улыбнулся? – Но мы дадим тебе шанс. И Ему тоже дадим… Сумеет – спасёт. А теперь – иди. И запомни – Сила Четверых и только она охранит тебя. Пробудите стихии…
Невидимый голос растаял, растаял и сон, как будто его не было. Просто спустя мгновение Дикон открыл глаза и оказался в своей спальне в доме Алвы. Впервые без крика, застывающего на губах – взамен было лишь удивительное спокойствие и уверенность в своих силах. И – это не куда не делось - сильная слабость. В какой-то момент показалось, что он больше вовсе не сможет пошевелиться, но слабость отступила – почти. Но достаточно, чтобы Дикон быстро вскочил на ноги, поспешно натягивая одежду в ответ на вежливый стук в дверь – оруженосцу передали, что соберано в своем кабинете и ждёт Дикона у себя.
Оставалось только быстро ополоснуться, пригладить встрепанную шевелюру и бегом броситься на встречу новому дню. Дикон не забыл ни слова из своего сна, но он словно отодвинулся на второй план не мешая радоваться жизни, а только придавая ей особый, терпко-пьянящий вкус.
- Монсеньер, Вы меня звали?
Алва сидел за столом, сумрачно вглядываясь в стопку девственно-чистой бумаги. Рядом стояла бутылка «Крови» и бокал, который Рокэ отставил в сторону при появлении оруженосца.
- Да, Дикон, - какой же у маршала усталый голос, и тёмные круги под глазами, как после нескольких бессонных ночей. Или Рокэ всю неделю не спал? – Собирай вещи, Хуан тебе поможет…
- За-зачем, эр Рокэ? – обида всё-таки прокралась сквозь выстроенную стену, вцепившись клешнями. Его гонят, сейчас? Почему тогда не отослали сразу?
- Вы как всегда делаете поспешные выводы, юноша, - Рокэ поднял голову, проведя рукой по глазам до боли знакомым жестом, - мы переезжаем во дворец. Его Величество Фердинанд умер. Регентом при Его Высочестве Карле волей Совета и Его Высокопреосвященства назначен я. Как своего оруженосца, я Вас от себя пока никуда не отпускал, так что будьте добры собраться и побыстрее, - маршал говорил почти равнодушно, но тёмно-синие глаза пытливо вглядывались в замершего перед ним мальчишку.
- Да, монсеньер, - насколько же проще жить, выпустив из себя многолетнюю ненависть и обиды, насколько же легче слушаться приказов.
И насколько труднее теперь следить за длинными чуткими пальцами Ворона и вспоминать почти случайное прикосновение, вкус неожиданно мягкой кожи на губах… Дикон почувствовал, как начинает заливаться краской и, смутившись ещё больше под пытливым взглядом Алвы, поспешил убраться прочь, пробормотав:
- Я быстро, эр Рокэ!
Как бы не сойти теперь с ума… Невозможно, ну невозможно же так! Он ненавидел, потом привык, а на войне стал восхищаться своим эром, захотел стать похожим на него – и опять возненавидел, но никогда не желал… Желание? Полно, Ричард Окделл! Ты себя теперь не обманешь. Как ты звал его – во сне, трепыхаясь от ужаса и надеясь, что он придёт, как стал ждать его появления: каждого слова, жеста, одобрения. Это выходило за рамки обожания, это внезапно стало чем-то большим. Можно сказать проще: любовь не похожа ни на что, а ты влюбился в своего синеглазого герцога, как закатная кошка. Только бы он не догадался…

