Команды и жанры

[Зимний Излом]

Дорогие друзья! Прием заявок закрыт, жанры выбраны.

Состав команд

Команда Мира 1. Tender 2. Terence Fletcher 3. Персе 4. trii-san 5. Shinnen 6. Fox_berry 7. Джайа 8. Mariam Germen 9. Кьянти 10. Doc Rebecca

Команда Войны 1. Cintia 2. Hellestern 3. Mutineer 4. Флигель-адъютант 5. _Морриган 6. Гелий 7. Isabelle80 8. Beroald 9. Cleonte 10. Chekkin

По итогам голосования участников в конкурс попали следующие жанры:

любовный роман
исторический роман
детектив (все виды)
магическое фэнтези
приключения, плутовской роман
сказка
фантастика, сайнс-фикшн
постапокалипсис
триллер, ужасы
мемуары

Команду Мира мы приглашаем сюда, а команду Войны - сюда. Сообщества предназначены для командной работы, так что доступ в них открыт только участникам соответствующих команд.

Всем остальным напоминаем, что выкладка работ начнется в 20-х числах января 2015 года.

Удачной и интересной игры!

запись создана: 22.11.2014 в 23:01

@темы: организационное

---

Выбираем жанры - 2

[Зимний Излом]

В двух голосовалках выберите, пожалуйста, суммарно 10 жанров (голосование многовариантное). Жанры, набравшие наибольшее количество голосов, идут в конкурс.

Голосование закроется, когда выберут все 20 участников, либо по истечении двух дней (24 ноября).

Вопрос: Какие жанры выбираем?

1. нуар		7	(12.07%)
2. трагикомедия, трагифарс		3	(5.17%)
3. постапокалипсис		10	(17.24%)
4. пьеса и прочая драматургия		5	(8.62%)
5. мемуары		9	(15.52%)
6. басня, притча		1	(1.72%)
7. миф, легенда		6	(10.34%)
8. сказка		11	(18.97%)
9. публицистика		6	(10.34%)
Всего:		58 Всего проголосовало: 18

@темы: организационное

---

Выбираем жанры - 1

[Зимний Излом]

Дорогие участники, давайте выберем наиболее интересные и вдохновляющие жанры.

В двух голосовалках выберите, пожалуйста, суммарно 10 жанров (голосование многовариантное). Жанры, набравшие наибольшее количество голосов, идут в конкурс.

Голосование закроется, когда выберут все 20 участников, либо по истечении двух дней (24 ноября). Постарайтесь, пожалуйста, найти минутку и поскорее сделать судьбоносный выбор))

Вопрос: Какие жанры выбираем?

1. любовный роман		13	(13.13%)
2. исторический роман		13	(13.13%)
3. приключения, плутовской роман		12	(12.12%)
4. детектив (все виды)		13	(13.13%)
5. триллер, ужасы		10	(10.1%)
6. боевик		6	(6.06%)
7. комедия положений		8	(8.08%)
8. магическое фэнтези		13	(13.13%)
9. фантастика, сайнс-фикшн		11	(11.11%)
Всего:		99 Всего проголосовало: 18

@темы: организационное

---

Командный фест "Классика Жанра - 2": добро пожаловать!

[Зимний Излом]

Дорогие друзья,

Мы снова открываем сообщество "Зимний Излом", чтобы тряхнуть стариной и провести в нем командный фест "Классика жанра-2".

Пять лет назад собравшиеся здесь команды разыгрывали тему классических сюжетов и радовали читателей фиками, которые должны быть в каждом фандоме. Поскольку пробелы были успешно заполнены, в этот раз (с любезного разрешения первых организаторов) мы предлагаем поиграть в том же формате, но по другим заданиям.

Участникам снова предлагается разделиться на две команды и подготовить работы в определенных литературных жанрах. Количество жанров будет соответствовать количеству участников в каждой команде, соответственно, в результате каждая принесет свой набор исполнений по заданным темам. После выкладки готовых работ все мы получим еще больше новых текстов, а читательское голосование определит команду-победителя.

Со времен игры Талига и Талигойи наш канон географически (и политически) расширился, поэтому в этот раз соперничать будут Команда Войны и Команда Мира. Разделение это в некоторой степени условное (одни и те же герои могут взаимодействовать в разных обстоятельствах) и никак не ограничивает пейринги и ситуации. Военные баталии вполне могут идти "за кадром", а мирная жизнь способна подсунуть героям самые разнообразные переживания — короче, в нашем каноне возможно все. Главная идея остается прежней: это игра для своего и читательского удовольствия, а еще — неплохой повод снова собраться и сделать что-нибудь вместе.

Приходите! Надеемся, что вам будет здесь весело и интересно.

Подробные правила и точные сроки проведения феста можно найти здесь, а подать заявку - здесь.
Заявки принимаются с 8 по 20 ноября.

<div align="center"><a href="http://happy-fest.diary.ru/" target=_blank><img src="http://fb.luxlife.ru/img/classic/banner.gif"></a></div>

еще баннер

<div align="center"><a href="http://happy-fest.diary.ru/" target=_blank><img src="http://fb.luxlife.ru/img/classic/banner2.jpg"></a></div>

@темы: организационное

---

Прием заявок

[Зимний Излом]

Уважаемые будущие участники, приветствуем вас в посте заявок!

Мир или Война? Прелестные цветочницы, отблески огня в камине, вино из лучших погребов Олларии, разумные и не очень вдовы Агариса, проделки унаров в Лаик, дворцовые сплетни и коварные интриги — или грохот пушек на Дарамском поле, стремительные атаки кавалерии в степях Варасты, походные костры и палатки, тонкий лед Хербсте, цепляющиеся за борт враги, взлетающие на реи матросы, бродячая волна и Эномбрэдастрапэ?

Согласитесь, выбор непростой. Чтобы немного облегчить его, посмотрите предварительный список жанров:

• любовный роман
  
• исторический роман
  
• приключения, плутовской роман
  
• детектив (все виды)
  
• триллер, ужасы
  
• боевик
  
• комедия положений
  
• магическое фэнтези
  
• фантастика, сайнс-фикшн
  
• нуар
  
• трагикомедия, трагифарс
  
• постапокалипсис
  
• пьеса и прочая драматургия
  
• мемуары
  
• басня, притча
  
• миф, легенда
  
• сказка
  
• публицистика

После завершения приема заявок и формирования команд их участники выберут самые интересные на их взгляд темы.

Если вы выбрали себе команду и готовы к нам присоединиться, запишитесь, пожалуйста, от своего логина под этим постом.

Форма заявки одинакова для всех:

1. Команда, за которую вы хотите играть?
2. Готовы ли вы сменить команду, если это будет необходимо для равновесия сторон?

Ждем ваших заявок!

@темы: организационное

---

Завершение феста

[Зимний Излом]

Итак, результаты команд следующие:

Команда Эпинэ: 7.64
Команда Жермона: 7.47
Команда Валме: 7.4
Команда Ричарда: 7
Команда Вальдеса: 6.92
Команда Придда: 6.88
Команда дам: 6,15
Команда Савиньяков: 6

Таким образом, победителем текущего Зимнего Излома является команда Робера Эпинэ

На этом фест считается завершённым. Всем огромное спасибо за участие в конкурсе и сделанные работы.

@темы: организационное

---

внеконкурс

[trii-san]

Название: На спор
Автор:Trii-san
Бета: старалась сама, как могла
Персонаж: Арно Савиньяк
Тема подарка: выигранное пари
Персонажи: Валентин Придд\Арно Савиньяк
Рейтинг: PG-13
Жанр: романс
Дисклаймер: мир и персонажи принадлежат В. В. Камше, все остальное мне
Саммари: Иногда выбор стоит того, чтобы его сделать.
Предупреждение: слэш

Развернуть

За окном ярко светило солнце, под его лучами снег сиял как-то особенно ярко, рассевшись на ветвях деревьев, весело щебетали птахи, таяла сосулька, звонко роняя на подоконник крупные капли, и даже монотонный голос капитана Дювье, нудно зачитывающего результаты последней ревизии, не мог испортить настроения. Тем более, что многие утверждали, будто под его малоразборчивое бормотание спится особенно сладко. Но спать на совещании было решительно нехорошо, да и любой звук отзывался в похмельной голове болью, хоть она все время и норовила устроиться на пухлой папке с докладами. Арно тяжело вздохнул и с вожделением покосился на стоящий возле окна, а поэтому недостижимый, графин с водой. Во рту было гадко, так, словно там погостили закатные кошки, а солнечный свет вызывал одно желание – спрятаться где-нибудь и никогда, никогда больше не показываться на белый свет. Словом, теньент Савиньяк страдал от похмелья и тихо всех ненавидел. Он устало окинул взглядом комнату, невольно встречаясь глазами с Валентином. Тот моргнул, ужасно напоминая при этом Гектора – любимую рыбку дяди Гектора, и недовольно поджав губы, отвернулся. Арно скривился, ну конечно, куда какому-то теньенту Савиньяку до лощеного полковника Придда, назначенного на эту должность самим Первым Маршалом. Ну и ладно, ведь он, Арно, точно знает, что мерзкий Спрут негодяй и предатель! И обязательно это докажет! И вот тогда-то посмотрим, кто будет смеяться последним! Он так увлекся сладкими картинами мести, что не заметил, что совещание закончилось, только когда его потряс за плечо дежурный офицер. Щеки теньента вспыхнули, когда Арно понял, что умудрился задремать с открытыми глазами, стыд, да и только! Он выскочил в коридор, радуясь тому, что никто этого не заметил, но оказалось, что радоваться было рано. Заворачивая за угол, Арно явственно различил доносящиеся из-за неплотно прикрытой двери голоса:
- Вы заметили, как тих сегодня младший Савиньяк? Клянусь, за все утро он ни разу не назвал Валентина предателем! Не болен ли он?
- Болен? Если и так, то причина его болезни более чем приятна. Так мечтательно улыбаются только влюбленные.
Дальше Арно уже не слушал, он несся прочь по коридору, уши пылали от смущения и злости. Если он и мечтал, так только о том, как с позором будет изгнан Придд! Как можно было спутать его злорадную усмешку с влюбленной улыбкой?!
- Арно! – окликнул его приятель. – Сегодня мы собираемся у Мишеля, ты придешь?
- Конечно, Франс, - с трудом заставляя себя успокоиться, кивнул тот. – А сейчас не составишь ли ты мне компанию в фехтовальном зале?
- С удовольствием. Это туда ты так спешишь?
- Да, - Арно замялся. – Мне нужно срочно выбросить из головы пару вздорных мыслей.
- С удовольствием тебе в этом помогу!

На вечерние посиделки молодых офицеров командование смотрело сквозь пальцы, зимний плен оказывал дурное влияние на их горячие головы. Пусть уж горячатся здесь, в дружеских спорах здесь, чем в стычках с дриксами. Арно очень любил эти собрания: споры до хрипоты о военной тактике и стратегии, об будущем Талига и королеве, о предстоящих компаниях и дриксах, рассказы о благосклонных улыбках дам и сладости их поцелуев, заставляющие его прятать жаркий румянец, дружеских хлопки по плечу и мелодичный гитарный перебор, - все то, чего ему так не доставало. С восторгом новичка он с головой окунулся в в эту атмосферу, немедленно записав всех и каждого в друзья. Поэтому, когда после третьей бутылки «Крови» кто-то ответил, что «Ворону не могла отказать ни одна, даже самая холодная дама. И не только дама», он не заподозрил ничего плохого и охотно поддержал приятеля, завившего, что «слухи слухами, но старший Придд хоть рыбу-то не напоминал, не то, что Валентин. Эту статую никакие поцелуи не растопят». После этого предложили еще выпить, и еще…и как оказалось так, что он решился на спор соблазнить Придда, на утро Арно вспомнить не смог бы даже под угрозой расстрела. Мрачно созерцая собственное помятое отражение в зеркале, он поклялся, что капли больше в рот не возьмет! И условия спора выполнять не будет! И вообще, чем меньше в его жизни Спрута, тем лучше, поэтому он, Арно, больше не будет поддаваться на провокации! Укрепившись в этих благих намерениях, он спустился вниз, к завтраку, на котором, слава Создателю, виновник его размышлений отсутствовал. До самого ужина Арно счастливо избегал встречи с Валентином, до тех самых пор, пока не решил отправиться в фехтовальный зал. К его несчастью, генерал Ариго решил, что решить все свои разногласия они смогут, хорошенько погоняв друг друга по этому самому залу со шпагой в руках, и раз за разом ставил их в пару. Валентин был хорош, стиснув зубы, Арно признал это, когда тот в третий раз обезоружил его. Но он лучше бы отрезал себя язык, чем произнес это вслух. Вся его выдержка разбилась вдребезги, когда тот, расправляя смявшиеся манжеты, вежливо поинтересовался, не учился ли уважаемый теньент Савиньяк борьбе на дубинках, ведь его талант в этой области ничем не скроешь. Покраснев от злости, Арно покосился на тут же оказавшегося поблизости генерала Ариго, и не менее вежливо ответил, что нет, не занимался, но в свою очередь, не расскажет ли любезный полковник Придд, сколько нынче стоит честь, кому как не ему знать это. После этого надежды на примирение не осталось, и за шпагами уже они бегали по очереди. Генерал Ариго только головой качал.
Укладываясь спать, Арно долго сверлил потолок взглядом, словно спрашивая у него совета. Но потолок оставался глух к его воззваниям, зато на его расчерченном тенями полотне великолепно рисовались картины-воспоминания: Лаик – Валентин безразлично слушает разглагольствования Арамоны, заподозрившего в Ричарде изрядно насолившего ему графа Суза-Музу, выпускные экзамены - Придд сдает первым и выходит из аудитории, не обращая внимания на мольбы о помощи своих менее удачливых товарищей, пара месяцев назад – серый мориск, серая ткань дорожного камзола, холодные серые глаза, звание, полученное из рук Первого Маршала – перебежчик, предатель, вор, два часа назад – издевательский вопрос о шляпе, которую Арно не носит уже пару дней. Ладно, он сам виноват, не стоило начинать разговор о выскочках и лизоблюдах. Но ведь это правда! И в несправедливом наказании доставшемся ему виноват проклятый Придд! Арно скрипнул зубами, неловко поворачиваясь, все тело ломило, напоминая о вечерних часах, проведенных на плацу. Нет уж, никакой пощады для Спрута! Он выполнит условия спора, и тогда-то сполна отольются кошке мышкины слезки. Кроме того, может же влюбленный Придд чем-то отличаться от Придда невлюбленного? Уж Арно-то своего шанса не упустит и выяснит, наконец, все правду. И вуаля, Спрут с позором изгнан прочь, а Арно остается при своей шляпе. Вот тут-то ему и вовсе стало не до сна.
Валентин был той еще неприступной крепостью. А с какого края взяться за выполнение задуманного и вовсе было неясно. Если бы тот был девушкой, то Арно мог бы написать стихи, подарить цветы и украшения, может быть, исполнилть для нее пару сонетов – на этом месте воображение виконта Сэ иссякало. Но Придд девушкой не был, и это становилось проблемой. Может быть, стоило взять его лобовой атакой? Арно фыркнул, представив, как подходит к Валентину и…нет, целовать его Арно не собирался, но, например, скажет, что тот ему нравится. Воображение услужливо подкинуло картину, как наглый мерзавец все так же невозмутимо советует прогуляться виконту Сэ к кошкам, а над незадачливым соблазнителем смеется весь офицерский состав. Нет, следовало быть хитрее. Если он ни с того, ни с сего, начнет проявлять к Валентину знаки повышенного внимания, тот чего доброго еще насторожится. Поэтому стоило начать с мелочей. Например, он завтра вот возьмет и поздоровается с Приддом. Ничего особенного, простая вежливость. Главное не сорваться и не напомнить Спруту, где находится самое место для предателей. Арно удовлетворенно вздохнул, покрепче обнимая подушку, и наконец, провалился в объятия сна.
Проснувшись, он еще раз перед выходом напомнил себе, что же собирается делать. Разыскивать долго Придда не пришлось. Вот он листает какую-то книгу: темные брови задумчиво сошлись на переносице, тонкие пальцы постукивают по лакированной поверхности стола, отбивая незамысловатый мотив. Арно прищурившись, молча разглядывал своего соперника. Это тоже было одним пунктом из составленного ночью плана: найти что-то, что не будет его раздражать в Придде. Холодность вся его – это да, раздражает. И эта аккуратность, идеальность тоже - будто не живой человек, а картина какая-нибудь, так и хочется, например, провести рукой по волосам, взлохматить, и заставить, наконец, выбиться из этого образа. А еще глаза. Не поймешь, какого они цвета на самом деле. Когда так сосредоточенно молчит – серые, а когда гадости свои говорит, то голубые, а если он вот так поворачивается к окну, то они неожиданно зеленеют. Колдовство, да и только! А вообще красиво, конечно, волосы темные, глаза светлые, но его-то никто ведьмаком не назовет, в отличие от Арно и его братьев. Он-то знает, что раньше таких вот темноглазых блондинов сжигали за колдовскую внешность, Руппи говорил. Руки у Придда красивые, но сильные, иначе не смог бы так долго продержаться против самого генерала Ариго, а вот пальцы тонкие, мама говорила, что такие только у настоящих аристократов бывают, признак чистоты крови, или что-то в этом роде. У самого Арно тоже такие, но следит он за ними не так тщательно как Придд, вон заусеницы обкусанные, на мизинце ноготь и вовсе потемнел – Арно его ночью нечаянно дверью прищемил, когда их по тревоге подняли на учениях. А еще Валентин высокий, выше, чем он сам, и очень прямой, будто палку проглотил. А может, заледенел в своем равнодушии вот и не гнется. Это тоже раздражало, но теперь его стало даже чуточку жалко, он ведь, как цыпленок в скорлупе. Вот только, стоит Валентину открыть рот, как сразу вся охота жалеть его пропадает. Это же надо такой язвой быть! Арно вздохнул, пора было заканчивать смотрины, тем более что Валентин уже заметил, как он на него пялится, вон, как бровь вверх поползла. Пора было переходить к выполнению плана:
- Доброе утро, герцог, - кажется, что на его приветствие все обернулись. Чувствуя, как начинают пылать щеки, Арно предпринял тактическое отступление, едва дождавшись ответного: «Доброе утро, виконт Сэ».
Почти неделя ушла на то, чтобы Валентин перестал на него удивленно коситься, когда Арно заговаривал с ним о погоде или о блюдах, поданных на ужин, или о новых пуговицах на мундире капитана Гирке, или о любой другой теме, которая не могла задеть их обоих. С каждым разом список этих тем таял, и Арно вздохнул с облегчением, когда он сам замешкался, вспоминая, о чем же планировал поговорить с Приддом, и тот сам завел разговор о стихах. С этого момента все стало значительно проще, и каждый раз подходя к Валентину, он перестал волноваться как унар в Лаик перед ответом у доски. Но время шло, а Арно все никак не мог перейти к более решительным мерам.
Выход нашелся совершенно неожиданно. После ужина офицерам и солдатам предоставлялось свободное время, обычно Арно проводил его с приятелями, но этим вечером он собрался посетить библиотеку: в последнее время ему не спалось, и он решил найти книжку поскучнее. Что-то вроде сочинений какого-то философа, о котором им рассказывали еще в Лаик, кажется, он писал длиннющие трактаты о пользе древесины и влиянии движений листвы на судьбу.
- Виконт Понси был бы от него в восторге, - фыркнул про себя Арно, потянувшись за очерком исследований Золотых Земель известного путешественника Хоссе.
Именно эту книгу читал ему Эмиль на ночь, когда он капризничал и отказывался засыпать. Путешественник, может и был великим, но литературного таланта не имел, и его очерки больше напоминали хозяйственные списки, которые им зачитывал на собраниях капитан Дювье. Уже на второй строчке малыш Арно начинал клевать носом, а к четвертой он уже крепко спал, и книжка откладывалась до следующего раза. И теперь, когда его ни с того, ни с сего начала одолевать бессонница, было бы глупо не воспользоваться своим самым лучшим снотворным.
Однако снотворное так просто в руки не давалось. Томик плотно засел на своей полке стиснутый по бокам томиками Вольтера, и сдаваться отказывался. Но Арно был настоящим Савиньяком, и отступать не привык, разозлившись, он резко дернул, вытаскивая книгу, вместе с десятком других. Быстро оглянувшись по сторонам и убедившись, что свидетелей разгрома библиотеки не было, он принялся складывать книги. Его внимание привлекает одна из них – тонкая книжонка в потрепанном переплете, полустертая надпись на обложке гласила: «Искусство обольщения. Двадцать способов покорить самое холодное сердце». Арно даже думать не хотелось о том, как она могла оказаться здесь, он торопливо сунул книжку на полку, и быстро, так, будто за ним гнались все закатные кошки, покинул библиотеку.
Его хватило почти до отбоя. Вернувшись в комнату, он полистал взятые «Очерки», походил из угла в угол, написал письмо матушке, почистил оружие, но гадкая книжонка отказывалась покидать его мысли, и упрямо стояла перед глазами, нахально шелестя листами и подмигивая заглавными буквами. Не выдержав давления, Арно сдался, натянул сапоги и опрометью кинулся в библиотеку, ведь после отбоя она была бы уже закрыта. Книжка нашлась сразу. Буквально сама прыгнула в руки, будто ждала его. Короткими перебежками добравшись до собственной комнаты, он глубоко вздохнул, и открыл книгу на первой попавшейся странице.
«Напишите стихи. Юные и не очень эрэа ценят пылкие признания в любви. Сравните ее губки с кораллами, нежность кожи с шелком, а блеск ее глаз с блеском брильянтов на обручальном браслете, и при следующей встрече, она взглянет на вас благосклонно».
Арно фыркнул. Ну что за глупости! Он так и знал, что ничего путного не найдет в этой книжонке! Но как вытянется лицо у Спрута, если он получит что-либо подобное: «У тебя глаза - два брильянта в три карата», «губки у тебя – створки две в ворота рая». Вот и отличное начало, кстати. Он притянул к себе белые листы бумаги и чернильницу, но как назло из головы все связные мысли куда-то подевались. Лист постепенно покрывался осьминожками и гордыми профилями оленей, но ни строки выдавить из себя не удавалось. И как же Вольтеру удалось столько написать?!
Арно тяжело вздохнул. Как там советовал метр Бинэ в Лаик? «Сначала попробуйте себе представить адресата: какой он, как двигается, что говорит. Потом вспомните, какие чувства он у вас вызывает, на что они похожи?» Ладно… К слову о Лаик, Валентин всегда был такой изящный, аккуратный, ни одной лишней складочки на унарском платье, на лице вечное замкнутое выражение, отбивающее всякое желание заговорить с ним, - больше ничего о нем Арно и не смог вспомнить. Второе воспоминание было более яркое: Валентин – предатель и перебежчик, в пропыленной дальней дорогой одежде, и не думает оправдываться или хоть как-то объяснить свое появление, и ему верят все, кроме самого Арно! Он бесил и раздражал до зубового скрежета одним видом! Арно и был бы рад никогда больше не видеть его бледное по-рыбьи бесстрастное лицо, но, увы, из-за проклятого спора он был вынужден сам искать встречи с Приддом! И… ему это начало нравиться! Теперь… Теперь Валентин все так же чаще молчит, говорит в основном Арно, он в самом деле много болтает, потому что тишина между ними нервирует его, и поэтому ему жизненно необходимо заполнять ее звуками, чтобы она не стала слишком уж...многозначительной. Наверное, из-за этого Валентин по-прежнему считает его дураком. Иначе почему стоит Придду поднять глаза, ловя его взгляд, как Арно начинает запинаться и, Создатель! краснеет!