***

Во дворце траур, что, впрочем, не мешает регенту и Её Величеству давать послам государств Золотого Договора приём. Вернее, дают его Алва с Дораком, а Её Величество появилась в начале приёма, скромно опустив глаза, блеснула тёмным траурным платьем и красивыми драгоценностями на точёной шейке и удалилась, сославшись на плохое самочувствие. Дикон был этому только рад. И куда только исчезло за эту неделю его пламенное преклонение перед королевой? Из памяти не шёл разговор, подслушанный во сне, жёсткий злой взгляд Катарины и жестокие, но правдивые слова. Но это всё не имело значения - уже не имело. Если бы кто-то раньше сказал, что Дикон будет с гордость носить черно-синий мундир, соглашаться с Алвой и кардиналом, то он бы убил клеветника и мерзавца на месте. А теперь… он только старался поменьше смотреть по сторонам и не обращать внимания на шлейф шепотков и косых взглядов, неотрывно сопровождающих его с того момента, как он вошёл в зал вместе с регентом, вернее, чуть позади него.
Некоторые взгляды чувствовались даже спиной – столько злости в них было. Дикон начал теряться. Откуда это всё? Почему? Он ведь ничего не сделал! Штанцлер… Только сейчас юноша понял, что кансилльера нигде не видно. Да что здесь произошло? Алва ему так ничего и не рассказал, а спрашивать Ричард побоялся – да и времени не было.
- Вы, я вижу, заскучали? – помянешь кошку… Дикон невольно подскочил, оборачиваясь на голос Алвы.
- Н-нн-нет, эр Рокэ, простите, монсеньер, - на них смотрели во все глаза, будто больше смотреть было не на что, и Дикон смущался всё сильнее.
- Вы очень мило краснеете, - Рокэ неожиданно тепло усмехнулся, на мгновение коснувшись кончиками пальцев ладони Дикона. Дрожь и сладкая истома прошлись по телу, выметая прочь все мысли, - знаете, если бы Вы не были верным эсператистом и Человеком Чести, я бы подумал, что вы в меня влюблены… - тихо, вполголоса, а синие глаза тревожно вглядываются в широко распахнутые серые.
- Монсеньер… - если бы не все эти люди, если бы не проклятая стеснительность, если бы… - Мне нужно поговорить с Вами после этого приёма. Можно?
- Отчего нет, - Алва ответил спокойно, но Дикон привык ловить за эти дни любое его движение, даже самое незаметное – пальцы маршала напряглись, - Я сам найду Вас. И, Дикон, не дури… не обращай на них внимания. Тебя никто не посмеет тронуть, - прежде, чем Ричард успел что-то произнести, регент Талига довольно поспешно отступил по направлению к оживлённо беседующим послам.
Да что ему может угрожать? Что здесь произошло? Дикон взял у проходящего мимо слуги бокал с вином, пригубил, не замечая вкуса, и молча отошёл к стене, стараясь не светиться лишний раз. Леворукий и все его кошки, как же он запутался!
Ричард успел почувствовать дурноту и головокружение, но подозвать никого не мог – ноги внезапно стали предательски ватными, сознание помутилось. Он успел ухватиться за колонну, желая только одного – не упасть перед всеми этими людьми и не опозориться, когда чьи-то руки умело подхватили его и отволокли чуть в сторону, под защиту спасительной тени. А чей-то едва уловимо знакомый, холодный голос позвал:
- Вам дурно, герцог? Вы настолько не умеете пить или дело всё-таки в чём-то другом?
Ричард предпринял довольно вялую попытку обернуться, хотя мутящееся сознание уже подсказало, кто стоит рядом. И это было слишком неожиданно, чтобы он мог ответить сразу, но голова, перестав кружиться, заболела – словно раскалённые обручи обхватили затылок. На расшаркивания не осталось никакого желания.
- Валентин?
- Очень любезно с вашей стороны меня узнать, Ричард, - Спрут мгновенно перешёл на столь же фамильярное обращение. В другое время Дикон бы вызвал его за подобную дерзость, но сейчас не хотелось ровным счётом ничего.
- У меня совершенно нет настроения с вами расшаркиваться, Валентин. Либо Вы скажите, что вам от меня нужно, либо уходите. Я не немощный и, право, вы не мой надсмотрщик. Если я и чувствую себя не слишком хорошо, то способен разобраться в этом сам. – Раздражение всё-таки прорвалось наружу, и Ричард одарил всё ещё поддерживающего его за плечи Придда кипящим взглядом.
- Как нелюбезно, Окделл. Впрочем, ожидать от представителя дома Скал, что он проявит неожиданную работу мысли, было бы преступным недоразумением с моей стороны. Есть только одно НО. Я действительно, как вы изволили выразиться ваш «надсмотрщик». Герцог Алва опасается, хотя и не знаю точно почему, за вашу драгоценную жизнь. И, вероятно, за ваше поведение, - почти издевательски протянул Придд.
Ричард дёрнулся, вырываясь из рук Валентина Придда, и только вздрогнул, замерев. Он смотрел в серые, точно мягкие зимние сумерки глаза и не видел там звучащей в голосе издёвки. Только грустное, едва прикрытое сожаление и … беспокойство?
- Насмотрелись, герцог, довольны? – Валентин пытался ухмыльнуться, но получалось это у него плохо. Даже Ричард успел заметить промелькнувший в глазах страх.
- Прости… те, Валентин. Я был не прав. – Что заставило его извиниться? То, что Валентин оказался соглядатаем регента Алвы? Или, может быть, то, что о Ричарде по- настоящему никто и никогда не заботился? Только Рокэ, возможно, но маршал этого никогда бы не показал – приходилось догадываться или обманываться самому. Валентин же беспокоился неподдельно – хоть и неясно почему. - Но если за кого здесь и следует беспокоится, то за Вас. Вы, кажется, очень побледнели.
- Вы, Ричард, себя в зеркале не видели, - Придд слабо усмехнулся и неожиданно поклонился, смотря куда-то за спину Ричарду, - господин регент!
- Спасибо, Валентин, можете быть свободны, - Алва снова подкрался бесшумно, как кошка, и неожиданно крепко обнял оруженосца за плечи, притягивая к себе.
Надо признать, вовремя: ноги у Дикона неожиданно опять подкосились, и он бы упал, если бы Рокэ не подхватил его за талию, практически держа на весу. В тёмно-синих, обычно непроницаемых глазах Рокэ промелькнули искры злости. Придд уже растворился в нарядной шумной толпе, и Дикон попытался встать самостоятельно. Как бы не так. Из рук Алвы было гораздо сложнее вырваться, да и совсем не хотелось… Ричард поймал себя через мгновение на том, что как малолетний щенок трётся о жёсткую, сильную руку, ерошащую его заметно отросшие за последние несколько недель волосы.
- Мы едем домой, - коротко выдал Ворон, одаривая юношу странным, задумчивым взглядом. - Судя по вашему виду, Ричард, напитки крепче чая вам противопоказаны. Выглядите Вы, мягко говоря, неважно.
С этими словами Рокэ подхватил Ричарда под руку, не обращая никакого внимания на его робкое сопротивление и попытки идти самостоятельно. Спустя несколько минут они уже были на улице, а ещё через пару мгновений Алва молча запихнул своего оруженосца в карету и сам неожиданно сел рядом, приказав Хуану отвести Моро в особняк. Умный конь будто кивнул головой, показывая, что понял волю хозяина и подчинится. Ричард бы совсем не удивился, если бы это и в самом деле было так.

Когда они приехали, Алва всё так же молча вытащил Дика из кареты, бросив только короткое:
- Иди за мной.
На вопрос о том, почему он покинул прием, устроенный, собственно, в его честь, так рано, регент Талига не ответил.
По пути в кабинет Дикон заглянул в небольшое, украшенное резными узорами окно и вздрогнул, увидев там своё отражение. Было чего пугаться. Бледный – как он мог так осунуться за несколько часов? - усталый, потухший взгляд. Черты лица заострились, как у смертельно больного. Ричард вздрогнул, не успев додумать дальше, испугавшись направлению собственной мысли. Это был не сон, нет. За всё приходится платить. Только он не думал, что это произойдет настолько быстро. Значит, у него почти не осталось времени. А ведь нужно ещё так много сделать. Ему так не хотелось покидать Алву именно сейчас. Когда он только понял, ЧТО значит для него его эр. Какая-то полузабытая струнка в душе натянулась, отвечая тревожным звоном, заставляя встряхнуться, пробудиться, действовать. Никто не должен знать о том, что с ним происходит. Во-первых, никто ему просто не поверит, расскажи он про сон, а во-вторых… да мало ли что? Меньше всего Ричард хотел увидеть в глазах важных для него людей презрение из-за того, что он испугался смерти. Если у неё действительно такой же синий взгляд, как и у эра Рокэ, то это будет даже приятно.
- Я вижу, вам тоже не нравится собственный вид, Ричард, извольте пройти наконец в кабинет! – голос Алвы – неожиданно холодный и недовольный - раздался над самым ухом, заставив Дикона вздрогнуть. - У меня создаётся впечатление, что нам есть, о чём с Вами поговорить. Проходите!
Алва распахнул дверь – до боли знакомую, с черными, не поддающимися никакой логике узорами – и, пропустив оруженосца вперёд, закрыл её за собой. Щёлкнул ключ.
- Пока Вы мне не представите более или менее приемлемую версию того, что с Вами происходит, Вы отсюда не выйдете, Ричард. Я вам это обещаю.
- М-монсеньор… - Ричард не знал, что ответить, действительно не знал.
Потому что сейчас он должен был лгать. Потому что у него только одни, притом весьма беспочвенные, подозрения. Хотя лгать самому себе уж точно не стоит. Где-то в глубине души, сжимающейся комочком от неведомого прежде страха, Дикон знал, какого рода его болезнь. И знал, что она неизлечима. Ворон ещё не знал ничего и узнать об этом не должен.
- Я… - нужно было как можно быстрее что-то придумать. Что сказать? Как соврать тому, кого любишь? – Я сегодня спросонья сильно ударился головой о спинку кровати, мне снился кошмар и я слишком быстро вскочил, - наконец выбрав оптимальный вариант тихо пробурчал юноша, - думаю, у меня лёгкое сотрясение мозга и мне стоило сказать вам об этом с утра и не идти на приём. Когда я выпил вина, мне внезапно стало дурно, - притворяться не пришлось – румянец стыда сам вспыхнул на щёках при воспоминании о досадном недоразумении на глазах у такого количества народа.
- Странно, что там было, что сотрясать, - неожиданно ядовито заметил Алва, почему-то продолжая пристально вглядываться в лицо оруженосца – будто чувствовал ложь. – И что, подобные припадки и приступы невероятной чувствительности после бокала вина часто с вами происходят, Окделл?
Неужели не верит? Ричард вздрогнул, заставив себя опустить глаза – они сразу же выдали бы его бессильную злость пополам с тоской. Когда теряешь всё – медленно, день за днём, по капле – только тогда начинаешь осознавать, насколько дорого оно тебе было. Теперь юноша готов был простить своему эру любые издёвки, злость. Насмешка и тепло в синих глазах говорили о том, что он ещё жив. И он не безразличен регенту. Изредка только из глубины души появлялся тихий ропот – он никогда не узнает, на что я пошёл ради него. Никто никогда не будет знать, что могло бы произойти, но никогда уже не случится. Что множество жизней спасены. Глупая гордость. Но, вернись всё на круги своя, Дикон знал – он поступит точно так же. Потому что на самом деле сейчас и тогда выбор – это только иллюзия. Дикон знал по-настоящему только одно – у него выбора нет. И ещё он знал, что жалеть будет тоже только об одном – что никогда не осмелится коснуться этого гибкого, стройного, сильного тела, жадно прижаться к тёплым тонким губам, зарыться руками в копну шелковистых чёрных волос. Ни одной ночи рядом с ним. Думать об этом стало для юноши своего рода помешательством. Худшей пыткой, чем любая известная на свете болезнь. Потому что он помешался на Вороне. Вся жизнь, каждая секунда – от его взгляда до одобрительного слова, жеста, от отъезда во дворец на целый день, а порой и на полночи до возвращения. Он тихо сходил с ума, но никто не был способен этого заметить. Время ещё было – судя по тому, как развивалась болезнь, недели две-три, а может и целый месяц. Совершенно бессмысленный месяц, потому что не было надежды.
- Нет, монсеньор… Только когда я постоянно думаю только о Вас…
В голосе юноше на мгновение мелькнуло что-то совсем не присущее Окделлам. Очень алвовское ехидство, лёгкая подначка и какая-то странная, безумная решимость. Нет. Времени совсем нет. Он не может предсказать, что будет дальше, он не должен ждать, пока ослабеет совсем. Нужно действовать именно сейчас и как можно быстрее. Интересно, что подумает Рокэ, если узнает, что его оруженосец его… хочет? Любит так, что готов пожертвовать жизнью?
- Монсеньор, - главное не дать Алве опомниться. Если бы у Дикона было время подумать, он бы уже сбежал, но именно поэтому времени свободы для манёвров он себе и не оставил. – Побудьте со мной… я…
Он задохнулся, не зная, как продолжить. Щёки вспыхнули от собственной глупости и смущения, в груди что-то болезненно сжалось, мешая дышать. Что он сделал сейчас? Зачем он всё разрушил? То хрупкое, невесомое доверие и теплоту, которая так недавно и незаметно просочилась в их с Алвой отношения. Шаг вперёд – и уткнуться носом в чёрный бархат траурного камзола, вдыхая знакомый, кружащий голову аромат вина, стали и пряностей… солнца и юга. И вздрогнуть, когда жёсткие пальцы обхватывают подбородок, приподнимают, удерживая, не позволяя опустить голову, когда ты тонешь в чужих глазах – пронзительно-синих, невероятных, любимых. Пальцы мягко обхватывают голову, зарываются во встрепанные, соломенные волосы и легко гладят, перебирая выцветшие пряди.
- Ты, кажется, действительно много выпил, Дикон, - у Алвы глухой, наполненный скрытым напряжением голос.
Маршал отводит взгляд и будто сам пытается отстраниться, но Дикон не позволяет.
Эта ночь будет только его.
- Ты с утра проклянёшь меня ещё раз и сильно пожалеешь о том, что делаешь. Если ты станешь моим любовником, то об этом неизбежно узнают… - кажется, Алва говорил заранее вызубренную речь. Будто повторял её про себя уже много раз и давно устал от этого.
- Эр Рокэ, Вы сейчас уговариваете меня к Вам не приставать? – Ричард прекрасно осознавал, что наглеет, но почему-то не останавливался. Совесть, вдалбливаемые с детства принципы и отвращение к мужеложству тоже молчали – видимо, с волей умирающего спорить не решались. – Но Вы же не прогоните меня, если я в самом деле этого хочу? Мне нет дела до того, кто что скажет, говорили ведь и раньше. Я просто хочу быть с вами сейчас, пожалуйста.
Серые глаза смотрят, не моргая, в синие. Спокойно, давая понять, что от своего решения он не отступится и не пожалеет. Никогда, сколько бы этого «никогда» ему не оставалось.
Поцелуй обжигает, будто в тело вливается чужая кровь, кипя и переливаясь по жилам. Чужие властные губы подчиняют, уничтожают привычно-тусклый мир. Язык Рокэ проник между зубами, сплетаясь языком Дикона, коснулся зубов, выскользнул, облизнув припухшие губы и вызывая тихий стон. Никто и никогда – даже Марианна – не целовал Дикона ТАК. Страстно, почти ревниво, обжигая и даря своё тепло, будто отдавая всю горечь и боль, скопившуюся за многие годы, ничего не обещая, но, отдавая почти всё, позволяя заглянуть в свою душу и исследуя самые потаенные закоулки твоей собственной. Заставляя забыть обо всём, позволяя поверить, что всё ещё будет. Потому что когда рядом он, ничего невозможно нет. Просто не может быть на свете ничего ему не подвластного.
И ты тянешься к нему, чуть приподнимаясь, осмелев, раздвигаешь своим языком чужие губы, медленно облизываешь их, слегка прикусывая и дожидаясь чуть сбившегося дыхания, довольного стона, чтобы углубить поцелуй. Ты быстро учишься – потому что шанс есть только один.
Ричард почти не помнил, каким образом он умудрился за несколько минут избавиться от одежды – в памяти отложились только мягкие, почти невесомые прикосновения Рокэ, сильные, уверенные пальцы, пробегающиеся по спине, животу, груди, бёдрам, вызывающие новые приступы дрожи и безудержного желания. Алва, кажется, что-то сказал ему, но Дикон не понял, что именно. Просто потянулся вперёд и поцеловал в ответ протянутую руку, ловя на себе неожиданно серьёзный, но очень тёплый взгляд.
- Шшш, Дикон, да ты меня совсем не слушаешь! – его слегка встряхивают, шутливо шлёпая по губам, и юноша немного приходит в себя. – Ты меня немного удивил,- опять этот странный, изучающий взгляд, будто Алва ищет подвох. И вправду ищет, вот только не знает, где именно надо искать… - Точно не хочешь ничего сказать? – знакомый, подавляющий желание врать и сопротивляться взгляд.
Нет. Только не сейчас. Герцог Окделл не может всё время прятаться за спину герцога Алвы. От смерти не спрячешься, хватит уже дурных новостей! Скоро Рокэ сам всё узнает, а до той поры остаётся, как это ни противно, только лгать и притворяться. Прости… если когда-нибудь сможешь, услышишь, поймёшь – прости меня. Потому что всё это только ради тебя.
- Эр Рокэ, я… - слова слетают с губ прежде, чем ты соображаешь, что сказал. Наверное, правду сказать и то было бы лучше, - я люблю вас. Пожалуйста, не прогоняйте меня. Позвольте быть рядом. Хотя бы сегодня! Я знаю, что вы всё равно вправе мне не доверять, но я больше вас никогда не предам, у меня и в мыслях этого не было! Эр…
Одним слитным движением Алва оказывается рядом и усаживает Дикона к себе на колени. Гладит прижимающиеся к нему тело, осторожно, бережно целует загорелую кожу шеи и плеч, иногда слегка прикусывая и проводя по ней языком – оставляя свои метки-дорожки.
Он не видел испуга и боли, на мгновение застывших в тёмных глазах, не видел, как медленно и навсегда отпадает приклеенная когда-то маска. Но чувствовал, что волновался зря…
- Спасибо, Дикон. Спасибо, - тёплое дыхание опалило кожу, но слова заставили встрепенуться, вывернуться из цепких объятий и найдя чужие, сжатые в ниточку губы, накрыть их своими и снова целовать, стараясь запомнить их вкус навсегда.
Стараясь навсегда оставить в памяти этот вечер, шальные, нежные глаза и желание, и страсть, и любовь, разделённую на двоих.
Запомнить жёсткие, сильные пальцы, касающиеся сосков, теребящие их, заставляющие стонать и выгибаться навстречу. Чужие губы и зубы, оставляющие свои метки по всему телу, дразняще касающиеся бёдер, выцеловывая дорожку к паху. Пальцы, осторожно растягивающие, продлевающие удовольствие, не причиняющие боль, а только дарящие ошеломительное чувство целостности и единства. Здесь и сейчас он был нужен, был любим… И всё остальное уже не имело значение. Ни страна, стоящая на пороге Излома, ни люди, знакомые и не очень, враги и друзья, чего-то от него ожидающие, никто и ничто. Только он и Рокэ. Только Скалы и Ветер, танцующий между ними, овевающих их молчаливый, полусонный покой.
И чувство невероятной заполненности, когда Алва всё-таки вошёл в него - сначала очень осторожно, стараясь не причинить своими движениями боль, но потом всё сильнее толкаясь в него, заставляя подчиняться жёсткому, быстрому ритму, уносящему все мысли и полностью отдающему себя во власть страстей. Больно было совсем немного и недолго – потом всё поглотило слепящее, яростное, незамутнённое ни страхом, ни сожалением желание.
Ричард не знал, сколько времени спустя он очнулся, полностью опустошённый, но настолько же невероятно счастливый. Прижался к сильному гибкому телу, лежащему рядом, и только тогда набрался смелости заглянуть Алве в глаза: они смеялись, обволакивая плотным облаком надежды и спокойствия. Всё будет хорошо…
- Спи, Дикон, - Рокэ притянул оруженосца к себе, поцеловал в макушку и уже не выпустил обратно, на безопасный край кровати, не обращая внимания на слабые возражения. – Завтра поговорим.