Без вас хочу сказать вам много,
При вас я слушать вас хочу;
Но молча вы глядите строго,
И я в смущении молчу.
Что ж делать?.. Речью неискусной
Занять ваш ум мне не дано...
Все это было бы смешно,
Когда бы не было так грустно...*

- Надо же, - изумился Арно, - а неплохо. Я, конечно, не второй Вольтер, но это уж лучше пней Барботты. Но в любом случае, глупости все. Не собираюсь я показывать это Придду! Не хватало, чтобы он надо мной посмеялся еще и из-за этого!

Глаза слипались, он с удовольствием растянулся на кровати, обняв подушку, чувствуя усталость и удовлетворение от проделанной работы. И сны ему в эту ночь тоже снились на редкость приятные. Настолько, что проснулся Арно только от громкого стука в дверь.
- Проспал! – ахнул он.
Собравшись в считанные секунды, он вылетел из комнаты, прихватив со стола приготовленные с вечера документы для генерала Ариго, не заметив, разумеется, что в их число попал и листок со вчерашним стихотворением.
Он умудрился не опоздать, хотя влетел в кабинет Ариго буквально минута в минуту. Генерал окинул взглядом запыхавшегося, встрепанного теньента, спрятал улыбку, и велел передать документы полковнику Придду. Арно, вспомнив про себя закатных кошек, поплелся к Валентину. Того в кабинете не оказалось, и он просто положил бумаги на стол, радуясь тому, что не придется столкнуться с предметов своих ночных размышлений.
Пропажу листочка со стихотворением, Арно обнаружил только к обеду, когда вернулся в комнату, чтобы переодеться после тренировки. Перевернув все вверх дном, он схватился за голову. Хорошо хоть, догадался не ставить роспись! Но листок все же следовало изъять! Он тихо крался по опустевших по случаю обеда коридорам, изо всех сил надеясь, что Валентин сейчас в столовой вместе со всеми и еще не успел разобрать документы. Но его ожидания не оправдались. Бесшумно приоткрыв дверь кабинета, Арно увидел, что Придд расположился за собственным рабочим столом, и держит в руках тот самый листок. Похолодев, Арно вцепился в дверной косяк, мысленно взвыв от досады. И лишь когда Валентин отложил лист в сторону, он выдохнул, поняв, что все это время не дышал. Он ожидал всего, но не того, что Придд улыбнется. Эта была легкая, почти нежная, чуть насмешливая, и совершенно ему не свойственная улыбка. Арно потер глаза, но видение не исчезало. Отлепившись от стеночки, он побрел вниз, в столовую, заедать потрясение.
Тем же вечером Арно прочел книжку от корки до корки. Советы там, на его взгляд, попадались на редкость бредовые. Арно и в страшном сне не могло присниться, как он будет застегивать на шее у Валентина какое-нибудь украшение, а тот будет его благодарить: «спасибо, дорогой». А где взять цветы посреди зимы, он вообще не представлял. Впрочем, кое-какими из них он все же решил воспользоваться. Но пошло ли это на пользу оставалось большим вопросом. Например, когда благодаря Вальдесу в штабе появилась гитара, он попытался спеть «романтическую балладу». Но Валентин почему-то не оценил «А ты такой холодный, как айсберг в океане», и в ответ спел «Так вот какой ты, северный олень». Словом, вышло неудачно.
Так же, как и попытка пригласить Валентина на прогулку. Началась метель, они заблудились, и хорошо еще, что набрели на охотничью лачугу, где смогли переждать непогоду. Тогда-то Арно и обнаружил, что северянин Придд, может и холоднокровный, но совершенно не морозостойкий, и мерзнет больше, чем непривыкшие к суровым зимам южане. Правда, гордый Валентин старался этого не выдать, пока зубы стучать не начали и его ощутимо не затрясло. Арно помянул только закатных кошек и притянул сопротивляющегося упрямца ближе, кутая его в свой теплый плащ. Валентин тут же напрягся, буквально каменея под пальцами, и Арно с трудом удержался, чтобы не фыркнуть. Подумаешь, личное пространство нарушили, замерзнет же, гордец! Он поглаживал Придда по спине, как беспокойную лошадь, пока тот не оттаял и не расслабился. Так они и сидели, пока метель не стихла, выпуская их из снежного плена. За все это время они едва ли перекинулись парой слов, но Арно не мог отделаться от ощущения, что произошло что-то очень важное, но что именно он понять так и не смог.
После этого ему неожиданно начало казаться, что это Валентин пытается его соблазнить, а вовсе не наоборот, чего, конечно, не могло быть. Чтобы он не отдал, чтобы избавиться от этого наваждения! Все чаще он ловил на себе взгляд Валентина, его улыбку - самыми уголками губ, и ему приходилось отворачиваться, потому что предательски начинали пылать щеки, и удержаться от ответной улыбки было невозможно! Он старательно стал избегать прикосновений Придда, от которых, казалось, на ставшей вдруг чрезмерно чувствительной коже вспыхивали ожоги, а тот, будто и не замечал ничего. Да и откуда взялось это в вечно отстраненном Валентине? Тот то и дело ненароком прикасался: легко плеча – привлекая внимания, пальцев – передавая книгу, волос – убирая запутавшееся в светлых локонах перо. А еще он смотрел своими ледяными, непроницаемыми, непостижимыми глазами, и Арно уже отчаялся понять, какого они цвета. Это сводило с ума. Это злило. Он не мог оставаться равнодушным.
Ночи наполнились жаркими, спутанными снами, после которых Арно чувствовал себя совершенно разбитым. Едва ли он мог сказать, что ему снилось. Сны смешались с реальностью, и он запутался в них, будто в сбившихся простынях. Валентин, закусивший до крови губу, голова запрокинута, острый кадык вот-вот прорвет тонкую белую кожу, темные зрачки затопили светлую радужку, Придд, склонившийся над картой, тонкий палец скользит по извилистым линиям, тени разделили лицо на две половины, выбившийся локон – темное золото в свете свечей – что правдиво, а что лживо? Арно не знал. И каждый раз опасался и желал новой встречи, забыв обо всем на свете. О пари. И оно не заставило себя напомнить в лице недавних друзей.
- Арно, давно не виделись, приятель, - первая же фраза неприятно резанула слух.
Усилием воли подавив всколыхнувшееся раздражение, он обернулся.
- Мы виделись с вами, Жюль, не далее, как полчаса назад, где я имел удовольствие скрестить с вами шпаги.
- Учения, тренировки…но вы так давно не посещали наши скромные вечерние посиделки, дорогой мой друг, - мурлыкнул тот, подходя ближе. – Мы наскучили вам?
- Вы верно сказали о тренировках и учениях, к сожалению, у меня не остается времени и сил на развлечения.
- Весьма похвально, виконт. Но мы, как ваши друзья, не можем позволить вам изводить себя только работой, - до чего же неприятная ухмылочка, Арно ощутимо передернуло, когда Жюль продолжил. – И мы оказались не столько забывчивы, как вы, дорогой наш виконт. Ведь вы собирались развлечь себя одним пустяковым спором, и все мы так ждем его разрешения. Надеюсь, что слово чести, которое вы дали нам, что-то еще означает. Конечно, если вы еще ничем не запятнали ее, Арно.
- Что вы имеете в виду, Жюль? – ногти больно впились в кожу, теплая струйка поползла по ладони, но если Арно чему-то смог научиться у Валентина, то это выдержке.
- Ровным счетом ничего, пока ровным счетом ничего, друг мой, - хмыкнул тот. – Надеюсь, что вы не дадите мне оснований считать иначе.
- Дуэли запрещены во время войны, сударь, - вырвалось с шипением. – Но если вы в этом сомневаетесь, то надеюсь, не откажетесь скрестить со мной шпаги, когда мы вернемся в Олларию.
- Охотно, виконт, охотно, - сухой смешок. – Но от данного слова, вас это не избавляет. Мы ждем более активных действий, друг мой.
Хлопнув Арно по плечу, Жюль вышел, оставив его одного. Арно мутило. От этого разговора, от какой-то детской обиды, от стыда. Перед глазами плыл багровый туман, очертания коридора расплывались, он непременно на кого-нибудь наткнулся, если бы чья-то рука не придержала бы его за плечи, разворачивая к себе.
- Что с вами, виконт? Вы бледны, вам плохо?
Вырвавшийся смешок, больше напоминал всхлип. Валентин, конечно, кто еще это мог быть?
- Знаете, я, верно, проклят, - глядя в его глаза, медленно произнес Арно. – Вы мое проклятие.
- Вы бредите, - Арно хотелось поднять руку, чтобы разгладить прорезавшую гладкий лоб Придда тревожную морщинку. – Вы больны или пьяны, но в любом случае, если вас кто-то увидит, у вас будут неприятности. Идемте.
Словно во сне Арно сделал несколько шагов, покорно следуя за ним. Пелена потихоньку развеивалась, начинала болеть расцарапанная ладонь, и он становился.
- Виконт? Что случилось? Вы остановились.
- Со мной все в порядке, герцог, - за собственную истерику было стыдно, Арно не решился поднять глаз. Если бы не истрепанные нервы и недосыпание, ничего бы не случилось. – Не беспокойтесь, я здоров. Просто не выспался. Не думаю, что вам нужно меня провожать.
Несколько шагов назад, рука задела стену, и он невольно зашипел от боли. Валентин, до этого недоверчиво следящий за ним, в несколько шагов преодолел разделяющее их расстояние и схватил его за руку, заставляя повернуть кисть тыльной стороной верх. Увидев сочащиеся кровью царапины, он поджал губы, и Арно отвернулся, чувствуя, что еще немного и не сможет скрыть разливающийся по коже румянец.
- Все в порядке? – льдом в голосе Валентина можно заморозить не одну реку.
- Да, - Арно упрямо вскинул голову, встречая его взгляд.
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, затем Валентин отвел взгляд в сторону, но эта победа не обрадовала Арно.

Собственная кровать показалась ему неудобной и холодной, он долго ворочался, считал овец, ызаргов, спрутов, но промучавшись почти до часу ночи, сдался и встал. Он уже понял, куда вляпался по собственной глупости. Это все равно, что съесть последнюю баночку любимого варенья Лионеля и сказать, что это сделал Миль. В таких случаях матушка всегда советовала выбирать зло меньшее, и Арно предпочитал каяться в своих грехах Эмилю, в конце концов, тот был хоть вспыльчив, но отходчив, и не имел привычки загружать его повинную голову длиннющими заданиями по истории гальтарских обычаев или географии. Он провел пальцем по заиденевшему окну, узкая полоска расчертила стекло, разделяя его на две половины. На одной собственное слово, насмешки «приятелей», вся грязь, что может вылиться на него, если все откроется, на другой их зарождающаяся дружба с Приддом. Тот был не самым приятным человеком, и Леворукий поймешь, что там таится за его ледяным спокойствием, но было в нем что-то такое, что Арно не смог разглядеть раньше, а теперь, когда, наконец, ему позволили прикоснуться, он не хотел потерять. Арно тряхнул головой, убирая упавшие на глаза льняные пряди. Он ведь давно все решил, к чему теперь притворяться перед собой, к чему теперь эта трусость? Эмиль давно бы высмеял его, а Лионель посмотрел так, как умеет он один, и посоветовал начать уже действовать, дескать «под лежачий камень вода не течет, сударь мой, Арно, поторопитесь исправить все, что успели натворить». И они были бы правы. Завтра он непременно все исправит!

Где же можно было найти Придда, как не в библиотеке, где тот имел обыкновение прятаться средь книжных страниц, когда хотел уединения.
- Сударь, - Валентин аккуратно отметил, страницу, на которой остановился, и отложил книгу в сторону, и только тогда повернулся к Арно.
- Да, Арно, вы что-то хотели?
- Могу я с вами поговорить?
Арно закусил губу, подготовленная речь совершенно вылетела из головы. Валентин окинул его нечитаемым взглядом.
- Раньше вы не спрашивали для этого разрешения. Что-то произошло.
- Да. Нет. Наверное. То есть, да, - Арно запнулся. – Простите меня, - выпалил он, чувствуя, что краснеет.
- За что же? – темная бровь изумленно поползла вверх, а Арно был слишком смущен и зол на себя за это смущение, чтобы заметить затаившуюся в уголках губ Валентина усмешку.
- Я перед вами виноват, - он глубоко вздохнул, набираясь смелости, в самом деле, он офицер талигской армии или кисейная барышня, что за трусость?!
- Не трудитесь объясняться, ваша неспособность признавать собственные ошибки мне известна. Думаю, что также знаю, о чем вы мне хотели сообщить, - Арно замер, испуганно уставившись на поднявшегося Валентина – он, он все знал? Но как? – Идемте, виконт, здесь не место вести подобные разговоры.
- Я готов дать вам удовлетворение, сударь, - рукоять шпаги удобно легла в ладонь, но Придд только покачал головой.
- Указом командования дуэли запрещены, виконт. Не глупите, идемте же.
Комната Валентина обставлена совсем просто, даже аскетично, из личных вещей – лишь несколько книг и шейный платок, змеей свернувшийся на письменном столе. Арно неловко топтался на пороге, не зная, что сказать. Валентин все так же невозмутимо, как ни в чем ни бывало предложил ему вино. Арно зачем-то согласился, даже сделал пару глотков, но вкуса напитка так и не почувствовал. Он отставил бокал.
- Как я понимаю, вы сделали свой выбор, Арно? – на указательном пальце левой руки у Валентина кольцо – черненое серебро, крупный агат, сапфиры, смотреть на него проще, чем в светлые, изменчивые глаза, но так не честно, и Арно поднял голову, чтобы поймать взгляд Придда.
- Сделал. И глупостей тоже сделал много. Мне жаль. Я так ненавидел вас, что забыл обо всем прочем.
- Я польщен тем, какие сильные чувства, сам того не желая, вызвал у вас, - отчего-то в голосе Валентина слышна какая-то грустная усмешка. – Вам, право, не нужно рассказывать эту историю, глупо было думать, что ваши друзья сохранят все в тайне.
- Нет, я расскажу. Так будет честно, - и Арно действительно рассказывает, и про похмелье, и про изменчивый цвет глаз, и про спор, и про расчерченное напополам стекло, он говорил-говорил-говорил, захлебываясь словами, перебивая себя, обвиняя, оправдывая, пока неожиданно Валентин не оказался совсем рядом, на расстоянии выдоха. Арно осекся на середине фразы, изумленно вглядываясь в светлые изменчивые глаза. Сейчас они потемнели, расширившийся зрачок затопил радужку, Арно нервно облизнул моментально пересохшие губы, ощущая, как воздух между ними неожиданно сгустился, Придд, не отводя взгляда, нарочито медленно повторил его жест.
- Так что же вы решили, Арно?
Вместо ответа Арно подался вперед. У Валентина теплая кожа, мягкие волосы и холодные губы.
Когда он позволяет Арно отодвинуться, губы слегка саднит. Арно чуть изумленно моргает, старательно не обращая внимания на довольную усмешку Валентина. Он не ожидал, что это будет так, так…
- Это ваш ответ, виконт? - уточнил Придд, снова придвигаясь ближе.
Арно кивнул, кончики ушей пылали, но кто же виноват, что одна из половин стекла оказалась много большей, чем другая? А что делать со всем остальным они непременно придумают.