Сон был вязкий, очень странный… очень знакомый. Такие же сны снились ему несколько дней назад – и, казалось, уже целую вечность. Но долг уже ведь выплачен, цена назначена. Что ещё? Повелитель Скал пока не принадлежит этому миру. Нет… нет!
Дикон согнулся пополам, чувствуя нестерпимое жжение в груди. Оно давило, будто желая выбраться наружу, выворачивало наизнанку, пригибая к земле. Больно! Слёзы невольно брызнули из глаз, как он ни пытался их сдержать. Юноша упал на мягкую, сырую, как после дождя, землю, судорожно закашлявшись. И вздрогнул, увидев алые капли крови на собственной рубашке и на земле. Кашель сотрясал всё тело, вызывая боль, ломоту и озноб. С каждым приступом становилось только хуже, но остановиться он не мог, никак не получалось. Откуда Ричард знал, что должен быть кто-то, кто остановит этот кошмар. Сейчас ведь не время, да? Он ещё не закончил свои дела, он совершенно не готов умереть… Особенно так. Бессильным, проигравшим собственной болезни и слабости. Даже толком не попрощавшись. Это не должно было случиться так! Юноша упрямо попытался подняться, прокусив себе губу, стараясь не кричать, стараясь сдерживать рвущий его лёгкие кашель как можно дольше. Ему уже почти удалось подняться, когда новый приступ снова отбросил назад на землю и оставил его там совершенно опустошённого и беспомощного. Дикон чувствовал, как по испачканным в земле щекам текут злые слёзы отчаянья. Теперь уже всё. Он обхватил себя руками, стараясь хоть немного согреть сотрясаемое ознобом тело. Может быть, это был только сон, но откуда-то Ричард знал, что если здесь и сейчас он умрёт, то где-то там, рядом с Рокэ его тело уже никогда не проснётся. Тихий обречённый стон сквозь стиснутые губы. Опять кровь на губах, на руках, на одежде. Сознание мутится, расплываясь бессмысленной и беспощадной чернотой, но эта чернота по крайней мере дарит покой и забирает боль.
- Заберите меня отсюда, заберите, - обескровленные губы бессильно шепчут в пустоту, - я больше не могу и не хочу. Я заплатил сполна!
- Тише, mio caro, solamente silenzio. Se molto maladо! – тихий, успокаивающий голос, напевные незнакомые слова прорываются сквозь наступающее забытьё. Знакомый язык… кэналлийский?
С внезапно нахлынувшей надеждой юноша пытается приподнять голову, разлепляет непослушные глаза и сталкивается с внимательными, тёмно-зелёными. Незнакомец легко приподнимает Дикона и берёт его на руки, неожиданно касаясь губами лба.
- Тебе осталось совсем мало, - неожиданно говорит он на чистом Талиг. Наверное, его следует бояться, но Дикон не может. Все чувства притуплены, и он только доверчиво прижимается головой к сильному плечу, чувствуя себя возмутительно спокойно. – Это облегчение ненадолго. Я сейчас вынесу тебя отсюда и отправлю в Кэртиану, но и там твоё время истекает. Слушай меня внимательно: ты должен вернуть долг, запомни. Если ты сумеешь уничтожить чужую кровь, ты останешься жить. Росио тебя не отпустит. – Ричард было хотел возразить, что Алва про всё это знать не знает и вряд ли когда-нибудь узнает, но неожиданно промолчал. - Вас связала кровь и клятва, и они сильнее любого колдовства. Только не сдавайся и ищи выход. Пока не поздно – всегда ищи!
Ричард не помнил, когда же всё-таки погрузился в это сладкое, манящее своей безопасностью забытье, но очнулся он довольно быстро.

Кровать, тёплые, мягкие простыни и чьё-то тихое дыхание рядом. Юноша поспешно сел, с трудом переводя дыхание. Всё-таки сон… На тыльной стороне руки была кровь. «У тебя осталось мало времени. Поспеши!» Чёрные шёлковые волосы под рукой. Во сне у Алвы вид… почти безобидный. Таким его любить гораздо проще, но это неважно. Ричард Окделл знал, что ни в жизни, ни в посмертии - нигде он сможет подумать ни о ком другом, лети оно всё в Закат. Нужно попытаться. Сон проступал отчётливо, а от незнакомца остались только горевшие закатным пламенем глаза и впечатавшиеся намертво в память слова. Что-то перевернулось на мгновение, и мир, в который уже раз за последние дни, изменился. Ричард знал, кого ему искать. И где – тоже знал.
Выскользнуть из-под тёплого одеяла, быстро, как можно более неслышно одеться. Видимо, Рокэ действительно безумно устал вчера, если до сих пор так и не проснулся. Остаётся надеяться, что не проснётся и сейчас. Это выглядело очень сентиментально и довольно бессмысленно, но уйти, не попрощавшись, Ричард просто не мог. Хотя будь он сам хоть на краю света, его душа всё равно оставалась здесь. Как в старинных балладах о вечной и верной любви, о прекрасных рыцарях и дамах, которыми он зачитывался в детстве. Резкая слабость заставила на мгновение присесть, напоминая о том, что счёт теперь идёт на минуты. Подойти и коснуться губами любимых губ, сжатых в тонкую, усталую полоску. Прошептать, выдыхая в них, вместе с остатками жизни:
- Я люблю тебя… Действительно люблю. Прости, что обманул, что так ушёл. Я только надеюсь, что мы ещё встретимся.