*М. Ю. Лермонтов
К фику прилагается иллюстрация, сделанная великолепной Tati-san, спасибо ей огромное!!! Я от него в восторге!!! Вообще автор не предполагал рейтинг...но художник видит так и я не склонна с ним спорить.

Осторожно рейтинг

@темы: фанфики

---

Голосование.

[Зимний Излом]

Напоминаю о голосовании.


Выкладка работ закончена. С этого момента и по 08.01.2011 будет проводиться голосование, а так же выкладка работ свободного участия.
09.01.2011 будут подведены итоги.

Список работ участников:

1. Команда Ротгера Вальдеса
2. Команда Робера Эпинэ
3. Команда Марселя Валме
4. Команда Жермона Ариго
5. Команда братьев Савиньяков
6. Команда дам Талига
7. Команда Валентина Придда
8. Команда Ричарда Окделла

Напоминаю систему голосования:

- участникам голосовать за свою команду нельзя
- оценки выставляются в этом посте в комментариях.
- выставляются две оценки – за качество работ, и за общую композицию работ;
- за качество оценки выставляются по 5-ти бальной системе: 0 – не понравилась ни одна работа, 1 – понравилась одна работа, … 5 – понравились все пять работ;
- если команда предоставила меньше установленного количества работ, система оценки не меняется, то есть, в этом случае команда не может получить максимальное количество баллов;
- за общую композицию оценки выставляются по 5-тибальной системе: 0 – работы не соответствуют заявленной теме, 1/2 – работы соответствуют заявленной теме, но не связаны или плохо связаны между собой; 3/4 – работы соответствуют заявленной теме и приемлемо или хорошо связаны между собой; 5 – работы соответствуют заявленной теме и представляют единую композицию. В этом пункте считаю нужным напомнить, что оценки отражают читательское субъективное мнение, поэтому чётких параметров оценивания нет;
- для итогового результата выводятся средние арифметические значения двух указанных выше оценок, затем суммируются. Таким образом, максимальный итоговый результат – 10 баллов;
- за каждую работу, написанную на замену, из итогового результата вычитается 0.5 балла. Заменой считается работа, автор которой не был заявлен как участник команды на 25.10.2010.

Свободное участие:

- выкладка происходит без ограничений, фанфики, арт, клипы, т.д.
- в шапке работы обязательно указание героя, темы "подарка", имени автора, всех необходимых дисклеймеров, предупреждений (при необходимости). Прочие пункты шапки заполняются по желанию.
- в случае, если работы выкладываются участвующими в конкурсе командами и связаны с выложенными на конкурс, в шапке делаются соответсвующие пометки, но на оценку конкурса эти работы не должны влиять.

запись создана: 26.12.2010 в 00:32

@темы: организационное

---

Внеконкурсная работа

[Мы быстрее!]

Название: Дудочка
Персонаж: Марсель Валме
Подарок: музыкальный инструмент
Персонажи: Марсель Валме, Рокэ Алва
Рейтинг: G
Жанр: джен, adventure
Дисклеймер: персонажи принадлежат В.Камше
Саммари: Бакрия - это только начало пути.

***

Смерть – это ерунда, думает Марсель Валме. Худшее, что с тобой может случиться – это то, что ты отправишься в Закат. С другой стороны, если верить многочисленным прогнозам окружающих, в Закате виконта Валме ожидает встреча с Первым Маршалом Талига и прочими приятными людьми. А это уж точно лучше тошнотворных липких бесед с праведниками в Рассветных Садах. Нет, решительно, Марсель Валме ничего не имеет против Заката, хоть совсем туда и не торопится.

Потому что на свете есть гораздо более пугающие его вещи.

Тоненькая струйка слюны, стекающая из уголка рта, и спутанные волосы резко контрастируют со смазливым личиком, и такой диссонанс парализует отважного виконта. Пока сумасшедшая касается его лица, он не двигается с места. Ужас и омерзение держат Марселя лучше всяких оков. Ударить бы, отбросить в сторону, а ещё лучше – пристрелить несчастную, чтобы прекратить её страдания, но на Валме смотрят все эти дикари во главе с безумной старухой и, что гораздо важнее, Алва. Поэтому приходится терпеть, чтобы не осрамиться в глазах Первого Маршала.

- Зачем мы здесь, Рокэ? – устало спрашивает виконт, когда всё заканчивается и у них появляется возможность остаться наедине.

Алва растягивается на низкой жёсткой кушетке, поверх которой небрежно брошен грязный ковёр и которую местные жители по недоразумению называют кроватью.

- Тебе что-то не нравится, друг мой? – с ехидством спрашивает он. – Тому виконту Валме, что я знаю, всегда льстил успех у женщин.
- У женщин, Рокэ! У женщин. Эту несчастную трудно назвать женщиной. Не понимаю, почему ей позволяют свободно разгуливать по селению.
- По столице, Марсель! – Ворон пафосно вздевает палец вверх. В темноте комнаты Марсель различает лукавый блеск в его глазах. – В Бакрии особое отношение к сумасшедшим. Считается, что их устами говорит Создатель или кто тут за него. Так что, прими как факт, что тебя осенила божья благодать.
- Спасибо, не надо, - Марселя вновь передёргивает от омерзения. – Я мог бы как-нибудь обойтись без благодати.
- Вот уж не думал, что ты такой нежный! – усмехается Первый Маршал.

Валме брезгливо морщится:

- Я предпочитаю иметь дело с людьми, находящимися в здравом рассудке.
- Тогда что ты делаешь рядом со мной? – язвительно интересуется Алва, но Марсель не обращает на его выпад ни малейшего внимания, продолжая:
- По крайней мере, я знаю, чего от них можно ждать. Серьёзно, Рокэ, что мы делаем в этой дыре? Ведь не для того же мы приехали, чтобы ты мог посекретничать с этой старой ведьмой?

Ворон улыбается так широко, что Марселю его ответ становится вроде как уже и не нужен.

- Потерпите немного, виконт, - в голосе Рокэ слышится насмешка, но Валме это даже радует. Пусть издевается, пусть смеётся, лишь бы он стал похож на прежнего Алву, того, с кем они вместе бились в Фельпе и развлекались с «пантерками». – Скоро мы покинем наших гостеприимных бакранских друзей.

Марсель не спрашивает, куда они направятся после Бакрии. Доверять Алве, какими бы безумными ни казались его действия, он научился давно. Виконт Валме сейчас не видит для себя иного места, чем рядом с Вороном. Это очень странное чувство, но за Рокэ он последует даже в Закат…

…От дикарей, обряженных в козлиные шкуры, Валме и страшно, и смешно одновременно. Чтобы удержать на лице приветливую улыбку и не испортить игру Рокэ, он пытается представить себе, что происходящее – всего лишь очередная мистерия, устроенная принцессой Еленой. Поверить в это не так уж и трудно, если удерживаться от взглядов на Ворона, серьёзное лицо которого заставляет Марселя думать, что эти безумные пляски у костра не просто развлечение. «Лишь бы в круг не потащили», - мелькает в голове виконта трусливая мыслишка.

Они с Алвой сидят по правую руку от Его Величества Бакны Первого – Рокэ ближе, Марсель дальше – а напротив короля восседает Премудрая Гарра. «В Бакрии особое отношение к сумасшедшим», - невольно вспоминается Валме. Это уж точно. Он старается не пялиться на старую ведьму, но его взгляд против воли то и дело притягивается к морщинистому лицу, на котором сменяют друг друга свет от пламени костра и тени от движущихся танцоров. В глубоких глазницах с нависшими над ними мохнатыми бровями не видать выражения глаз, но Марсель готов биться об заклад, что старуха смотрит на него. И от этого у него по спине бегут мурашки.

Собственно, он даже не замечает, как заканчивается танец. Просто внезапно становится ярко и тихо. Бакна что-то произносит на своём варварском языке, а Шеманталь наклоняется к гостям и тихо переводит:

- Король желает от вас ответной песни благоденствия.
- Передайте Его Величеству, что мы почтём за честь ответить на его гостеприимство своим скромным умением, - отвечает Алва, и Марселю почему-то кажется, что на аналогичную просьбу от любого «цивилизованного» монарха подобной любезности не последовало бы. За исключением, пожалуй, Фомы Урготского и его дочерей.

Валме не знает, откуда появляется гитара, зато он видит, как неуверенно пальцы Рокэ ложатся на струны. Проклятье, с тех пор, как Марсель увёл Алву из Нохи, тот ни разу не играл! Даже Арлетте, как она ни просила. Нельзя заставлять птицу петь, когда у неё перебиты крылья.

- Позвольте мне, герцог!

Марсель уверенно забирает у Ворона гитару и прячет глаза, чтобы не видеть взгляд Ворона. Нет, Рокэ, ты ошибаешься - это не жалость! Пальцы перебирают струны, в голове текут строчки песен, от немигающего взгляда Гарры стучит в висках. Рокэ, Рокэ… что бы ты спел сам?

- Расскажи мне о море, моряк…

За удивлённый синий взгляд можно, не глядя, отдать пол-Кэртианы, а то и всю. Эту песню Марсель учил тайком, чтобы однажды сразить Ворона. Не ждал только, что это случится так скоро. От волнения руки дрожат, пару раз виконт отчаянно фальшивит, отчего багрянцем стыда заливаются уши – и почему, дурак, не выбрал какую-то другую песню? – и мучительно хочется признать своё поражение. Не можешь петь как Алва, так и не берись.

А дальше случается самое жуткое.

- Ыыыуууааыыы…

Давешняя сумасшедшая садится рядом и, раскачиваясь, начинает выть под музыку. На мгновение мелодия обрывается, но Марсель закрывает глаза и приказывает себе думать только об Алве, только о море, только о струнах, послушно вибрирующих под его пальцами, и это ему удаётся. А затем песня заканчивается.

- ЫЫАААААЫЫЫЫ!!!

Пальцы юродивой смыкаются на щиколотке виконта, она истошно вопит, очевидно, требуя продолжения, и Марсель снова чувствует, как все его тело отказывается повиноваться. Это даже смешно: он – Валмон, он убил своего короля, прошёл через Фельп, Бордон и, что ещё хуже, Ракану Альдо-Белоштанного, и при этом он испытывает панический ужас от прикосновения простой сумасшедшей. Но страх идёт откуда-то изнутри, и виконт Валме не может противиться его липкой паутине.

От тихой заунывной мелодии, внезапно пронзающей ночь, сводит зубы, а по спине бегут противные мелкие мурашки. Но пальцы девушки разжимаются, взгляд становится пустым и безжизненным, и вся она обмякает, словно кукла, у ног Марселя. Гарра отнимает от губ тоненькую дудочку и внезапно улыбается беззубым ртом. Бакна Первый хлопает в ладоши и громко говорит что-то одобряющее.

- Королю понравилась ваша песня, - переводит адуан. – И боги тоже ясно выказали своё благоволение.
- Я же говорил, что успех у дам виконту Валме обеспечен везде, где бы он ни находился.

Алва смеётся, и в его голосе тоже слышится одобрение. Не злится за то, что у него отняли гитару – и то хорошо. Марсель наклоняется к Ворону и тихо произносит:

- Рокэ, если мы задержимся в этом… этой столице ещё хотя бы на день, я сам сойду с ума.
- Не беспокойся, - одними губами отвечает Алва. – Завтра утром мы уезжаем. А сейчас встань!
- Что? – не понимает Валме, но поднимается вслед за Вороном.

Премудрая Гарра стоит напротив них. Коричневое лицо испещрено морщинами, беззубый рот по-прежнему открыт в улыбке. Она протягивает руку и касается лица Марселя. Её глаза, внезапно яркие для такой старухи, щурятся, когда ведьма протягивает виконту подарок.

Тонкая деревянная дудочка. Та самая, которой Гарра успокоила сумасшедшую.

- Возьми! – одними губами шепчет Алва, и Валме повинуется.

Старуха показывает жестами, что Марсель должен сыграть на дудочке. Преодолевая брезгливость, он прикладывает потемневший от времени мундштук к губам и выдувает пару заунывных нот. Гарра одобрительно кивает и, смеясь, бросает какую-то фразу.

- Она говорит, что боги выбрали господина виконта, - переводит адуан. – И ещё что теперь господин виконт не должен забывать про свой дар.
- Благодарю, - бормочет Валме, борясь с желанием вытереть рот. – Передайте Премудрой Гарре, что её слова я сохраню в самом сердце.

***

- Что это за тряпки? – Рокэ недоуменно приподнимает бровь, оглядывая Марселя.
- А что? – виконт ехидно копирует интонацию и мимику спутника. – Раз уж мы едем в цивилизацию, можно немного и приодеться.
- Кто тебе сказал, что мы едем в цивилизацию? – фыркает Ворон.
- После этой бакранской дыры самая последняя варастийская деревня будет казаться цивилизацией. А что, тебе не нравится?
- По мне, так слишком пёстро.
- Не всем идёт чёрное и синее, - парирует Марсель. - Да и мрачновато будет.
- Зато грязь и кровь не видны, - усмехается Алва и пришпоривает коня, обгоняя бредущего вдоль дороги путника.

Они мчатся рядом, серый в яблоках полукровка лишь на полголовы впереди кобылы Валме. У коня Алвы по-прежнему нет имени, и это ещё одна причина, по которой Марсель тревожится за Рокэ. Его преследует чувство, что Ворон сознательно не желает привязываться к лошади, полагая, что скоро у серого будет другой хозяин.

Дорога на запад становится всё оживлённее. Всё чаще попадаются города, обозы снуют туда-сюда. Алве эта дорога должна быть знакома ещё по Саграннской кампании, но он по-прежнему доверяет прокладывать путь Шеманталю, который, повинуясь приказу Ворона, словно ищейка, идёт по неведомому Марселю следу.

После Тронко, к удивлению виконта, они сворачивают не на север, а продолжают двигаться дальше на запад по просёлочным дорогам, то и дело обгоняя одиноких путников. Остановки по-прежнему коротки, лошади скачут на пределе своих возможностей, и Марсель думает, что, возможно, неправильно оценил причину нежелания Рокэ давать серому имя. Моро был другом, его бы Ворон берёг, а этот конь – всего лишь инструмент, необходимый Алве для достижения цели. И от этой мысли виконту становится не по себе. На его гербе нет лошадей, как у Эпинэ, он не родился в седле, как Эмиль Савиньяк, но при мысли, что Первый Маршал готов ради своей цели хладнокровно загнать коня до смерти, Марселю становится не по себе. «А ещё укорял Алву за то, что он горевал над Моро дольше, чем над Фердинандом!» - думает он на очередном привале, похлопывая взмыленную кобылу по шее.

- Куда мы так торопимся, Рокэ? – наконец не выдерживает он.

Ворон зябко кутается в плащ Шеманталя, ушедшего в ночь сверить дорогу по звёздам.

- До Излома осталось совсем немного времени, - словно невпопад отвечает он.
- Я знаю. Но разве мы не должны быть в Олларии в это время?

Алва качает головой:

- В Олларии – Эпинэ, Левий и остальные. Они разберутся и без меня.
- Лошади не выдержат такой скачки, - помолчав немного, роняет Марсель и даже вздрагивает от неожиданно резкого ответа Ворона:
- Жалейте лучше людей, виконт. Если мы не успеем добраться до места до Излома, Талиг умоется кровью.
Через несколько дней за спиной остаётся Йагора и маркизат Салиган, и Валме охватывает дурное предчувствие. То, как упорно Шеманталь придерживается изначального направления, может означать только одно: впереди их ждёт Гальтара. И догадка Марселя подтверждается, когда однажды утром кобыла адуана не может подняться.

- Плохо дело, - сообщает Шеманталь, поглаживая несчастное животное по морде. – Моя старушка совсем без сил. Ей бы пару дней оклематься, господин Прымпердор.

Адуан по старой привычке именует Ворона Проэмперадором, но Алва пропускает это мимо ушей.

- Мы не можем ждать, Шеманталь, - сухо бросает Первый Маршал. – Сколько ещё до Пенной?

Проводник задумчиво чешет в затылке:

- На закате должны были добраться.
- Мы с виконтом Валме поедем дальше вдвоем, - объявляет Рокэ тоном, не терпящим возражений. – Шеманталь, вы возвращаетесь к Дьегаррону и поступаете под его начало.
- Так точно, господин Прымпердор!

Когда перед Марселем открывается долина Пенной, он даже жмурится от восторга. Искрящаяся на холодном, но всё же ярком осеннем солнце вода, огромные валуны в белой пене и буйная растительность поймы пробуждают в нем поэта. Жаль, что он так и не написал письмо Франческе. Когда они вернутся из Гальтары, Марсель обязательно ей напишет. Леворукий с ними, со стихами! Он напишет ей обо всём, что произошло с ним после отъезда из Фельпа. Об Урготе и Ракане, о Бордоне и Бакрии. И о Гальтаре.

Если они вернутся, конечно.

Близость реки словно делает Алву спокойнее. Он больше не гонит, как сумасшедшей, теперь они не спеша едут рысью вверх по течению Пенной. Движения Рокэ, как и раньше, ленивы и плавны, на лице блуждает полуулыбка, но мысли его очень далеки отсюда. Марсель не сомневается: это затишье перед бурей. Ворон готовится к своей битве.

Вечерами, когда они останавливаются, чтобы сделать привал, Рокэ снова кутается в плащ. Ему теперь всё время холодно. А когда-то его пальцы были обжигающими, как огонь… Сначала Марсель пытается разговаривать с Алвой, но затем бросает эту затею: ответы Алвы редки и рассеянны. И тогда Валме достаёт дудочку. Гитара осталась у Шеманталя: лишний груз они с Вороном решили не брать. А подарок Премудрой Гарры неожиданно обнаруживается в рукаве куртки, которая спасает Марселя от осеннего холода. Первые звуки, которые виконту удаётся извлечь из дудочки, так заунывны и фальшивы, что даже Ворон на мгновение выходит из своего задумчивого состояния и отпускает какую-то остроту про то, как Валме сражается с непослушным инструментом.

До развалин Гальтары, по словам Рокэ, остаётся совсем недалеко, когда заброшенная дорога в пойме реки оказывается заваленной огромными валунами и им приходится свернуть в сторону, чтобы объехать препятствие.

- Несколько лет назад Пенная вышла из берегов, - роняет Алва, и Марселю только остаётся удивляться, как он помнит такие подробности. – Видимо, размыло старый лабиринт и принесло сюда камни.

Ворон ориентируется на местности не хуже Шеманталя. Валме до смерти интересно, откуда он всё это знает.