***
С утра все в доме стояли по струнке. Слуги никак не могли понять, чем прогневили своего соберано. Хуан, один из немногих знавший, в чём именно было дело, прятался где-то в районе подвалов, предпочитая и вовсе не показываться Алве на глаза.
Регент Талига был в ярости. Он сидел в своём кабинете, молча вертя в тонких пальцах бутылку «Чёрной крови», и рычал невнятно на всех, кто пытался к нему зайти. Курьеры летали из особняка во дворец, оттуда к домам Савиньяков, Приддов и нескольких немаловажных на данный момент для маршала персон. На столе лежала маленькая бумажка. Неровные буквы почти плясали, сползая под конец вниз, но текст был вполне читаем: «Простите меня за самовольную отлучку, монсеньор. Я должен вернуть долг крови и попытаться спасти всех нас. Не ищите меня. Я надеюсь, что мы ещё встретимся. Герцог Окделл.»
Дрянной своевольный мальчишка! Что с ним случилось? Рокэ отчётливо чувствовал своим обычным внутренним чутьём, что головокружение на приёме, кошмары, которые, судя по всему, мучили Ричарда в последнее время, странное вчерашнее… гм… поведение и теперь бегство как-то связаны. Но как - Рокэ Алва понять не мог. Воспоминания от вчерашней ночи были ещё слишком свежи в его голове.
- Я действительно люблю вас…
Было или примерещилось во сне? Так отчаянно, до боли хотелось во что-то… в кого-то верить. Подпустить чуть ближе, чем на расстояние, необходимое для выстрела. Подпустить, только для того, чтобы снова потерять? Нет. Хватит уже с него. Хватит, я сказал! Я больше не буду терять!
- Прекрасно тебя понимаю. Кого мы потеряли на этот раз? – жизнерадостный вихорь в лице братцев Савиньяков влетел едва не протаранив дверь кабинета, но Алва почти не поморщился. Привык.
- Мой оруженосец, господа, как –то не имел раньше привычки исчезать ни с того ни с сего, в столь не подходящее время, не проинформировав меня, куда именно он направился, - не в меру язвительно отозвался Алва, срывая своё желчное настроение на излишне радостных друзьях.
Рокэ не заметил, как Лионель быстро потянулся к столу, ловко ухватив бумажку прежде, чем регент успел её схватить сам.
- Однако же, Роо-о-о-кэ, - со знакомой, протяжно-мурлыкающей ноткой протянул старший из близнецов, в то время как младший с интересом заглядывал брату через плечо, расплываясь постепенно в понимающей ухмылке. - Чем это ты так достал своего оруженосца?
Рокэ коротко и сухо описал неразлучным братцам всё произошедшее. Строить догадки было очень трудно в одиночку. Он сейчас, увы, но не был беспристрастен. Как ни странно, Эмиль понял это первым. И резко посерьёзнел, пихая неуёмного брата локтем. Они знали, когда для привычных тёплых шуток не было времени. Жизнь, насмешница, раз за разом проверяет их на прочность. Кто первым допустит ошибку? Близнецы поняли, приноровились. И всегда понимали Рокэ Алву так, как никто другой. Лишних разговоров они предпочитали не разводить и в душу не лезли. Дело – прежде всего!
- Ладно, Росио, не знаю, что там у тебя с юным Окделлом, и во что он опять по собственной глупости вляпался, но мы его отыщем, обещаю. Начнём прямо сейчас.

Близнецы ушли, но тревога никуда не пропала. Напротив, она становилась всё более отчётливой, жёсткой, страшной. Ещё немного, и ничего уже нельзя будет остановить. Изменить. Исправить. Кто-то опять останется лежать на бездушных каменных плитах вместо него. И каждый раз – это кто-то до боли близкий. Старые книги, древние легенды, заклинания, Великие Силы и идущая с ними рука об руку синеглазая леди.
Где ты, Дикон? Зачем ты опять жертвуешь собой, глупый щенок, ради меня? Зачем… ты меня любишь?
Вы напросились сами, господа, я не хотел этого. И, видит Создатель или Леворукий, никогда не желал!

Ветер…
Ярость молний, стойкость скал.
Ветер…
Крики чаек, пенный вал.
Ветер…
Четверых Один призвал.