- Я был здесь, - отвечает Рокэ на невысказанный вопрос Марселя. – Давно. Я войду в Гальтару через южные врата.
- А я?
- А тебе придётся дождаться меня на окраине города. Или вернуться в Йагору. Что это? Марсель, ты видишь?

Ворон протягивает руку вперёд, и, следуя направлению, заданному его ладонью, Валме обнаруживает несколько тёмных фигур, движущихся в том же направлении, что и они.

- Кто бы это мог быть? – недоуменно спрашивает Марсель.

Алва хмурится:

- Не знаю. Но ничего хорошего от этой встречи не жду.

Он пускает серого в галоп, летя навстречу нежданным гостям, и Валме следует за ним, полный плохих предчувствий.

- Эй, милейший! – Ворон осаживает коня рядом с одним из путников. – Что вы… Проклятье!

Полукровка прядает ушами и пятится назад. Даже понукаемая Алвой, лошадь не может преодолеть страх. Марсель и сам не понимает, как в его руке оказывается пистолет. Он не знает, что за опасность таит путник, но то, что это не друг, для виконта очевидно. Он подъезжает ближе и, вглядевшись в лицо незнакомца, сам чувствует, как по его спине пробегают противные мурашки страха.

В ввалившихся глазах нет ни капли разума. Взгляд путника пуст и лишён всякого смысла. Сквозь одежду проглядывает исхудавшее тело, а ссадины на руках и лице говорят о том, что этот человек брёл сюда, не разбирая дороги.

Сумасшедший.

Марсель машинально взводит курок. Сейчас его ничто не может удержать от акта милосердия.

- Взгляните, виконт! – голос Алвы приводит его в чувство.

Ворон смотрит на закат. Туда, куда они должны добраться, чтобы Рокэ сделал то, что должен, чтобы спасти Талиг. Марсель подъезжает ближе и теряет дар речи.

- Рокэ, это то, о чём я думаю? – наконец произносит он дрожащим голосом.
- Боюсь, что да, друг мой, - мрачно отвечает Ворон.

Южные ворота Гальтары, полуразвалившиеся, но всё ещё величественные, чётко видны на фоне заходящего солнца. Здесь виконт Валме должен будет ждать герцога Алву.

Но сейчас его место занято другими. Такими же, как тот безумный, которого минуту назад Марсель собирался пристрелить.

***

- Создатель, да их же здесь сотни! – вырывается у Марселя.
- Если не тысячи, - мрачно хмыкает Алва.
- Но что эти… люди делают здесь, у Гальтары?
- Это не люди, - Алва не улыбается. – Это крысы.
- Крысы…

Десятки сотен тёмных глаз-бусинок следят за каждым их движением. В Фельпе тоже были люди, считавшие себя крысами. И утреннее чудовище тоже говорило про таких. Но Марсель даже не представлял себе масштабов этой эпидемии.

- Но, - сглатывая слюну, спрашивает он, - разве они не должны бояться всего на свете? В Фельпе…
- В Фельпе у них всего лишь отняли разум, Марсель. А здесь ими управляет чужая воля, чьей целью является не дать нам войти в Гальтару.

Лицо Ворона жёстко и бесстрастно, в правой руке – и когда только успел выхватить? – пистолет, и виконту становится совершенно ясно, что назад Алва не повернёт. Что бы ни было нужно Первому Маршалу в Гальтаре, он получит это даже ценой собственной жизни. А значит, и Марсель тоже обязан идти за ним.

Люди-крысы ждут и следят за каждым шагом пришельцев. Серый полукровка дрожит и трусит, но, повинуясь приказу всадника, делает шаг вперёд, и в это мгновение словно волна пробегает по рядам безумцев. От этого наваждения у Валме кружится голова. Люди-крысы молчат, но виконту кажется, что он сейчас оглохнет от неслышимого писка.

Создатель, как же страшно!
Так страшно, как никогда в жизни.
Их двое, всего только двое против сотен обезумевших людей. Впрочем, разве они сами с Алвой не безумцы?

И потому Марсель собирает всё своё мужество, снова сглатывает в бесполезной попытке смочить слюной внезапно пересохшее горло, и заставляет свою кобылу следовать за полукровкой Ворона. Потом он так и не сможет вспомнить, кто первым выстрелил в безумное лицо, одно из тысяч повёрнутых к незваным гостям в лишённой смысла решимости не пустить чужаков в Гальтару. Наверное, это был Ворон, а, может, у него самого сдали нервы.

Во всяком случае, следующее, что помнит Марсель, это цепкие руки, тянущиеся к нему и хватающие за ноги. Пули заканчиваются быстро, да и нет возможности перезарядить пистолеты в этой свалке. И вот уже виконт Валме сжимает в ладони эфес сабли, рубя налево и направо бессмысленные злобные лица и стараясь не отставать от Ворона, рвущегося вперёд. Кажется, среди тех, кого они убивают, есть и женщины, но для молодого человека все сливается в одно…

- Марсель! – крик Алвы вырывает виконта из этого безумного транса.

Моро бы в два счёта раскидал окружающих врагов, раздробил бы мощными копытами череп того, кто оказался так глуп или безумен, что стал на пути Ворона, расчистил бы дорогу хозяину. Но серый полукровка – не Моро. Животный страх, что охватывает любую тварь, столкнувшуюся с безумием, заставляет лошадь забыть о всаднике. Единственная мысль, которой охвачено всё существо серого – и чтобы понять это, не нужно быть Иноходцем или Эмилем Савиньяком – умчаться подальше из этого ада. Алва едва удерживается на взбесившемся животном, но в какой-то момент нога жеребца оступается, и конь валится набок, прямо в толпу, подминая под себя Ворона.

- РОКЭ!!! – срывая горло, орёт Марсель.

Сабля в его руках пляшет как сумасшедшая, когда виконт пытается проложить себе дорогу к другу. И как тогда в Бордоне Валме находит способ подавить страх.

Он начинает петь.

Петь что-то безумное, невообразимое, лишённое рифмы и смысла, сосредотачиваясь только на том, чтобы выплеснуть из себя это противное, мерзкое чувство, лишающее его воли.

Вот он уже совсем рядом с Вороном, умудрившимся выбраться из-под коня и еле отбивающимся от атак «крыс». Рокэ кричит ему что-то, но из-за шума битвы, собственного голоса и до сих пор звенящего в ушах Марселя крысиного писка, не прекращающегося ни на минуту, виконт разбирает его слова, только когда подбирается к Первому Маршалу совсем вплотную.

- Дудочка… - хрипит Алва, отбиваясь от врагов. – Достань дудочку! Подарок Гарры!

…Существуют моменты, когда невозможно остановиться, потому что иначе тебя убьют. Невозможно выпустить саблю из рук, сменяв единственное, что сдерживает натиск противников, желающих разорвать тебя на куски, на иллюзорную возможность одолеть врага.

Но также существуют моменты, когда невозможно не поверить в чудо…

Валме перехватывает саблю в левую, проклятую руку, правой вытаскивает из-за пазухи дудочку и прижимает её потемневший от времени мундштук к губам. Первый звук выходит тихим и робким – у Марселя не хватает дыхания – но и этого оказывается достаточно, чтобы ближайшие к нему «крысы» замерли, словно потеряв свой запал. Одной рукой играть чертовски неудобно, поэтому виконт с отчаяньем загоняет саблю в ножны – всё равно Леворукого из него не выйдет, а верить Алве наполовину всё равно, что не верить совсем – кладёт почти онемевшие от неудобной хватки пальцы поверх дырочек и закрывает глаза, отдавшись на милость судьбе…

…Мелодия льётся сама собой, и каждую секунду Марсель ожидает, что это наваждение исчезнет, а в его колено вцепятся грязные руки с обломанными ногтями, стащат его с лошади и разорвут на кусочки, повинуясь голосам, звучащим в безумных головах. Но проходит минута, другая, и ничего не происходит. И тогда Валме открывает глаза.

Он уже видел это пустое выражение глаз. Тогда, в Бакрии. Чем бы ни была эта дудочка, мелодия, рождённая ею почти без вмешательства Марселя, заглушает приказы хозяев «крыс», уносит этих несчастных в какую-то неведомую даль, заставляя их покорно опустить руки. И внутри виконта зарождается надежда. Дикая, невозможная надежда, что они с Рокэ выберутся из этого кошмара.

- Отличная работа, друг мой! – из уст Ворона такой комплимент дорогого стоит. – Нет-нет, не останавливайся! Как только песня оборвется, они придут в себя, и нам снова придётся драться. Сколько времени ты ещё сможешь играть?

Пожать плечами в такой ситуации непросто, но Марсель как-то умудряется это сделать. Он и сам не знает, на сколько у него хватит сил.

- Понятно, - Рокэ задумывается лишь на мгновение, а затем машет рукой куда-то в сторону. – Пенная там. Если сможешь перебраться на тот берег, будешь в безопасности. Твоя кобыла достаточно сильна, чтобы форсировать реку…

«А ты?»

- … а я, - отвечает Ворон на невысказанный вопрос Марселя, – уйду в Гальтару. Если мне удастся выбраться, встретимся у водопада. Жди меня там три дня. Если же я не вернусь на четвёртые сутки, уходи тем же путём, то мы шли сюда. Удачи нам обоим, друг мой!

В словах Ворона слишком много «если», словно он и сам не верит в то, что вернётся. Марселю многое хочется сказать этому колючему человеку, так напрасно старающемуся оттолкнуть от себя всех, кто пытается его любить, и вопреки этому ставшему для Валме таким важным, но дыхание и рот виконта принадлежат полому куску дерева, и поэтому он только и может, что бессильно смотреть вслед удаляющейся фигуре в чёрном. А затем Марсель сжимает коленями бока кобылы и сквозь расступающиеся ряды людей-крыс направляет лошадь к Пенной.

…До водопада, о котором говорил Алва, ещё далеко, но поверхность реки и впрямь покрыта белой пеной, такой густой, что даже дна не видно. Сначала Валме опасается, что шум Пенной заглушит его неверную мелодию, но «крысы» идут за ним так послушно, словно во всём мире остались только те заунывные звуки, что виконт извлекает из дудочки. И когда Марсель входит в реку, они тоже следуют за ним.

Чтобы одолеть Пенную, нужно быть хорошим пловцом. Марсель никогда не жаловался на свое умение, но вряд ли ему удалось бы справиться с течением, если бы не помощь кобылы.

У тех, кто идёт за ним следом, такого помощника нет…

***

- Марсель.

Узкая ладонь касается его плеча, и Валме открывает глаза.

Алва.

Живой.

Кожа почти чёрная от усталости, ввалившиеся глаза лихорадочно блестят, правая рука бессильно висит вдоль тела, но живой.

А Марсель даже не может как следует обрадоваться. Он и рад бы назвать Ворона по имени, но вместо этого с его губ слетает:

- Три тысячи шестьсот семьдесят два.
- Друг мой?
- Их было три тысячи шестьсот семьдесят два, Рокэ. Мужчины, женщины… и даже дети. Они шли за мной. И погибли. Утонули. Все до единого.

Лицо Ворона неуловимо меняется, но прежде чем Алва успевает что-либо сказать, Марсель торопливо произносит:

- Я знаю, что ты думаешь. Что это были уже не люди. Что иного выхода не было. Что глупо переживать тому, кто прошёл Фельп и Бордон, тому, кто убил своего короля… Что я должен был бы уже привыкнуть…
- К этому никогда не привыкнешь, - внезапно тихо обрывает его Рокэ, и Марселю самому становится невыносимо больно от той горечи, что звучит в голосе Ворона. – Те, кого ты убил, навсегда остаются с тобой. Исключений нет.
- И что, с этим уже ничего нельзя сделать? – так же тихо спрашивает Валме.
- Ничего. Только научиться с этим жить. Если, конечно, ты собираешься жить.
- У меня нет выбора, - мрачно произносит Марсель. – В последнем письме папенька обещал проклясть меня, если я скончаюсь без его разрешения. И в этот раз уже по-настоящему.
- Причина не хуже других, - с серьёзным лицом кивает Алва, но в глубине ярко-синих глаз прыгают смешинки, и внезапно виконт понимает, что всё кончилось. Они живы, а Кэртиана переживёт этот Излом. – А граф Валмон не собирался проклясть тебя, если ты отправишься в долгое путешествие?
- Насколько долгое? – с подозрением спрашивает Марсель.

Рокэ мечтательно улыбается.

- Я давно не был дома, - лукаво говорит он.

И от этого приглашения виконт Валме не откажется ни за что на свете.

---

Подарок Роберу Эпинэ

[Команда Робера Эпине]

Название: Зимний Излом
Тема подарка: вечер отдыха и размышлений
клип, внеконкурс

просмотр

---

внеконкурс

[Sumiregava]

Автор: Sumiregava
Подарок генералу Райнштайнеру: древняя тайна.
Персонажи: Ойген Райнштайнер, Жермон Ариго, Валентин Придд, варитский могильный курган.
Рейтинг: G
Жанр: юмор
Предупреждение: AU - весной Ойген находится в крепости Печальный Язык

Будь он хоть трижды бергером, но пережить торкские зимы без горячего вина с травами человек не в состоянии. Валентин Придд в очередной раз доказал, что он некое совершенное существо, вина не пил, но сбежать, отговорившись обязанностями (давно выполненными!) не пытался и временами даже участвовал в беседе на правах знатока книжной истории. Впрочем, об этой истории Ойген знал, пожалуй, побольше.
-Мне слишком мало известно об одиноко стоящих курганах древних варитов, - сообщил Валентин, подтверждая подозрения Жермона. - Фелипе Рафиано пишет про курганные кольца, также являющиеся редкостью на южном берегу Хербсте. Генерал Райнштайнер, не могли бы вы просветить меня на этот счет более детально?
Жермон поскорей отпил еще вина. За рекой вяло постреливали дриксы, в Олларии творилось Леворукий знает что, привычная жизнь торкского барона покатилась к кошкам, когда пришло известие о смерти его братьев и возвращении его трижды ненужного титула... А эти двое обсуждали тут древние могильники!
-Одиночные курганы, - тем временем старательно удовлетворял любопытство Валентина Райнштайнер, - в самом деле встречаются крайне редко. Судить об их содержимом можно только по записям, сохранившимся в Дриксен и Северной Гаунау, когда там ввели эсператизм - и срывали курган за курганом, как пережитки язычества.
Валентин жадно впитывал знания, даже Жермон заслушался.
-Впрочем, - бергер явно был огорчен, - записи эти неполны, не точны и не подробны. Единственный вывод, который из них можно сделать - часть курганов являлась могилами. Вероятно, жрецов или шаманов. В большинстве случаев те, кто нарушал покой мертвых, скоро обретали смерть... или начинали жалеть, что не обрели ее. По разным причинам.
В камине уютно потрескивал огонь, вино приятно согревало (хотя гвоздики можно было бы и поменьше, решил для себя Ариго), Валентин и Ойген молчали. То ли обдумывая услышанное, то ли вспоминая неведомое.
-После разрушения гробницы Франциска и Октавии, - нарушил тишину Придд так внезапно, что Жермон, засмотревшись на пламя, чуть было не расплескал вино, - погибли многие, участвовавшие. В Доре или позже. Кроме господина Альдо-в-белом...
-Не расстраивайтесь, - утешил его Жермон, - может, для него судьба припасла что-то еще гаже.
Валентин так глянул на генерала, что тот как-то сразу сообразил, что Придд тоже был в гробнице и тоже - пока - жив.
Жермон дал себе зарок присматривать за Валентином в оба глаза, чтобы вовремя остановить его, попытайся одуревший от древних пророчеств юнец получить честно заработанную смерть. Ойген думал в том же направлении
-Вы отдали Октавии свой плащ, полковник, - веско произнес бергер. - Не думаю, что она об этом забыла.
Валентин сдержанно кивнул и Ариго пожалел, что глаза у него только два.
-Эх, жаль, - он наполнил еще один кубок и пододвинул его Придду, - что дриксы не собираются срыть тот курган! Вот уж чья смерть была бы более, чем уместна.
-Надеюсь, что ты шутишь, Жермон. Кроме костей, пыли и проклятий, в гробницах обнаружилось однажды нечто, что позволило отыскавшему записать в своем дневнике, что он знает теперь, как уберечься от Шара Судеб в ночи Излома.
-И как, помогло? - полюбопытствовал Жермон.
-На этот счет мне ничего не известно, - равнодушно пожал плечами Райнштайнер. - Это была последняя запись. Сопоставляя даты в дневнике с архивными данными той местности можно сделать вывод...
-Что он умер, - заключил Ариго. - Значит, не помогло.
-Возможно, он просто не успел осуществить необходимые действия, - предположил Валентин. - Генерал Райнштайнер, неизвестно, как он умер? Чума, лихорадка, огонь, что-нибудь еще?
-Его разорвал медведь, - пробормотал Жермон и понял, что вина с него хватит. Будет лучше спаивать бергеров, пока не начнут вести себя как люди.
-Откуда ты знаешь, Герман? - удивился Райнштайер. - Раньше я не замечал в тебе интереса к данному аспекту истории.
Жермон только рукой махнул.
-Возможно, если я выживу во время войны и после того как закончу все свои дела, - задумчиво сообщил Ойген и Жермон понял, что тому тоже уже достаточно, - я нарушу покой одного из этих курганов и постараюсь оставить подробные описания должных обрядов для своих потомков. Или для твоих, Герман, по обстоятельствам.
Валентин, чьих потомков обделили, не смолчал.
-Если пустить достаточно достоверную дезинформацию о том, что в том кургане хранится, к примеру, наше резервное вооружение...
-В полухорне от крепости по болоту?!
Валентин замолчал всем своим видом выражая покорность мудрому начальству. Значит, обиделся. Ариго сдался.
-Я не сумею придумать настолько достоверную дезинформацию. Ойген?
Бергер молчал, уйдя далеко в себя.
-Отчасти я согласен с вами, генерал, - снизошел, наконец, Придд, - но, возможно, найдутся достаточно глупые солдаты, желающие выслужиться...

Жермон не верил в это до тех пор, пока Коунер растеряно не сообщил ему, что группа дриксенских солдат с минимумом вооружения, зато с лопатами зачем-то переправляется на их берег. И, похоже, своего ру-ко-водст-ва они боятся больше, чем талигского. Ариго на это только подкрутил усы и приказал шугануть дриксон не раньше, чем они раскопают холм. Тот, который курган. Только, ради Создателя, сами туда не суйтесь!
Коунер, разобиженный предположениями генерала, что он уже выжил из ума и полезет в варитский могильник, ушел исполнять приказ.

С местностью Ариго, конечно же, знаком был и даже персонально на этот холм взбирался. И дал бы ногу себе отрубить, но не признал бы в нем могильника!
Пролом в пологом склоне, густо поросшем кустами, выдавал истинную сущность холма. Изнутри веяло сыростью, плесенью и раздавленными листьями, там, куда проникал солнечный свет (крайне недалеко) были видна каменная кладка стен самого ненадежного вида. Внутрь Жермону, несмотря на ясное солнечное утро и птичий легкомысленный щебет, абсолютно не хотелось.
-Мне крайне не нравится этот вид, - высказался Валентин и замолк прочно и, похоже, надолго.
-Мне тоже начинает казаться что затеяли мы все это зря, - спокойно подтвердил Райнштайнер. - Тем не менее, сделанное сделано и отступать - значит лишить это смысла.
На взгляд Ариго, лишать тут было нечего.
-Мой генерал, - Валентин легко поклонился Жермону, потом повернулся к Ойгену. - генерал Райнштайнер. Идея, все же принадлежала мне, поэтому я считаю себя вправе в одиночку осмотреть курган. К тому же, если свод обрушится, это будет куда менее трагическая потеря для Северной Армии.
Как бы в подтверждение его слов, ниже по течению рявкнула дриксенская пушка.
-Не говорите глупостей, - покачал головой Райнштайнер. - Идея была общая, значит, и вина будет поделена на всех.
-Ну, - попытался пошутить Жермон, разводя руками кусты, ведущие к провалу, - если делить со всеми дриксами, выйдет по чуть-чуть. Отделаемся не смертельным ранением - одним на троих!
Валентин явно собирался что-то сказать, а судя по выражению лица, вряд ли бы это что-то польстило генералу, который первый полез в западню и помешал полковнику Придду героически и логически обосновано рисковать собой, когда кусты со стороны леска подозрительно затрещали.
Высунувшийся из них минутой позже немолодой человек в обтрепанной одежде, наткнулся взглядом на три пистолетных дула, ойкнул и выронил корзину.
-Кто ты? - резко произнес Ойген. - Что ты тут делаешь?
-Да вот... - тот явно растерял все слова и подбирал с трудом. - грибы собираю, господин офицер. Туточки... Местный житель я!
-Я его видел, - подтвердил Валентин, убирая пистолет. - Он приносил зайцев на кухню в крепость.
-Грибы, - не поверил Жермон, следуя примеру Валентина. - Весной?
-Так ведь сморчки! - обрадовано пояснил грибник, подбирая корзину. На дне ее и в самом деле перекатывалось что-то мелкое и темное, сморщенное и весьма подозрительное на вид. Сам Жермон рискнул бы есть это лишь под угрозой голодной смерти, причем очень скорой, но на его спутников добыча грибника явно произвела самое лучшее впечатление.
-Когда принесешь их в крепость, скажи повару, что это для генерала Райнштайнера, - Ойген бросил грибнику монету и повернулся к Ариго. - Ты еще оценишь ранние грибы, Герман, они представляют собой редкостный деликатес. Позволь для этого пригласить тебя сегодня на ужин... Хотя, приглашение должно исходить от тебя - ведь это ты главенствуешь в крепости.
Жермон постарался не слишком ухмыляться, глядя как Валентин всем своим видом выражает готовность следовать за своим генералом повсюду... и на ужин в том числе. Смотрите-ка, оказывается, у ледяного Спрута есть слабости, да какие!
Воодушевленный грибник направился было обратно к кустам, когда его окликнул Придд, словно бы невзначай придерживая Ариго за рукав .
-Ты видел здесь дриксенцев?
-А как же, - удивился тот. - Их за рекой, почитай, сто тыщ! Я и им грибы продаю... да вы не сумлевайтесь, я не предатель. Одни мухоморы, да и те по осени.
-А здесь и сегодня? - уточнил Райнштайнер, не моргнув глазом при известии о мухоморах. Они что, тоже деликатесные?!
-Ну... - грибник поскреб подбородок. - Сунулась, было дело, в курган парочка. Разрыли-от его еще ночью, да их ваши спугнули. А эти, утрешние, утекли, словно за ними кошки гнались. Я потом в ту рытвину, - он махнул рукой в сторону пролома в холме, - заглянул и никак в толк не возьму, чего испугались? Пыль да грязюка... Да и вы не ходите, натопчете только...
-Что?
-Сапоги, говорю, стопчете, - и грибник с ворчанием удалился в заросли.
-Ну, - протянул Жермон разочарованный до глубины души и еще сильней сердящийся на себя за это разочарование - вот ведь размечтался о чудесах! - Никаких тайн там нет, можно воевать спокойно. Эй, Ойген!
За Райнштайнером только ветки качнулись, на раскопанном склоне.
-Я бы, - без выражения произнес Валентин, охладив первый порыв генерала рвануть за другом, - не мешал общению человека с высшими силами.
Учитывая, что Валентин все так же держал его под руку (а хватка у этого кошкиного спрута была железная), Жермон послушался, потому что тащить на себе упирающегося полковника в грозящий обрушиться могильник даже ему казалось глупым. Вот будет покойному вариту компания!
Либо из высших сил были никакие собеседники, либо они не почтили курган своим присутствием, но вернулся Ойген всего через пару минут, щурясь на солнце и отряхивая мундир от пыли.
-Пусто, - сообщил он абсолютно ровным голосом и счел нужным добавить: - Я не проходил внутрь: все можно оглядеть из ведущего в усыпальницу короткого коридора. Теперь там лишь голые пол и стены - на них можно не тратить время.
Жермон не удержался и стукнул друга по плечу под предлогом стряхнуть пылинку.
-Ничего! Курганы еще остались ты сам сказал. После войны попробуешь - мало ли кто еще что раскопает.
-Разумеется, Герман, - подтвердил бергер и оглянулся на заросший холм. - Но вот что странно: я видел внутри - и на рыхлой земле у входа - следы обычных солдатских сапог, какие носят в войске кесарии. А наш проводник был босой.
Показалось Жермону, или Валентин и впрямь сжал его предплечье чуть сильнее?
-Ну и что? Подумаешь, приврал, потому что сам планировал вернуться позже и чем-нибудь разжиться из имущества покойника! Валентин же видел его в крепости.
-Я солгал, - спокойно сообщил Придд, - рассчитывая успокоить этого человека, чтобы он сообщил нам все что знает.
Несколько шагов спустя (Жермон все не мог найти слов), он добавил:
-Я полагал, что капрал Коунер очистил этот берег от дриксенских... искателей приключений. Это совершенно точно был местный житель. Очень местный.
Тем не менее, руку Жермона он отпустил лишь когда они оказались ввиду крепости. Словно генеральский рукав был самым лучшим оберегом от древних сил.

...И деликатесных сморчков никто, конечно же, так и не дождался. А курган... что курган?

---

Команда Ричарда Окделла

[dikdik]

Имя персонажа: Ричард Окделл
Тема подарка: возможность изменить судьбу
Рейтинг: R
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше

1. Обложка
Рейтинг: R

смотреть

2. Фанфик
Название: По ту сторону судьбы, по эту сторону сна
Герои (пейринг): Ричард, Алва, Леворукий, Арамона
Рейтинг: PG
Жанр: мистика, сюр

читать

Ричард Окделл лежал на кровати и смотрел в потолок. Сон не шел. Перед глазами мелькали события прошедших дней. Все хорошо, и будет только лучше. Оллар в Багерлее вместе с Алвой. Альдо готовится к коронации, он возродит Золотую Анаксию. От Седого моря до Померанцевого раскинутся земли великого Анакса, и Повелители будут верно служить своему сюзерену. У Ричарда даже слезы на глазах выступили, когда он представил себя, стоящего рядом с Альдо, который благодарит его за непомерный вклад в их общее дело, награждает орденами – настоящими, а не подачками олларских прихвостней. Ричард пару раз кивнул, с достоинством принимая заслуженное вознаграждение. Воображаемое, конечно. Но это пока. Скоро, совсем скоро… А ведь наверняка будет война, навозники просто так не сдадутся, но их все равно раздавят. Виновные справедливо понесут наказание, неотвратимое, холодное… Ричард клацнул зубами и вынырнул из полудремы. Холодно! Разве он забыл закрыть окно? Дик зажег свечу, стоявшую на прикроватном столике, и огляделся. Действительно, забыл. Ну вот что такое? Теперь нужно вставать, идти… Стало очень лениво. Совершенно не хотелось шевелиться. Ричард попытался потереть друг о друга заледеневшие ступни, но у него не получилось. Ему не просто не хотелось шевелиться – он вообще сдвинуться с места не мог. Страх промозглой струйкой просочился в сердце.

Наверняка он спит. Да, очередной странный сон. Пережить можно. Тем более, в особняке Алвы у него вообще как-то со снами не складывалось. То гитара приснится, без струн, старая и жалкая, непонятно как проигрывающая тоскливую мелодию. То четыре сердца, бьющиеся на большой тарелке. Вот и сейчас Ричард заметил на подоконнике черную гладкошерстную кошку. Огромные зеленые глаза мерцали; казалось, что в них горят зеленые огни. Но это всего лишь отражение свечи. Не нужно придумывать всякую потустороннюю чушь. Хотя во сне все может быть. Ричард принялся вспоминать заговоры против выходцев.
Давай же, просыпайся.
Но ведь если это сон, то нечего и волноваться, так ведь?
Конечно.
А если он не может пошевелиться, то, получается, и дышать не может?
Какая разница.
Во сне нельзя умереть.
Ричард понял, что начинает задыхаться.
А, может, и сердце замерло?
Нет, это сон, кошмар. Ненастоящее.

– Ты так уверен?
– Да, – ответил Ричард. Руки-ноги снова слушались. Сердце выбивало бешеный ритм, по лбу струился холодный пот. – Кто, кто здесь?!
– Я.
Ричард судорожно принялся всматриваться в темноту – свеча потухла. Если это грабители, то нужно сперва выяснить, чего они хотят, и за это время успеть нашарить под кроватью пистолеты. А если это кэналлийцы, пришедшие мстить за своего соберано? Нет, живым он не сдастся.
Тем временем на столе вспыхнули три свечи, и Ричард разглядел сидящую в кресле фигуру. Странно, узоры на камзоле незнакомого мужчины совпадали с узорами покрывала, накинутого на кресло. И… и по всему телу… Да он же… просвечивает.
– Да, пистолетами тут не поможешь, бесполезно за ними тянуться, – проговорил призрак.
– В-вы кто?
– Некоторые называют меня Леворуким.
– Я сплю?
– А не скажу, – улыбнулся призрак. – Сам догадайся.
– Что вам нужно?
– Мир во всем мире, конечно. – Леворукий посмотрел на Ричарда, как на умственно отсталого ребенка. – И покой после смерти.
– Уходите, я сейчас позову слуг!
– Ну позови.
Ричард протянул руку к шнурку от звонка и не обнаружил его.
– Я закричу!
– Ричи-Ричи, да ты девчонка! – Леворукий засмеялся.
– Что?! Да как вы смеете! Я вызываю вас… – Ричард осекся.
– Да? И куда же ты меня вызываешь?
– Вон отсюда! Это мой дом!
– Мальчишка, – тихо проговорил призрак. – Это не твой дом.
Призрак встал и подошел к кровати.
– Мне некогда с тобой возиться. Ты и так наломал дров.
– Я все делаю, как велит моя честь.
– А если твоя честь повелит тебе убить родных?
– Что?
– Ричард, хочешь знать, что случится с теми, кого ты любишь? Хочешь увидеть, что ты сделаешь с ними?
– Я… я брежу. Точно, это бред, – Дик натянул одеяло повыше и закрыл глаза.
– Увы, это не так. Я тоже хотел бы, чтобы все, что ты натворил и натворишь, оказалось бредом больного человека. Дик, твоя сестра умрет из-за тебя.
– Ты врешь! Убирайся!
Зеленое пламя в глазах призрака всколыхнулось.
– Я покажу тебе. Я покажу тебе все, что ты натворишь. Одну смерть за другой. Одно несчастье за другим. Снова и снова. Ты не знаешь, что это за кошмар, когда на тебя плывут волны Чуждого, бесконечные, неиссякаемые. А ты помогаешь им.
Призрачная рука стянула с Дика одеяло. Значит, пули?..
– Даже не думай. Иди за мной.
И Ричарда втянуло в глубокий зеленый омут.

***

Весь следующий день Дик не вылезал из особняка. Он даже из спальни почти не выходил. Нужно было съездить во дворец, отвлечься, помочь Альдо с делами, навестить Робера. Но Дик не мог. Не мог никого видеть. Спасительный сон накрыл его в полдень, когда солнце достигло самого пика, просачиваясь сквозь задернутые занавески.

Проснулся Ричард, когда уже стемнело. Поел и сел составлять план того, что нужно сделать в ближайшие дни. Прежде всего, купить лошадь для парадных выездов, обновить обивку в приемной, обновить гардероб. Скоро же коронация Альдо. А еще...

Альдо, распростертый на земле. Мертвый Моро. Эпине, убивающий сюзерена.

... нужно подумать о приданом для Айрис. И не забыть...

Скалы. Камнепад, обрушившийся на Надор. Айрис, мечущаяся в поисках выхода. Чудовище, удерживающее огромных размеров глыбу над головами людей, обнимающих друг друга. Кровь.

... поговорить с Альдо о Штанцлере и Катарине.

Катарина, прижимающая руки к окровавленному животу. Сам Ричард с кинжалом в руке.

Нет.
Невозможно.
Нужно выпить. Ричард позвал слугу и приказал принести бутылку Вдовьих слез.

Слезы в глазах Робера, склонившегося над лежащим на земле человеком. Это не Альдо. Ричард знает, кто это. Бледная кожа, черные волосы, блестящие от…
На твоих руках кровь горячих, говорит Леворукий. Хочешь узнать, что будет дальше?
Нет.
Выжженные зноем земли, гальтарские твари, вырвавшиеся на свободу. Волны, катящиеся одна за другой, конца и края им нет.

Ричард проснулся оттого, что его замутило, как от сильной качки. Поднял голову, увидел лежащий перед собой лист с расчетом предстоящих расходов. И где взять столько денег? Можно, конечно, распродать оружие Алвы, но… Нет, в этом нет ничего бесчестного, просто…

Нет чести в предательстве.

… просто кто его купит? Нужно посоветоваться с Альдо. А пока можно написать в Надор.
Ричард только обмакнул перо в чернила, как в дверь постучали.
– Как вы просили, монсеньор. Дурная кровь.
– Что? Я просил другое вино!
– А получили это.
– Вы будете пререкаться?
– Дурному – дурная кровь.
Ричард, наконец, обернулся. В дверях стоял прозрачный капитан Арамона, покачивая в руках бутылку.
– В-вы, что вы здесь делаете?
– То, что мне приказали. Вставай, унар. Живо!
– Н-нет, уходите, убирайтесь! – закричал Ричард. – Пусть четыре скалы…
– Скалы тебе не помогут, – расхохотался Арамона. Ричарда снова замутило. Запах гнили бил в нос, заполнял легкие. Невозможно дышать. Ричард попытался вскочить, но вместо этого начал падать, вниз, вниз…

Пятилетний Ричард сидит рядом с матерью. Та хмурит брови и что-то говорит отцу. Ричард смеется, но мать дергает его за руку, встает и уходит. Отец хватает бокал со стола и кидает его на пол.

Черноволосый мальчишка мастерит корабль. Привязывает нитками паруса к мачтам. Рядом стоят такие же черноволосые мальчишки, только постарше. Постепенно на груди у каждого из них расплывается красное пятно, младший отбрасывает корабль, кричит, в синих глазах отчаяние и непонимание.

Ворон улыбается. Открывает рот, и по губам можно прочесть – «На линию». Рокэ Алва и Эгмонт Окделл скрещивают шпаги.

Ричард барахтается в волнах. «Я больше не могу». Дальше, еще дальше, выдыхает ему на ухо Арамона.
«Святой Алан, спаси!»
Святой Алан Окделл? Смотри, унар, смотри.
Талигойская баллада в истинном виде. Рамиро Алва, вышедший драться с марагонским выскочкой. Эрнани… Нет! Ричард захлебывается криком и резко садится на кровати. В дверь стучат.
– Да заходи уже, тварь, заходи!
Дверь открывается, в комнату робко проскальзывает слуга, испуганно косится на Ричарда, оставляет на столе бутылку Вдовьих слез и уходит.

***

«Я не буду думать об этом».
Ричард поприветствовал Альдо, выслушал новости о подготовке к коронации и намекнул, что хотел бы увидеть Катарину.
«Это ложь».
Альдо пообещал, что лично навестит бывшую королеву.
«Мои руки чисты».
От обсуждения дальнейшей судьбы Штанцлера сюзерен ловко увернул, сославшись на неотложную встречу с Эпинэ.
Ты действительно в этом уверен?

Прежде чем лечь спать, Ричард крепко запер ставни и дверь. Зажег четыре свечи, прочитал молитву Создателю, заговор Четверых, закутался в одеяло и принялся считать бакранских коз.

– Лучше посчитай, сколько раз ты думал, Дикон.
– Нет…
– Да.
– Нет-нет-нет, – простонал Ричард, открывая глаза. Он узнал бы этот голос из всех.
На краю кровати сидел Рокэ Алва и мягко улыбался.
– Зачем вы приходите?
– Это в последний раз, обещаю. Тебе понравилось то, что ты увидел?
– Это неправда. Это сны, я и сейчас сплю.
– Увы, это правда.
– Я не верю.
– А ты попробуй. Что ты теряешь?
– Вы в Багерлее.
– Да.
– Вот и уходите туда.
– А ты хотел бы что-то изменить, Ричард?
Алва склонился над Диком, заглядывая ему в глаза.
– Хотел бы?
– Д-да…
– Тогда у тебя есть возможность.
– К-как?
– Подумай о том, что ты хотел бы исправить.
Что тебе подсказывает твое сердце, Ричард? Не Честь, не Долг, а сердце?

Алва положил ладонь на лоб Дику.
– Просыпайся.
Просыпайся в новом мире, Ричард. Где кровь твоей сестры никогда не прольется на снег.


3. Иллюстрация
Рейтинг: PG

смотреть

4. Фанфик
Название: Другая сторона
Жанр: мистика, сюр, angst, romance

читать

Оллария прекрасна на закате. Город, ставший родным, город, сладким вином кружащий голову, огнем текущий по жилам. Противоположность полуразрушенной, полуголодной, полуобезумевшей Ракане...
Ричард встряхнул и без того растрепанной со сна головой. Ракане? Откуда это? Когда-то этот город называли Кабитела, но Ракана...
Похоже, задремал. Приснилось же! Дикон торопливо огляделся.
Ричард сидел в гостиной у окна, откуда и наблюдал за раззолоченной закатом Олларией, в кошмаре снившейся ему серой и жалкой, искалеченной захватом. Захватом законным королем - Дикон нахмурился.
Альдо, сияющий и мудрый сюзерен, – Дик вздрогнул – под копытами Моро.
Он содрогнулся вновь и поднялся. Вот что бывает, когда спишь посреди дня, скорчившись в неудобной позе. Что он вообще в гостиной делает?
Ах, да... Он ждет здесь монсеньера. Взгляд юноши упал на руку – и на камень, кроваво-красный камень Эпинэ.
"Я не слыхал, чтобы в нашей семье водились отравители", – так говорил в его сне Иноходец. И еще говорил, что эр Август – трус и подлец.
Перстень, данный сегодня эром Августом. Кольцо Чести... Кольцо бесчестия...