Ярость…
Против ветра, против всех.
Смелость…
Всё вложить в один удар.
Смех…
Кто сказал, что так любить – грех?
Я тебя не отпускал.
Вверх!

И рвануться в небо, раздирая крыльями непокорный ветер. Устремиться только вперёд, оставляя все сомнения и боль, и сожаления за спиной. Играть со стихией. Петь вместе с ней, зная, что она удержит, ляжет, покорённая, у когтистых лап, ласково взъерошит чёрные сверкающие в рассветном солнце перья. Ветер знает всё. Ветер расскажет всё своему Повелителю, заставляя разбить тихий воздух гневным громким клёкотом. Смерть слишком высокая цена, чтобы ты её заплатил, мальчишка.
Я не для этого смог тебя полюбить! Я никуда тебя не отпущу!

Чёрный ворон резко изменил направление, начиная медленно снижаться где-то в районе Старого Парка. Теперь он знал, где искать свою потерю.

***

Ричард даже не думал, что сумеет найти его так быстро. Он, почти не думая, шёл по каменным мостовым спящей столицы. Казалось, он просто стал невидимым и неслышимым, будто призрак. Но эта мысль облегчения не приносила – наоборот, будто каждое мгновение ему напоминало: ты уже не принадлежишь этому миру. Камни вели его самыми тёмными, неизвестными, почти незаметными человеческому взгляду путями, пока он не оказался у небольшого, порядком обшарпанного старого дома, где-то на северо-западной окраине столицы. Вокруг была сплошная темнота, но видно от этого хуже не становилось. Ричарду казалось, что он видит ещё лучше, чем днём.
В окне, выходящем во двор, горел свет, будто его ждали. Хотя, кто знает? Тварь боится… ей осталось слишком немного, чтобы не бояться. Дверь была не заперта – неужели настолько уверен в своей безопасности? Или знает, что против тех, кто придёт сюда, будут бесполезны любые запоры. Несколько шагов вдоль стены – лестница поднимается почти из угла. Дикон одолел её в три быстрых прыжка и оказался на втором этаже.
Всего одна комната – кровать, небольшая этажерка у неё, старый, облезлый шкаф у окна и пара кресел. Одно из них сейчас занято, и юноша со свистом втягивает воздух, чувствуя, что ещё немного, и его выдержки может не хватить. Но он только вежливо улыбается повернувшемуся на шум человеку, склоняя голову в издевательском полупоклоне. Жест кажется ему знакомым, но сейчас он не придаёт этому особого значения.
- Господин бывший кансилльер, я необыкновенно счастлив отыскать вас. Хотя, признаться, немного удивлён, что Вы выбрали для своего торжественного изгнания такую неподходящую герою и спасителю отечества атмосферу и место. – Дикон никогда не думал, что может так говорить – теперь ему казалось, что кто-то другой, надёжно спрятавшийся под его личиной, говорит так: сухо, иронично, зло.
Это было так похоже… на то, как Рокэ разговаривал со своими врагами. Тогда, когда знал, что уже не пощадит. И судя по всему, Штанцлер тоже прекрасно узнал эту манеру. Узнал, и впервые за всю свою достаточно долгую жизнь по-настоящему испугался. У пришедшего к нему человека не было оружия, но только потому, что оно было ему не нужно. Ричард Окделл сейчас сам был таким оружием, и оно пощады не знало. Бесполезно уговаривать меч тебя пощадить – всё решит хозяин. Кто сейчас дёргал за эти ниточки? Кто знает.
- Дикон, мальчик мой! Это так неожиданно, что ты меня нашё…
Старик не успел договорить. Ричард почувствовал, как, медленно кипя, поднимается в нём та странная, всесокрушающая сила, которая уничтожала его тело. Он отчетливо знал, что если сейчас в полной мере воспользуется ею, то умрёт. Но также и знал, что отступать было слишком поздно: всё, что он делал, всё, что составляло его жизнь и направляло её, вело его сюда.
- Замолчите! Я не желаю Вас слушать. Я не судья и не обвинитель, потому что я не стою того, чтобы быть ими. Я просто исполнитель.
Откуда взялся изящный алатский хрусталь – точь-в-точь из дома Алвы, юноша не знал, но удивляться уже давно перестал. Всё что ни делается – всё к лучшему! Терпкий запах вина, до странности похож на запах крови, рубин кольца зловеще сверкнул в полутьме, роняя две маленькие крупинки в вино.
- Пей, - это не его голос, не его жест. Его здесь вообще нет – в этом кошмарном сне, ставшем явью. - Только знай – это другой яд. Он действует быстрее, но куда мучительнее, – безразличный, ледяной голос. – Пей! Иначе у меня всегда будет возможность убить тебя куда более мерзким способом!
Видимо, эту карту господин кансилльер придерживал до последнего. Тихий, едва слышный звон – и комната внезапно наполняется вооруженными людьми. Один точный бросок – обречённого Стихией людям не спасти – и Август Штанцлер падает, захлебываясь кровью. Откуда взялся кинжал? Он появился просто потому, что так было правильно. «Надо просто уметь просить», - мягко подсказала перехлестывающая через край сила. И он сумел. Успел холодно оценить, будто со стороны, своих противников. Успеет. Больше половины отсюда не уйдёт. Пять человек… может быть! Губы кривятся в странной, пугающей усмешке. Поиграем?
Поворот, выпад – опять поворот. Хорошо, прекрасно! В руке поёт клинок, жаждущий напиться сегодня вдосталь человеческой крови. Один упал. Второй. Третий. Пятый. Перегруппировались. Трусы! Это только его танец! Вот только почему так холодеют руки и немеют губы? Почему по всему телу растекается леденящий холод, крадущийся к сердцу, и тело скручивает приступ кашля. Опять кровь – на этот раз твоя - на белоснежной ткани рубашки, на изысканном плетении кружев. Ты не успел, мальчик. Это конец. На этот раз никто не придёт.
- Пусть Четыре Скалы защитят тебя от врагов, сколько бы их ни было, - шепчут холодеющие губы, когда безвольное тело беспомощно скручивает на полу.
Последний призыв. Последние слова.
– Будьте вы прокляты!
- Пусть Четыре Ветра разгонят тучи над вашими головами, сколько бы их ни было!
Такой знакомый голос. Что только не пригрезится в последнюю минуту.
- Я здесь, Дикон, - скользящий, невидимый силуэт где-то на периферии сознания.
Крики боли и ужаса. Они уже не уйдут отсюда. Хорошо. Значит, эта жертва всё-таки не была напрасной!
- Спасибо, Рокэ…
- Именем Ветра я проклинаю вас. Вы нарушили Закон Древних, и вы умрёте. Обречённый должен умереть!
Вязкая тишина медленно опутывает мозг, даря покой и освобождение от грызущей его легкие боли. Больше ничего не будет. Ни ярких синих глаз, ни страстных объятий. Пусть. Это всё уже не имеет значение.
- Именем Скал я проклинаю Вас. Восставшим против Силы Закона нет спасения, и вы должны умереть.
Сил хватает только на прерывающийся шёпот, но откуда-то он знает, что должен это произнести. Кровь бывшего кансилльера залила ковёр. Только она совсем не красная – мерзкая, зеленоватая жижа. У него уже бред…
- Именем Волн я проклинаю Вас, - откуда здесь Валентин Придд, во имя Заката? Голос Волн бесстрастен, и, наверное, ему уже мерещатся кошмары. - Я так хочу и велю во имя Закона, и жертва будет принята.
Ни стонов, ни воплей уже не слышно – должно быть нападающие мертвы.
- Молний нет, Тино, - какой страшный у Рокэ голос! Будто вся жизнь разом ушла из ещё живого тела. – Мы не сможем его спасти.
- Думаю, что сможем, - на мгновения скорлупа раскалывается и боль и неподдельное отчаянье бывшего врага ошеломляют, заставляя почти очнуться. Только смерть уже крепко вцепилась и всё равно тянет на дно. – Робер Эпинэ просто спит. И видит нас в своём сне, почему бы и нет?
- Именем Молний, я проклинаю вас! – кажется, Робер действительно спит. Голос Повелителя Молний чуть приглушён, а фигура, стоящая рядом с двумя другими Повелителями слишком прозрачна, чтобы быть настоящей. – Я стою на страже Закона и предавший его будет уничтожен, ибо вина его слишком высока и искупление – смерть.
- Пусть Закон дарует жизнь невиновному и покарает преступника. – неожиданно отзывается Рокэ. Твёрдо, уверенно. Как всегда.
- Да будет так, - отзываются Повелители.
Три руки ложатся на едва бьющееся сердце, взывая к справедливости древних, как этот мир, сил.
Дикон чувствует, как мир переворачивается и летит в бездну… Манящую, тёплую, согретую чужим дыханием и сказанными вдогонку словами:
- Я люблю тебя, слышишь! И мне плевать, что мёртвые не возвращаются. Потому что ты – вернёшься!