Ричард вздохнул с таким трудом, словно сталкивал этим вздохом с себя тяжесть будущего преступления. Решение пришло мгновенно. Неважно, что это был за кошмар, но он не повторится. Ничего не будет – ни яда в вине, ни кольца в шкатулке, ни восстающей Эпинэ – Дикон засомневался было, но тут же упрямо закусил губ – ни разоренной Олларии. Ни Альдо на камнях! Кто знает, был ли сюзерен из его сна похожим на настоящего Альдо Ракана, но Робер-то был копией Иноходца, встреченного Ричардом в Сагранне. Только теперь Робер еще больше походил на Мишеля Эпинэ.
Нет, он решил – Честь не пойдет таким путем! Война, выигранная дурной ценой, подлыми способами, обречена, а если согласиться на эту низость – да чем же Окделл тогда будет лучше самого Дорака? Так отвечал отец когда-то Придду!
Хотя отец все же сказал свое слово тогда… Слово Окделла – это слово Чести.
И где теперь отец? И Алан! Этот сон… кошмар в кошмаре, в тысячу раз худший, чем все, что мог представить в жизни Дикон. Алан, как брата полюбивший Алву… И овдовевшая Октавия – такая красивая и беззащитная, совсем ни в чем не виноватая юная девочка…
– Дор Рикардо, – Лончо, мальчишка на посылках в доме эра, быстрый и верткий, вбежал в комнату. – Дор Рикардо, соберано вернулся, вы просили предупредить!
– Да, верно, Лончо. – он действительно просил. Порывшись в кошельке, Ричард извлек и кинул мальчику суан. – Держи за старание.
Смазливый мальчишка ловко поймал монетку, просиял улыбкой и, быстро поклонившись, убежал. Наверняка купит что-нибудь горничной Дульсите, своей сестре.
– Он в кабинете! – напоследок сообщил мальчонка.
– Я знаю, – тихо сказал Ричард.
Может быть, это был только сон… Теперь неважно. Важно то, что у Дикона тоже есть сестра. И ее кровь не будет на снегу по вине брата.
Юноша медленно поднялся, набираясь решимости, расправил плечи и пошел к кабинету эра.

Вихри древнего знака, знака Ветра, заплетались на двери так же, как и всегда, и так же, как во сне, Дикон сначала долго изучал их, прежде чем осмелился постучать.
– Юноша? Что стряслось? Вы спрятали в моем доме еще парочку святых?
– Н-н-нет… – Ричард мигом растерялся. Показалось, или во сне он тоже спрашивал?..
– Тогда в чем дело? Вы смотрите так, словно у вас за пазухой парочка ызаргов. Вы проигрались? Получили письмо из дома? Увидели привидение? Затеяли дуэль с десятком гвардейцев?
– Эр Рокэ!..
Он в самом деле спрашивал об этом! Да что же это… Или Ричард настолько перепуган уже основательно подернувшимся дымкой забвения кошмаром, что готов сам убедить себя, что прежде видел это? Такие вопросы просто в духе эра…
– Заходите. И, раз пришли, налейте мне вина.
Неважно, что там было. Дикон все же прошел внутрь и привычно протянул руку к темным бутылкам. Что бы он ни видел, список Дорака действительно существовал…хотя...
Что же теперь делать? Как же заговорить? Что же сказать, святой Алан? А как сказал бы Алан? Но сон уже медленно таял в памяти, постепенно исчезая, лицо святого растворялось в дымке и становилось лицом нового герцога Окделла – отца.
«Дурная кровь», кувшин – пускай вино «подышит». Кольцо на пальце было внове и мешало, но Ричард слишком ушел в свои мысли, чтобы отвлекаться на эту мелочь.
Говорить Ворону о списке? Нет, нельзя.
– Эр Рокэ… его преподобие... убили.
– Праведники в Рассвете, без сомнения, в восторге, – эр потянулся, как большой кот, – давно у них не было пополнения.
Разве признался бы кто-то, кто знает о готовящейся смерти стольких людей? Хотя Ворон бы счел, возможно, ниже своего достоинства солгать какому-то оруженосцу… Как и отвечать ему.
– Скажите… вы знаете, кто мог бы это сделать?
Оноре. Да, говорить о преподобном безопаснее. И проще.
– Да кто угодно, – отмахнулся Алва, – хоть сам Святой Престол. С каких пор вы начали спрашивать? Обычно вы смотрите и молчите, тихо, как мышонок, делаете какие-то странные выводы и только иногда пытаетесь протестовать. Этот благообразный старец наставил вас на путь истинный? Тогда он, в самом деле, святой и совершал при жизни чудеса.
Дик подался вперед, не обращая внимания на смешки Ворона и его нелестные сравнения. Сейчас дело было важнее!
– Один… человек считает, что это могли сделать… те, кто увел его из города.
Алва расхохотался.
– Не смейтесь, монсеньор! – Ричард, только собрав всю волю, смог не закричать. Да, сон предупреждал его о будущем, но того, что происходило сейчас, не было во сне, и Дик чувствовал себя канатоходцем высоко над площадью. – Виктор добрался до людей!
– Тогда ваш преподобный совершал свои добрые чудеса и сразу после смерти, – пожал плечами Алва. – Вы, юноша, всегда были очаровательны своей внезапностью и непоследовательностью, но, признаться, вы превзошли себя. То вы, рискуя жизнью и заодно моим имуществом, спасаете монахов, то вы их убиваете… и как вам понравилось резать невинных?
– М-мне?
Дик замер, глупо хлопая глазами. Он как-то так привык к мысли, что Оноре убил Хуан…
– Ну вы же провожали их, – эр, усмехаясь, протянул к юноше бокал. – Вы так удивлены. Ваш добрый человек, похоже, обвинял не вас?
Ричард, словно во сне, поднял и наклонил кувшин. Вино тягуче лилось в бокал, а Дикон думал, что в этом вине все-таки нет яда. Но яд, который растворяется в словах, куда надежнее и действует гораздо незаметней. Как понять, в чьих именно словах отрава?
Штанцлер из сна… о да, это был «добрый» человек. Но сон есть сон. Во сне Дорак был мертв, а монсеньор под стражей. Будь кардинал жив и останься Алва на свободе – и кто бы был страшнее?
– Он думает, что это могли сделать ваши люди.
С Алвой нельзя быть осторожным – эр хитрее лисы и презирает трусов, а вот храбрость он уважает. Ричарду, наверно, нравится это. И ведь, если подумать, это пристало Людям Чести больше яда.
– Не спрашиваю, у кого ваш доброхот узнал. – Фыркнул на это Ворон, и Ричард понял, что проговорился. – Скорее, меня очень удивляет, что вы до сих пор не кинулись на злобного убийцу с кинжалом или чем-нибудь еще.
Кинжал?! Кинжал в руках, и Катари в крови… но стоит ли спасать такую женщину? И Придда, если подумать, – этого предателя?! Но нет… нет. Он не станет верить только снам. Не станет.
Кувшин в руках вдруг стал слишком тяжелым, Ричард едва успел его поставить. Последние обрывки сна казались бредом. Катарина не любит его, разумеется, она лишь… она, наверное, любила… она говорила, что любит… не его – его отца. Но она никогда не стала бы так лгать, она не может.
А он не может о ней думать – так. И он не может убить женщину.
И Алву. С ножом на Ворона? Смешно и бесполезно. Хотя во сне... Да к кошкам этот сон!
Неосторожно подняв взгляд на эра, Дикон тут же попался, как птица, встретив кошачий немигающий взор Алвы. Эр наблюдал за ним, внимательно и хищно. А потом выбросил вперед левую руку и крепко схватил своего оруженосца за запястье.
– Монсеньор!
Ворон недобро усмехнулся, взгляд у него был совершенно бешеным. Все так же, не отрывая глаз от лица Ричарда, он быстро поднес бокал к губам и отпил. Как он понял?! И понял ли?
– Урожай прекрасный, букет полон, в нем нет изъяна, нет ни единой лишней ноты. Вы не понимаете еще – юность пьет запоем: вино, друзей, возлюбленных, врагов. Ценить приходится, когда уже распито, разлито и забыто. Почему я до сих пор не научил тебя по-настоящему пить настоящее вино? И отличать его от всякой дряни… – его пальцы сильнее сжались на запястье Дика, потом Алва заставил его повернуть руку ребром ладони вниз. Блеснуло проклятое кольцо. – Уж раз сам, видимо, еще не разучился. Пейте! – Алва вложил в его руку свой собственный бокал. – Говорят, можно узнать мысли того, с кем разделяешь его бокал вина… Глупость, конечно, но если верить – лучше уж приметам. Это, во всяком случае, надежней, чем доверять словам. Крови аллийских виноградников лгать незачем. Кровь вообще не лжет, для этого есть слова и слезы.
Алва улыбался.
Ричард дрожал, когда горячие длинные пальцы отпустили его руку. Может быть, останутся синяки, хотя он не девица, чтобы думать о таких глупостях. Ричард чуть не выронил бокал, глядя, как блики в нем танцуют вместе с пламенем в камине. А ведь примета в самом деле есть.
Ворон не скажет. Ничего не скажет, и правильно – нельзя верить словам. Уши и даже глаза можно обмануть, как говорил епископ Оноре. Хотя что-то было в этом смущающее, больше он смутился бы, пожалуй, разве что предложи эр ему выпить на брудершафт. Дик даже улыбнулся: брудершафт с эром – это уже слишком. И звать его потом по имени, ну да...
– О чем задумался? Хотя, конечно, мои мысли могут привести в ужас новообращенного. Не бойтесь, пейте, – голос Алвы звучал весело и чарующе легко, – и дайте мне гитару, юноша. Вина тоже еще налейте. Хватит разговоров. Сегодня будем только петь и пить за чудеса святого Оноре.
Дикон не знал, что говорить дальше, как спрашивать, как узнавать и признаваться. Кинулся в угол кабинета за гитарой, потом налил Кровь в новый бокал, раз уж Алве захотелось…
Разговор был кончен, и Дик почувствовал, как страшно он устал. Без сил упав в кресло, с прежним бокалом монсеньора в руке, он прижался горячим лбом к прохладе хрусталя, а Алва целиком ушел в мелодию, лаская струны обожаемой гитары.
– Я спою вам песню о ветрах далеких…
Он уже слышал это – в тот раз, после возвращения от Марианны. Только почему-то эта песня теперь звучала как любовная… кажется, кэналлийцы такие песни называют «серенада».
– О путях неизведанных, о краях беспечальных… Да пейте же, юноша! Что бы с вами не случилось сегодня, но на вас лица нет.
Эр все замечал, хотя обычно не обращал внимания на своего оруженосца. Дик, не придумав никакого дельного ответа, просто послушался.
Вино было прекрасно, как и всегда, хотя с тех пор, как Савиньяки вытащили у Алвы из подвалов белое вино, Ричард предпочитал именно белое. Но слезы – лгут. Дик улыбнулся про себя, устроился удобней. Он все-таки поговорит с эром. Потом. Когда обдумает все, как и следует. До осени еще довольно много времени. А, может, и вправду, написать ему письмо. Юноша улыбнулся – подписаться «Суза-Муза»… «тень» – это чересчур из Дидериха, а вот граф Медуза… Зря он рассказывал об это там, во Фрамбуа.
Усталость начинала брать свое. Вино, камин, веселые и удивительные песни. Дика начало клонить в сон.
– Мышонок.
Алва усмехался во сне и отводил с его лба непокорные легкие волосы. Ворон не знал, что упомянутый «мышонок» все время сравнивал его с кошкой Чужого.

***

Он не знал. Не знал, что юноши растут так быстро. Он не знал, что новая чрезмерная привязанность не станет новым разочарованием. Не знал, что, когда поймет, что юноша стал больше, чем просто спутником, идущим рядом и готовым в любой момент пустить коня своей дорогой, – не знал, что в тот момент почувствует себя и вправду вольным ветром.
Непонятный, хотя и словно на ладони. Напуганный, но не спешащий укусить. У Эпине, бедняги, есть в приятелях крысенок, а Алва вот завел себе такого забавного и верного мышонка со светлыми и любопытными глазами. И с полчищами крыс, ждущих в норе.
Усмешка медленно стекала с лица Алвы, взгляд становился жестким. Отнести даже подросшего мальчишку в его комнату – не сложно. И снять кольцо с тонкого пальца – не сложней.
И очень тянет прогуляться в гости к крысам.

***

Ричард вернулся в город осенью. Один.
Проехал по знакомым улицам. Поднялся на лучший и красивейший мост. Данар, темный и мертвый, медленно гнал воды, украшенные островками желтых листьев.
Город звался теперь Раканой. Ричарду казалось, что он попал обратно в свой кошмар.
Остались позади Ургот и Фельп, остался Валме, смешливый пустомеля, и бедняга Луиджи, все еще горько сожалеющий о мертвой возлюбленной, с которой даже знаком не был. Остались Их высочества Елена и Юлия, в подметки не годящиеся Катарине, но при этом неуловимо величавые – в них чувствовалось королевское происхождение, гораздо больше, чем в том же Фердинанде. Но все-таки они были купчихи, обещанные Дораком Оллару…
Последнее письмо Сильвестра. Валме не мог понять, почему юноша был против сожжения письма, а Ричарду казалось, что если он прочтет его еще хоть раз, то, может, поймет что-нибудь… но он понял только, что Квентин Дорак словно сына любит Рокэ Алву. И что тот список был написан кардиналом. Почерк бы Дик узнал теперь из тысячи других.
Герцог Окделл ехал по улицам Раканы, непривычно притихшей. Позади остались светлые счастливые мгновенья, каждое из который превращалось в его руках из алой ройи в головешку, а он ронял их, обжигаясь.
Вечер с Алвой перетек в утро, когда он проснулся без кольца и слуги сообщили, что у эра назначена дуэль. Когда Дикон на всем скаку примчался в Ноху, там остались разве что кошки и зеваки, во все глотки судачащие о произошедшем, об убитых братьях Ариго, Придде и… Энтраге, кажется. О братьях королевы, Людях Чести. И завтраке у Штанцлера! Туда Ричард не успел тоже. Монсеньер, сияя злой улыбкой, уже стремительно покидал двор, и вид этой улыбки, с которой Алва зачастую убивал, заставил Ричарда, едва взглянув в эти глаза, броситься внутрь. Алва не препятствовал, только сощурился, но больше ничего. Кажется, спутники его – секунданты мертвых и живого, пробовали его задержать, но Окделл не слушал их – да что ему какие-то навозники!
Эр Август был бледен, болен и смертельно перепуган. Прошло лето, Ричард теперь уже не помнил разговора, но помнил, что старик кричал и трясся, и обвинял Ричарда в чем-то несусветном, включая и гайифский грех – когда, оправдываясь, Ричард попытался объяснить, что вовсе не отдавал кольца и никого не выдавал: перстень Алва снял с него спящего. Что этот насмерть испуганный старик способен в злобе наговорить столько мерзейшей грязи, Дик не думал. К Ее Величеству Ричарда не пустили, да он и не пытался к ней прорваться. Даже не решился передать соболезнования.
Дома же был Ворон, запершийся, снова приказавший не беспокоить его никому, включая и оруженосца, и, вероятно, пьющий, словно обиделся на что-то. Хотя, что за глупости: обиженный Рокэ Алва… Рокэ Алва сам обижал своих обидчиков – заранее.
Ричард так и сидел на лестнице до самой поздней ночи, сидел, пока по ней не начал подниматься немолодой и сухопарый человек в черных одеждах. Дик не поклонился и не ответил на приветствие. Он только взглянул в глаза этому человеку, но сказать что-либо не решился. Не решился…

«Вы только смотрите и делаете эти свои странные выводы».
Так было. Ричард наблюдал и думал, думал…
Он думал, когда приехала сестра, и эр, изрядно развеселившись, спрашивал, когда следует ждать эрэа Мирабеллу. Он думал, в спешке покидая город вместе с монсеньором, оставляя Айрис совсем растерянной и только бросив на прощание «будь осторожна, я надеюсь на тебя… и… позаботься о Ее Величестве». Как будто не было никакого сна, да он и не помнил того сна…
Но он смотрел и думал. Он думал по дороге в Фельп, он думал, глядя на восхищенно ловящего каждое движение Рокэ Герарда Арамону. Думал, в свою очередь тоже глядя на Ворона, который лениво валялся на траве, интересуясь то киркореллами, то «бешеными огурцами».
Когда Рокэ читал каторжникам отрывки Дидериха, Дикон почти себя не помнил от восторга… Когда те предали своих союзников – молчал. Когда перед атакой Алва обнял его за плечи, в шутку утешая: «Такое разочарование, да, юноша?», он рассмеялся, хотя только что пылал негодованием, и загляделся в синие глаза.
«Вы только смотрите».
Смотрел. На Поликсену, красавицу, страшно изломанную просто по чьей-то глупости и нерадению, на Джильжи, самого бледного словно покойник. Девушка пыталась узнать, жива ли ее капитан, эта корова, а Ричард думал – как же это так, так преданно служить тому, кто не достоин…
«И делаете выводы».
Ну да. Он делал выводы, когда невесть зачем остался в обществе Алвы, Джильджи, Валме и этих выживших «пантерок», красивых, но настолько несравнимых с погибшей Поликсеной, о которой в тоске рассказывал Луиджи. Но Луиджи забыл о ней, забылся в поцелуях и вине, так же, как и сам Дик некогда забывался в моменты душевной боли. Женский смех, пьяная Клелия, Алва, небрежно рассказывающий о давнем опыте гайифских удовольствий. Значит, с Приддом ничего не было, все это оказалось ложью?
Дик ничего не понимал, он замер и смотрел. Потом сбежал от них всех, потому что прикасаться к женщинам, только что ласкавшим Ворона, он не мог, вслед донеслось подтрунивание Валме, а после…
Потом было вино, звездная ночь и страшный морок – приехавшая к нему на белом линарце Айрис. Был зачем-то разыскивавший его Ворон, отогнавший кладбищенскую мерзость и со смехом дразнящий своего оруженосца тем, что того все еще тянет к непотребным лошадям, и …
«Ты из другого теста, чем бедный Придд» – говорил Штанцлер.
Из другого. Придд не был Ворону любовником, а Окделл, уставший от сомнений, одинокий и потерявший всех прежних союзников, им стал.
«Опять молчишь? О чем ты думаешь?»
В ночь Ундий Ворон смеялся, целовал в уголки губ и обнимал. Очень берег ричардовы сломанные во время абордажа ребра. Дик тогда чудом уцелел – хотя не должен был. Ричард молчал, смотрел, смеялся, думал. Думал…
Он думал, что все будет хорошо.
«Странные выводы».
Список Дорака сам же Дорак и составил. Ее Величество была брошена в Багерлее и спаслась лишь с приходом истинного короля, Альдо Ракана, впрочем, ненадолго. Придды – по списку, вся семья – были убиты, а уцелевший Валентин бежал после попытки освободить из Багерлее Ворона.
Сестра Ричарда Окделла, сторонника Алвы, предавшего память отца и Людей Чести, была казнена без суда и шума за заговор против Его Величества Альдо Ракана, своего нареченного в глубоком детстве жениха… Покуда ее братец бестолково метался, как зверь в клетке, и не мог придумать, ни как попасть в столицу, ни зачем – то ли служить Ракану, то ли спасать Алву. Алву, предусмотрительно освободившего его от службы и сбросившего вместе с Арамоной на шею Савиньяку, словно Ричард Окделл был лишь одной из надоевших Маршалу «пантерок».

Дикон медленно поднимается по лестнице, где встретил когда-то Дорака. Дом был отдан другому, кабаньи головы зачем-то сняты со стен кабинета, а в гостиной содраны синие шелка – заменой стала какая-то мерзкая позолота.
Дик, словно пьяный, пошатывается – еще не зажила сломанная ключица: чудом переживший все это Моро был изрядно зол и отказался признавать друга в Ричарде. Ракан за это поплатился, а Роберу и Дикону, скрывавшемуся у загнанного хуже Моро Иноходца, не оставалось ничего иного, кроме того, чтобы спасать коня.
Теньент Окделл проходит в свои прежние комнаты. Там все сохранилось почти в точности таким же, каким и было, только разворошили хранимые им письма и стихи, да разбросали мусор по полу.
Ракана скоро опять станет Олларией, но это уже не важно…
– Я ничего не изменил, эр Рокэ. Уж лучше бы я никогда вас не встречал.
Он засыпает, упав на незастеленную жесткую постель. Чья-то рука отбрасывает его волосы со лба.
– Ты изменился сам. Впрочем… попробуй.

5. Фанфик
Название: На своем месте
Персонажи: Ричард Окделл, Квентин Дорак, Рокэ Алва, Робер Эпинэ, Альдо Ракан

читать

Баловник стал сдавать еще на подъезде к границе с провинцией Эпинэ. Впрочем, границей это было сложно назвать – просто один из придорожных указателей сообщил, что Ричард подъезжает к деревушке Троли, что в провинции Эпинэ, да и все. Впору было гордиться, потому что на границах Надора стояли настоящие сторожевые посты. На них, правда, было по одному солдату, да и делом те не занимались. За спокойствием жизни в Надоре следить было решительно некому, так как настоящих герцогов Надорских лишили большинства законных прав, а люди Штросса были слишком заняты, взимая с нищих земель больше похожие на издевательство налоги. Но деревянные белые будки с гербом проклятых Олларов там были. И содержание их, если верить Штроссу, стоило больше содержания всего замка Надор. Ричард не сомневался, что львиная часть непосильных выплат разоренной провинции благополучно оседает в карманах мерзкого полковника. За это Ричард давно хотел убить его. Сильнее разве что за сальные взгляды на сестер.
Дикон вздохнул. Увиденная мельком Оллария заставила его еще сильнее осознать ужасное, жалкое состояние, в котором он оставил всю свою семью. Айрис и младшие девочки одевались простенько, серо и совершенно отвратительно – до утонченности ли, когда приходилось экономить даже на дровах, а смысл одежды был лишь в том, чтобы спасаться, кутаясь, от вездесущих сквозняков. К тому же матушка, давно уже забывшая, что значит радоваться, никогда не одобряла попыток девочек выглядеть лучше – да и для кого им? Для Карлионов или для Рокслеев, иногда заглядывавших к сюзеренам в столичных платьях, чтобы у сестренок было еще немного поводов для зависти?
Но там, в столице, распоследняя служанка была одета лучше герцогинь Окделлских. И за это – это тоже – кто-то заплатит, если Ричард сможет… Юноша оторвался от печальных мыслей и оглядел дорогу. Мда. Если хотя бы доберется до границы.
В Троли он потрепал Баловника по гриве, редкой и тусклой, приспособил одну из переметных сумок себе за плечи, уложив в нее самое ценное и постучался в ближайший дом.
– Моя лошадь устала. Я хотел бы, чтобы о ней кто-то смог позаботиться, но я сам должен продолжать дорогу.
– Я это не куплю, – смерив несчастного коня взглядом, полным смеси из жалости и отвращения, ответил хозяин дома – человек немолодой, и, судя по виду, не слишком богатый.
Ричард скрипнул зубами. Продать лошадь он уже пробовал и знал, что за такое животное еще приплачивать придется. Но убить старого доброго Баловника или оставить его в лесу рука не поднялась – а конь тем временем стал форменной обузой. Хотя бы потому что всадник привлекает к себе внимание грабителей намного большего пешего.
Его, действительно, уже пытались грабить. Напали вчетвером, долго смеялись над штопанным бельем в дорожных сумках нищего герцожонка. Собирались забрать оружие, перстень и цепь – единственное, что и правда было у Дика ценного. Но тут Ричарду несказанно повезло. Откуда-то нагрянуло на тот большак с десяток говорливых и злых южан на быстрых лошадях, и почему-то – может быть, со скуки, а может, с нелюбви к грабителям решили путники погонять лесную шайку – и впрямь погнали с криками, свистом и улюлюканьем. А герцог Надорский поднялся, поймал Баловника, поднял с земли штопаное белье, да и поплелся за ними следом, надеясь только, что еще сможет поблагодарить своих спасителей, но больше их не встретил.
– Берите так, – вздохнул Ричард, – мой конь еще отца носил, – он прикусил язык, соображая, что зря сказал про возраст лошади такое, – но он довольно крепкий, свой овес он сумеет отработать! Просто от дороги слегка устал.
Тот посмотрел на парня и смягчился.
– Не бойтесь, сударь, если так, то обещаю слишком вашего старичка работой не морить. Да заходите, куда же вы пойдете безлошадный? И свечереет скоро.
– В Агарис, – пробормотал, входя в дом, герцог Окделл.

Ночь – теплая, весенняя – и правда, легла на деревушку очень быстро. Добрый хозяин разрешил герцогу Окделлу, назвавшемуся просто Диком Гориком (дорога его за титул не щадила, люди тоже, так что Дикон решил покамест именами не кидаться), последний раз побыть с конем, да заодно и поспать в тепле, в укромном сеновале над конюшней.
Оллария мелькнула и пропала в его мыслях, месяцы обучения в «загоне» тоже поблекли. Вспоминался день святого Фабиана, голоса герольдов, Лучших Людей Талига и унаров, один за другим принимавших службу. Но не он.
Что Дикона не выберут, он помнил. Спасибо Штанцлеру с кузеном, что предупредили – Ричард не знал бы, как он поступил бы тогда. Стыд и отчаяние заставляют делать людей страшные вещи, тонущий способен схватиться в поисках спасения за раскаленный прут. Но Ричард был достаточно спокоен, и он не стал… Напрасно или нет – покажет время и его победы.
Окделл решил, что будет побеждать. Хотя бы чтобы отомстить Маршалу Алва.
Дикон перевернулся. Сена было немного, и оно свалялось, кололо сквозь одежду. Сон не шел.
«Ричард, герцог Окделл. Я, Рокэ, герцог Алва, Первый маршал Талига, принимаю вашу службу».
Ричард усмехнулся недобро. Да что за мерзавец станет унижать сына убитого тобою, предлагая служить себе. Как кость собаке кинул! Хотя… это он понял уже после, когда эр Август объяснил. А в тот момент он был чуть ли не рад. Да нет – рад и, пожалуй, благодарен. В конце концов, унизить его просто этой отверженностью было больше, чем достаточно – зачем еще и руку предлагать?
Да, это был шанс утереть нос Колиньяру и всем им вместе взятым – Оллару и Дораку, и, пожалуй, совсем немного – Киллеану-ур-Ломбаху, побоявшемуся взять в оруженосцы потомка Алана затем, чтоб предпочесть ему сына «навозника». Это был шанс остаться там, в столице, или даже поехать на войну, и доказать на что способен… это было шансом.
Но ради этого пришлось бы целовать руку, убившую отца.
А накануне еще и снился странный, страшный сон, который Дик сейчас уже не помнил, но в этом сне он почему- то тоже служил у Алвы, почему - он сам не знал. Служил у Алвы, воевал против Ракана. И Дик, решившись, поднял голову повыше и, не сходя с места, где кроме него оставались только убогие, на всю площадь сказал:
«Я, Ричард из дома Окделлов, благодарю Первого маршала за оказанную мне честь».
«Подойди сначала к нему!» – зашептались не к месту стоящие рядом «товарищи».
«И отвергаю ее» – зло закончил Ричард.
На что-то более длинное в день святого Фабиана у него не хватило ни соображения, ни сил. Конечно, после он действительно придумал достойную гневную речь, и не одну, но лучшие мысли всегда приходят с опозданьем.
Сопровождающие Дорака явились, как и говорил Наль – довольно скоро. Хотя он успел вдоволь простоять на площади под любопытными взглядами прочих – тех, кто остался. Ричард даже слышал обрывки разговоров:
«Идиот»
«У них семейная вражда»
«Блаженный!»
Потом пришли человек в черном и монах, и Дикон был препровожден к Дораку.
Герцогу Окделлу была оказана, по сути, редкая честь – он говорил с Сильвестром наедине, как равный с равным. То, что Ричард презирал Дорака до глубины души, значение имело только для него, но он старался не выглядеть глупцом и деревенщиной хотя бы. Мстить Ричард будет не сейчас, потом… Кроме того, рука с ума сводила.
– Герцог Окделл, – Квентин Дорак смотрел на юношу изучающе и жестко, – как вам станет известно, или, может быть, милостью Создателя уже известно, то, что выбор ни одного из Лучших Людей не пал на вас сегодня, результат того, что я не советовал им оставлять вас здесь, в столице.
Ричарду говорить не предлагали, и Ричард промолчал, вцепившись взглядом в выцветшие от прожитых годов глаза проклятого олларианца.
– Вы, без сомнения, имеете право счесть себя оскорбленным, себя и весь дом Окделлов, но я бы посоветовал вам посмотреть на дело иначе. Вот уже долгие годы ваша семья вынуждена бороться со своей собственной страной, хотя среди герцогов Окделлов было немало верных ей людей. Многие Окделлы вписали свое имя в историю Талига, а Надор был прежде куда богаче, чем он есть теперь. Причем, надеюсь, вы знаете, что состояние его дел стало ухудшаться много прежде, чем Его Величество обложил край налогом, призванным компенсировать урон, который ват отец нанес стране своей изменой и мятежом.
– Эгмонт Окделл был верен своей стране! – Ричард все-таки не сдержался.
– Герцог Окделл, ваше мнение вы вправе оставить при себе до тех пор, пока вы сами верны вашей клятве, данной в Лаик. А что до вашего отца, то он оставил границы своей собственной провинции открытыми вторжениям северных сопредельных государств ради того, чтобы поднять мятеж против законной власти. Это называется изменой. Но речь идет о вас…
– Доброго дня, Ваше Преосвященство! О, вы, я вижу, обращаете души заблудших в истинную веру!
– Рокэ. – Дорак явно не ждал Первого Маршала, ворвавшегося в кабинет. – И вы, конечно, сразу явились мне помочь. Агний, вина герцогам и мне шадди.
Агний, как звали, видимо, маячившего за плечами Алвы монашка, тут же с явным облегчением исчез из кабинета.
– Наставлять кого-то в истине?! Ваше Высокопреосвященство, вы же знаете, что я предпочитаю соблазнять чистые души.
– Так соблазните, – кисло предложил Дорак и посмотрел на Ричарда, – боюсь, только душа здесь слишком чистая для вас.
– Ваше Преосвященство, это вызов, – весело усмехнулся Алва. – так куда, – устроившись в одном из кресел, обратился он к Ричарду, – вас думают отправить, юноша? Соглашайтесь, если на войну – там весело и можно сколько влезет стрелять по скользким тварям. А в столице сначала нужно долго искать повод.
– Вы угадали, герцог Алва, – сухо сказал Дорак, – я в самом деле собирался предложить герцогу проявить себя на службе в Торке, не тратя времени и сил ни на интриги придворных, ни на прозябание в родной провинции. Хотя бы потому что, оставшись там, вернуть в Надор былое благополучие он не сумеет.
Торка? Ричард едва заставил себя усидеть на месте. Торка – это война, но Окделлы рождаются воинами, и в словах Дорака, как ни мерзко признавать это, была доля правды – если как-то Ричард и сможет вновь заставить имя Окделлов что-то значить, то лишь своей собственной храбростью и мужеством. Нет, Торка Ричарда не пугала, но… он только сегодня отказался унижаться, приняв подачку из рук Алвы – неужели теперь он примет меньшее из рук Дорака?
– Ваше Преосвященство, – Алва почему-то усталым жестом прижал пальцы к векам, – Не лукавьте. Если бы вам был нужен этот юноша в Торке, он уже туда бы направлялся. Вы же не собирались это делать.
– Не с самого начала, – пожал Квентин Дорак плечами, – До сих пор я полагал, что этому юноше лучше остаться где-то в своих владениях, пока не возмужает волей и разумом, но ваша выходка сегодня убедила меня, что это невозможно. Герцог Алва, не знаю, для чего вы принимаете участие в судьбе герцога Окделла, но помню, что вы не любите бросать начатые дела.
Ричард вздрогнул. Так вот что хотел сделать Дорак! Просто подарить Алве Окделла, раз Алве так нужен Окделл! Ворон – Первый Маршал: как только Дик окажется в армии, Алва сможет послать его куда угодно – хоть на смерть, хоть сторожить надорскую границу, сидя в беленой будке под началом Штросса! И вырваться, не изменив присяге, Ричард не сможет…
– Я прошу прощения, Ваше Преосвященство и эр Алва. Я не собираюсь…
В запальчивости Ричард все же попытался вскочить, но, позабыв про боль в руке, оперся о подлокотник. У него перед глазами вспыхнуло алым, ноги подкосились, и он рухнул обратно в кресло, ничего не видя и ничего не слыша из-за звона в ушах.
Потом он приходил в себя – рывками и очень понемногу. Доносились как сквозь туман голоса самых ненавистных ему людей, и кажется, он даже что-то им отвечал. Потом ему рванули с руки перчатку, низкий голос кэналлийца произнес несколько ругательств, в кабинете духовного лица, наверное, ужасно неуместных.
– Окделлы! Квентин, мне нужна касера, тонкий нож…
– Мой врач сейчас придет, я уже вызвал. Как я и говорил, Рокэ, вы ничего не делаете лишь наполовину.
Потом были боль и полубеспамятство, а после езда в карете и тревожный сон.

***

Из особняка Алвы Дик сбежал.
То есть, сразу как только представилась возможность – сил подняться не было до следующего утра, а слуги по приказу Алвы не давали ему вставать до вечера.
Однако, незадолго до полудня Ричарда навестил хозяин дома. Выяснив, где Ричард нашел такого ядовитого зверя, и посмеявшись над проклятым Арамоной, Первый Маршал Талига быстро и небрежно выдвинул перед Ричардом несколько вариантов. Ричард мог остаться в Олларии, если ему уж так это необходимо. Алве, по большому счету вообще не была дела, где будет и что будет делать Ричард Окделл, но если это интересно кардиналу, а самого Алву зачем-то кошки дернули связаться с юношей, то Алва может пристроить герцога на службу в Олларии.
Ричард ответил «нет». Он вообще не собирался быть обязанным потомку предателя, что Алва, по-кошачьи улыбнувшись, тут же и констатировал.
– В Торку, я полагаю, вы не поедете просто в пику Сильвестру. Ваше право, у юности есть время, чтобы упрямиться. В Надор, однако, вас отправлять с таким характером равно что поджечь пороховую бочку. Весело, не скрою, но ненавижу повторяться. Убивать еще одного Окделла банально. Так что… военная карьера вам закрыта, нищим землевладельцем вам не быть… придется все-таки идти в оруженосцы.
– К вам?!
– Вот еще! В ваш Фабианов день, любезный герцог, я мучился похмельем и меня тянуло на дикие поступки. Кроме того, дважды я никому и ничего не предлагаю. Нет, вам, как Человеку Чести, нужно выбирать в эры кого-нибудь вашей породы. Проблема в том, что вы не побоялись сказать «нет» Дораку, а Люди Чести этой завидной храбростью не обладали. Так что я не вижу в Талиге никого, кто бы годился вам в монсеньоры. Но, поскольку в Торку вам дороги нет... Во всяком случае, Агарис лучше, чем Оллария – для таких, как вы и ваш будущий эр.

***

Брать лошадь или деньги у Ворона Ричард Окделл, конечно, отказался. Не хватало еще и этого. Эр Август с тяжким вздохом снабдил его небольшой суммой, сокрушенно посетовав, что лошади у него сплошь казенные… В общем, до будущего монсеньора Дик добирался сам и был этим доволен.
Ричарду повезло. Человек, приютивший его, оказался бывшим офицером, служившим в прошлом у Мориса Эпинэ.
Люсьен – так его звали, не только согласился указать дорогу, но и вздумал проводить Дика до самого замка Эпинэ. Конечно, делать там Ричарду было особо нечего, но замок был ему по дороге, а передать от родных весточку Роберу было, пожалуй, не так плохо. Ехать пришлось, однако, не на лошади, пусть даже это и был бы все тот же Баловник, а на телеге. Впрочем, Дикон, успевший представить, каково ему пришлось бы идти пешком, не слишком возражал.

В Эпинэ его приняли радушно. Морис был торжественен, а герцогиня Жозефина выглядела очень тревожной и усталой. С ней-то Ричард и проговорил большую часть своей небольшой задержки, хотя длинный праздничный обед в честь герцога Окделла был полон союзниками Мориса, и Дикон был счастлив оказаться среди друзей.

В Агарис Дик приехал на подаренной Морисом лошади, усталый и задумчивый.
Робер принял его легко. Кормил и угощал вином, со смехом рассказывая о недавних муках и строгих постах местных эсператистов. Принял клятву оруженосца и расхохотался на первом же услышанном от Дикона смущенном «эр Робер!». И запретил себя звать кроме как по имени. У Альдо вопросов было еще меньше. Краткий рассказ Ричарда, еще больше сокращенный по настоянию нового эра, сюзерен выслушал, прерывая шутками и воодушевленно обещая, что вскоре все будет совсем иначе. Это было так невозможно, так радостно и так тепло, что голова шла кругом. Ее Высочество была еще добрее и предложила юноше остаться жить у них, но Ричард все равно поехал с эром, когда тот отправлялся воевать вместе с казарами. И никогда не пожалел об этом.

***

Ричард Окделл входит в Олларию.
Сегодня особый день – день самого Излома Эпох, день, когда Кругу Скал приходит время уступить место Кругу Ветра.
Первый Маршал Талига ждет юношу в своем особняке, а бывший эр еще утром отбыл во дворец, чтобы увидеть Ее Величество. Дик тоже на днях был им представлен царственной кузине Робера, но он плохо помнит эту встречу – только то, что Ее Величество была очень устала и бледна. Роды не были легкими, и королева все еще не оправилась, хотя и нежно улыбалась своим гостям – а Фердинанд Оллар был вполне весел.
Дик обернулся взглянуть на сестру. Айрис, недавно приехавшая к брату, постоянно оглядывалась, настороженно сверкая глазами, словно мышка, робкая, и все же ужасно любопытная. Одета она была прекрасно и казалась настоящей принцессой, привлекая восхищенные взгляды Арно, да и других друзей Дикона.