Эпилог

- Значит, теперь всё кончилось? – светловолосая егоза беспокойно мотнула головой, поудобнее устраиваясь на коленях маршала.
Рокэ, впрочем, ничуть не возражал. Он должен был знать, всё время знать и чувствовать, что этот человек жив. Потому что пока это так, регенту Талига нечего бояться. Эта привязанность сделала его до смешного уязвимым, до боли зависимым от блеска в серых глазах, от улыбки, от каждого слова. И дарила ни с чем не сравнимое счастье. Потому что только тот, кто любит и любим, может быть действительно счастлив. По-настоящему.
- Всё, Дикон. До той поры, пока в твою бредовую голову не забредёт ещё какая-нибудь светлая идея, - в синих глазах плескалась теплая, лукавая подначка, но Ричард не поддался.
Все воспоминания о том дне были смутными, странными, очень размытыми, и главной из них была боль.
Он очнулся спустя неделю – а такое ощущение, что родился заново в другом мире. Где Рокэ Алва любит его, где Валентин Придд становится его лучшим другом, а Савиньяки питают к юному оруженосцу своего лучшего друга ни с чем не сравнимое и необъяснимое уважение. И это был чудесный мир. Потому что Ричард Окделл как будто впервые осознал, что такое это – просто жить, зная, что проживёшь ещё достаточно долго.
- Что там произошло?
- Мы пробудили силы Стихий - коротко отозвался Рокэ, ероша золотистые, мягкие, как пух, волосы любовника. - Чтобы ты жил, виновные должны были умереть. Всё уже давно кончено и хватит об этом!
- Тогда может…
Мягкий поцелуй дразняще коснулся губ, будто впервые робко и осторожно пробуя их на вкус. Светловолосый юноша закинул руки синеглазому мужчине на шею, прижимаясь ещё тесней и получая настойчивый, уже куда более страстный ответ. Он больше никогда не скажет этого вслух, но Ричард никогда не забудет тех слов. Он знает, что ничего не изменилось и шепчет, млея в любимых руках и зная, что его дорога – всегда одна.
- Я люблю тебя.
Рядом с теми, кто его любит. Рядом с теми, кто готов его принять и понять. Тех, кто тоже всегда будет рядом. И их немало. Надо только чуть-чуть измениться, чтобы увидеть это.