Три года службы оруженосцем пролетели быстро. Ричард не представлял, что в них вместится столько: гоганы, Орден Истины, Барсовы Очи, плен Робера. Что попытается спасти эра и сам попадет в руки Алве. Дик не представлял, что Альдо, весь изведясь от беспокойства и упреков Матильды, может, бросив и своих гоганов, и "истинников", кинуться спасать обоих из лап Ворона, добравшись до самого Ургота – как и того, что Ворон вместо расстрела потащит их сначала в Кэналлоа, а после в Фельп, а потом в Ургот. Потому что "забавно наблюдать людей этой породы".
Брак Альдо и Елены Урготской – чего уж точно Ричард не мог себе представить раньше…

Нет, герцог Окделл многого не мог представить. Ни того, что будет считать, что реставрация Раканов – страшная глупость, ни того, что сам Ракан об этом будет рассказывать полной святого гнева герцогине Окделльской… ни того, что очень скоро станет капитаном Талигской Армии и адьютантом Алвы. Бывало так, что Ричард просыпался, и ему казалось, что эти три прошедшие года были только невероятным сном, на самом деле, он спит сейчас в разрушенной Ракане… он сам не знал, откуда эти мысли.
Когда он входит в кабинет, Ворон отводит с его лица легкую прядь волос и замечает:
– Ты научился выбирать, Ричард Окделл.

---

Команда Валентина Придда.

[Pridd Team]

Герой команды: Валентин Придд
Тема: близкие люди
Рейтинг: PG
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше

1. Фанфик: Брат?
Автор: Pridd Team
Пейринг: Валентин Придд | Джастин Придд (?)
Саммари: Никто не должен оставаться один, и Волны прекрасно об этом помнят.

Излом-396, Васспард

За окном воет вьюга. Наследник герцогов Приддов стоит у окна и смотрит на снежное безумие, чувствуя себя так, будто он на улице в одной рубашке под порывами ледяного ветра. Холодно. Это дурацкое ощущение не оставляет его со смерти брата.
В свои шестнадцать лет он не обольщался насчет благородства окружающих и знал, как и от чьих рук погиб Юстиниан. Если взглянуть на ситуацию со стороны, учитывая все, начиная от некоей взбалмошности бывшего графа Васспарда и заканчивая далеко идущими последствиями, то решение герцога Вальтера можно понять. Понять, но не принять. Валентин не принимал – в гроб положили именно его брата… Спорить с отцом он, конечно же, не стал, как и высказывать свое мнение. Это было неразумно, бесполезно и только обострило бы и без того далеко не безоблачные отношения.
От разумных решений становится легче не сразу – и вот уже несколько месяцев он все время чувствует горечь и проклятый холод. Холод одиночества, каменных стен и фамильной сдержанности. Джастин никогда не вписывался в эту картину, не признавал норм и не скрывал теплых чувств к младшему. Может, именно поэтому Валентин верил ему больше, чем кому-либо. Верил и любил.
- Ну вот, стоило ненадолго отлучиться, и ты опять напоминаешь портреты предков выразительностью лица и дружелюбием, – чуть насмешливый голос разбивает тишину ночного замка.
- Джастин?!- Валентин резко разворачивается и отшатывается. Что? Как? Брат мертв, дважды мертв! Он лично упокоил выходца, следуя его же указаниям!
- Да не бойся ты! Не рад? Я тебе подарок хотел сделать… - Джастина почему-то развеселил такой прием, - Пришел вот.
- Но как?! – казавшееся ледяным сердце бешено колотится в груди, рвется на свободу сдерживаемая цепями разума надежда.
- О, это было непросто. – Знакомая улыбка на тонких бескровных губах, - Я долго упрашивал Создателя отпустить меня на пару часов - утешить младшего братишку...
- На пару часов?
- Ну да. Воскреснуть совсем мне не разрешили, уж извини.
Младший Придд падает в кресло и сжимает пальцами виски. Старший хмыкает и садится рядом на ковер, протягивая руки к огню.
- Знаешь, Тино… - в голосе – тепло, которого так не хватало. То особенное тепло, что может дать лишь один человек, - Никто не должен оставаться один, и Волны прекрасно об этом помнят. В ночь Зимнего Излома творятся чудеса, так почему бы мне ненадолго не вернуться с того света и не разделить праздник с тобой?
- Так не бывает.
- Еще и не так бывает, - ухмылка, родная и любимая, заставляет Валентина поверить, что рядом с ним сейчас действительно брат. – Только ты не спрашивай слишком много, не могу я ответить…
- Пожалуй, мне будет достаточно твоего присутствия.
- Что я слышу? Что бы сказал наш достопочтенный отец на столь откровенное проявление чувств?
Провокацию младший проигнорировал.
- Ну и ладно.
Они проговорили о ничего не значащих пустяках всю ночь, и граф Васспард живой грел свою душу о графа Васспарда мертвого. Конечно, Джастин посмеялся над этим, а Валентин просто наслаждался, снова оказавшись в обществе близкого человека, рядом с которым не надо было поддерживать фамильный образ. Которому можно верить. С которым можно смеяться.
Брат ушел ближе к утру, пообещав явиться через год и наказав не превращаться в ледышку в его отсутствие.
Те же слова, что и перед той конной прогулкой, закончившейся фатально. Раз над своей смертью смеется убитый, то почему бы живому тоже не прекратить относиться к ней, как к трагедии? Может, мертвому лучше знать?
Валентин заворачивается в одеяло и засыпает. Впервые за долгое время ему не холодно.


Излом-397, Лаик

Никогда в жизни Валентин Придд не ждал Зимнего Излома с таким нетерпением. Смешно – ребенком он относился к этому событию и полагающимся подаркам весьма сдержанно. Сейчас же его не волновали ни унылая атмосфера бывшего аббатства, ни холод и сквозняки, ни однокорытники.
Брат приходит за час до полуночи.
- Здравствуй, Тино! Как ты тут без меня?
Джастин появляется в углу комнаты, видимо, он действительно больше не выходец, и ему не требуется разрешение войти. Это успокаивает.
- Нормально.
- Загон все еще стоит? Странно, - наигранное недоумение в голосе.
- А что ему сделается? Я же не Алва.
Старший смеется, и как будто становится теплее.
- Кто тебе попался в однокашники? Друзей нашел?
- Нет.
- И почему же?
Валентин пожимает плечами.
- Придда может понять только Придд.
- Это просто отговорка, ты прекрасно это знаешь! – Юстиниан фыркает, как кошка.
- Это действительность. Я холодный спрут, а тут вокруг кабаны и олени.
- Неужели нет никого достойного?
- Есть.
- Но им больше по душе младший Савиньяк?
- Фамильное обаяние, куда мне тягаться.
- Ну и ладно, сам разберешься. Поиграем в снежки? – Джастин неожиданно меняет тему, оставляя попытки растрясти брата на нормальные ответы, и натыкается на непередаваемый взгляд статуи из церкви, вдруг ожившей и услышавшей предложение предаться грехопадению на алтаре.
- Ну что ты так на меня смотришь, а? Кто из нас живой? Ты что, вообще не развлекаешься? Очнись, братишка, тебе семнадцать! Рановато становиться чопорным стариканом. Так что давай одевайся, и пойдем на улицу.
- Нас услышат.
- Не услышат, не беспокойся. Хватит, хоть раз в год, но я просто обязан вносить в твою жизнь необходимую долю авантюр и сумасшествия.
Валентин испытывает смешанные чувства. С одной стороны, это так по-детски, а с другой – ну он же действительно был живым. Именно безумия ему не хватало, именно его он искал, когда тянулся к старшему брату. Он не умел так. Но… никто же не увидит?
А Джастин смеется в голос и смотрит, как младший неумело лепит снежки, будто пересиливая себя, ломая возведенные стены, несмело улыбается, как будто разучившись это делать. Пришедший из-за грани, он разбивает ледяную маску вежливого равнодушия Валентина своим смехом и ребяческими выходками, снежками в лицо и за шиворот, сбивая брата в снег и шутливо борясь с ним. И ему больно видеть, что семнадцатилетний мальчишка совсем не умеет отдаваться радости и отпускать на волю сдерживаемые эмоции. Бывший наследник Приддов обещает себе, что сделает все, что в его силах, чтобы Валентин не замерз изнутри. Снаружи – кошки с ней, с фамильной репутацией, но вот внутри… пусть он будет живым!
Они возвращаются в комнату младшего через полтора часа, довольные и улыбающиеся, и по пути Джастин уговаривает брата совершить тайную вылазку на кухню и приготовить себе горячего вина.
- Замечательный Зимний Излом получился, - Валентин сидит на постели, поджав ноги, и греет руки о глиняную кружку.
- Да, неплохо вышло. Жаль, что я тебе ничего в подарок дать не могу.
- Зачем мне подарок, когда ты пришел?
- Традиция! Засыпай уже, мне пора. Как старший брат строго тебе говорю: не вздумай опять статуей становиться. Надоело мне с тебя каждый раз пыль смахивать! Влюбись что ли, или врага себе найди. До встречи через год, веди себя плохо, не слушайся отца и почаще ввязывайся в авантюры!
Комната еще неделю хранит странное тепло, а потом сквозняки опять возвращаются на свое законное место.

Излом-398, Оллария

Генри Рокслей оказывается вполне достойным человеком, и Валентину нравится быть его оруженосцем. Пару раз мелькает мысль, что неплохо бы оказаться на месте Окделла, но он быстро ее давит, потому что не настолько жалок и не настолько нуждается в помощи, как этот слепой дурак. По непонятным причинам Ричард вызывает у графа Васспарда самые неприятные чувства, некоторое время это сильно беспокоит наследника Приддов, но, хорошо подумав, он решает, что Алва с этим никак не связан, это инстинктивное. Удовлетворившись тем, что его подсознание не хочет таким образом намекнуть на симпатию в Кэналлийскому Ворону, Валентин просто держится подальше от герцога Окделла, благо необходимости во встречах нет.
Он честно старается не превращаться в ледышку, вызывающую столько недовольства у старшего брата, но получается не очень. Он может вызывать уважение, но вот привязанность – не получается. Для этого нужно открыться, а воспитание не позволяет. Да и кому в Олларии он нужен со своей дружбой? Поэтому Валентин идет другим путем – начинает читать книги. Не исторические трактаты и прочее, а стихи и те биографии, авторы которых были человечнее других. Он ищет не знания и информацию, как раньше, а чувства и переживания. Поначалу он чувствует себя глупо, но Джастин этого хотел, а не выполнить просьбу единственного по-настоящему близкого существа в мире было для наследника Приддов немыслимо.
А еще он придумывает маленькую хитрость. Когда-то давно, слушая речь отца о подобающем поведении, он вообразил, что надевает на себя непроницаемую маску. Под маской тоже установилось ледяное спокойствие, и, видимо, именно соответствие маски сущности так не нравилось его старшему брату. Поначалу, представляя огонь костра под внешним равнодушием, он чувствовал себя дураком, но потом привык, и стал размышлять не только о будущих делах, но и о чем-нибудь менее серьезном. Вспоминал брата, лето в Васспарде, улыбающихся сестер и мать. Старался писать им не сухие письма-отчеты, а что-то более… живое.
В ночь Излома, ожидая Джастина, он как раз сочиняет очередное послание Ирэне, с трудом пытаясь разбавить вежливость некоторой толикой чувств.
- О, делаешь успехи! – за спиной раздается насмешливый родной голос.
- Здравствуй. Стараюсь вот. Как ты просил.
- Я рад, что мои пожелания имеют для тебя такое значение. А улыбаться не только в моем присутствии ты научился?
- Нет пока, - Валентин чуть изгибает губы, - но ты можешь меня об этом попросить.
- Невероятно! Ты шутишь! Действительно, ты изменился. Я рад!
- Все для тебя, брат.
- Это надо отметить!
- Я приготовил вино. Будешь пить?
- Почему бы и нет? Мне не обязательно, но вкус чувствовать я вполне могу. Разливай, выпьем за твое возвращение в мир живых!
- Я из него не уходил.
- Да что ты говоришь! Я и не заметил. Живые люди, они, знаешь ли, немного эмоциональнее. Да даже выходцы эмоциональнее тебя.
- Не вижу в эмоциях особой необходимости.
- И зря. Повзрослеешь – увидишь, не сомневайся. Это ты просто пока не понял.
- Опять нравоучения!
- Ну, кто-то же должен следить за твоим душевным здоровьем.
- Я здоров!
- Конечно. Только пульс не бьется.
- Бьется, - Валентин закатывает рукав и демонстрирует подрагивающую жилку на внутренней стороне запястья.
- Не умеешь ты образно мыслить.
- Умею. Вот смотри – и пришел в темную ночь к живому мертвый, волею Создателя отпущенный к ждавшей его душе, и захлопала радость в груди чаячьми крыльями, разлилось счастье безбрежным морем, и разделили они вечер, и…
Джастин хохочет.
- Выделываться ты образно умеешь, а не думать. Ну ничего, это тоже неплохо для начала. Ты, главное, не особо своим остроумием сверкай…
Валентин закатывает глаза.
- Ладно-ладно, прекращаю нравоучения. Как ты тут? Как тебе столица и придворная жизнь?
- Нормально. Ызаргов видел вот… в человеческом обличье.
- Ооо, и на ком твое образное мышление проснулось?
- На Ричарде Окделле.
- Почему?
- Не знаю. Не нравится он мне, и все. Его, кстати, герцог Алва в оруженосцы взял.
На упоминание о Вороне брат не реагирует никак.
- А еще что можешь сказать?
- Королева красива и умна, но играет сама за себя, Штанцлер просто умен, но ызарг, король – хороший человек, но определяющим качеством для правителя это не является.
- Я тебе не отец, опять ты изгаляешься.
- Привык.
- Ох, ладно, давай уж лучше пить. В снежки поиграть не получится, народу вокруг слишком много, а снега мало. Так что я буду тебе рассказывать сказки.
- Зачем мне сказки?
- Для романтики момента. Вылезай из кресла, посидим на шкуре у камина.
- Для романтики момента?
- Именно. Какой ты у меня умный…
Джастин корчит рожи и меняет тембр голоса, изображая выходцев, нечисть, благородных героев, принцесс и прочих персонажей, а Валентин в который раз думает, что на Зимний Излом получил в подарок счастье.

Излом-399 – Торка

Этот год многому научил молодого герцога. Потери, кровь, предательства и прочая мерзость мешались с древними тайнами, создавая ощущение вездесущей опасности. Он понял, зачем нужны эмоции, и… повзрослел? Наверное. Теперь он является герцогом Приддом, хозяином провинции, несет ответственность за множество людей.
На его глазах Манрики убивали его родственников, Создатель, как это было больно! До сих пор внутри все сжимается от воспоминаний. Он прошел через возвышение Альдо Ракана – избави Создатель от такого опыта! Он не просто демонстрировал фамильную холодность – он откровенно лгал, чего раньше за ним не водилось. Смотрел, как рушат гробницу Святой Октавии, оскверняют святыни, видел, как умирают ни в чем не повинные люди по воле сволочи в белом. Ему было больно. Он попытался все изменить, отбив Алву, но был отправлен в Торку в чине полковника.
Здесь было легче и свободнее, честнее. Ему нравилось находиться среди бергеров, да и вообще в армии, нравилось фехтовать, сидеть над картами.
Он многое узнал из книг в фамильной библиотеке, многое приобрел с опытом, и все так же ждал Зимний Излом.

Долгожданный гость появляется, как и в прошлые разы, ближе к полуночи. Валентин стоит у камина и вертит в руках нетронутый бокал вина, сердце колотится, как у влюбленного мальчишки. Он научился чувствовать жизнь, ее вкус, и вместе с этим умением пришли сомнения, тревоги, разные глупости, которые раньше напрочь отметала логика.
- Рад видеть тебя живым и здоровым.
- Взаимно.
- Знаешь, я наблюдал за тобой весь этот год и очень тобой горжусь. Ты справился со всем тем, что обрушилось на тебя, а ведь многих сильных людей хоронили под собой меньшие проблемы.
- Приятно слышать, - действительно, безумно приятно, - но я просто выполнял свой долг.
- Не у каждого бы хватило решимости, воли и, самое главное, ума пройти по такому пути, к тому же, я считаю, что окружающие обращают преступно мало внимания на твои заслуги. Да и ты своей манерой поведения отбиваешь у людей охоту тебя хвалить, - смешливая, легкая улыбка, - а так как меня ты выслушаешь, мой долг – сообщить тебе об этом.
Валентин усмехается, разглядывая своего гостя, поражаясь сам себе. Где вся его решимость? Как на конвой, везущий пленника нападать, так он герой, а как правду узнать – так кругами ходит. Ну же, это так просто - разжать внезапно пересохшие и ставшие непослушными губы, сказать одну-единственную фразу:
- Ты не Джастин.
Пришедший хмыкает, вздыхает и устраивается в кресле, поднимает взгляд изменившихся, чужих глаз. Спокойных, как темные омуты Хербсте.
- Да. Но он меня попросил, ты меня ждал – и я пришла. Никто не должен оставаться один, я говорила тебе это в первую нашу встречу.
Комнату заполняет вязкая тишина.
- Кто ты?
Черты меняются, будто подергивается рябью вода, и вот в кресле сидит, свернув хвост кольцами, полудевушка-полузмея. Человек и астэра смотрят друг на друга, долго, пристально, изучая и позволяя изучать. Проходит минута, другая, и создание Ушедших первой нарушает молчание.
- Это ведь ничего не меняет, - найери чуть запинается, но все же улыбается и продолжает, - брат?

2. Фанфик: без названия
Автор: Pridd Team
Пейринг: Валентин Придд/Арно Сэ
Предупреждение: POV

- Валентин! – бодро стрекочет над ухом. – А помнишь, как Суза-Муза над Арамоной измывался? Забавно было, согласись!
Забавно – не то слово, милый. Я даже уверен, что ты все еще сомневаешься, я им был или еще кто, ведь честь, достоинство – как же мог Человек Чести опуститься до низменных и пошлых шуток в адрес своего учителя!.. Пускай он десять раз был свиньей, негодяем и мерзавцем. И кончил как свинья. Прости, дорогой мой Арно, особой любви к нашему коменданту я - как и все – не испытывал. И почтения у меня было к нему еще меньше, чем у других. Вероятно потому, что чем ты моложе, тем больше у тебя самомнения и гордости, а я в шестнадцать был – ледяное презрение и комок нервной семейной гордыни.
- Конечно, помню, - говорю, - Арно. Кто такое забудет?

Лаик место довольно мерзкое, стылое до ужаса, как будто по подземельям фамильного замка бродишь, а не по элитной школе королевства для отпрысков, простите за каламбур, элит – почище и погаже, кто где уродился. Все равно потом по результатам распределения получится – или из грязи в князи, или из князи в грязи. Опять же, кому как повезет.
И вот гнусно крадется граф Васспард по этим мерзким стылым коридорам, замыслив подлое, кощунственное, можно сказать, деяние – осмеять перед лицом всего цвета королевства Арнольда Арамону.
И получилось ведь, все тогда шепотом друг другу слухи из столицы передавали, а ниточки слухов тянулись, помнится, к вездесущему Окделлу, вокруг которого младший Савиньяк чуть ли не на задних лапках прыгал. Валентин вообще замечал, что есть в этом очаровательном существе с логикой истинно оленьей такое свойство – быть восторженным щенком.

- Ну, мало ли. - Вот, щенок виновато свесил уши. Иногда очень хочется потрепать его по светлой голове и ласково что-нибудь сказать, чтобы он снова завилял хвостом и преданно посмотрел в глаза. Лапу там дал, или что еще послушные собаки делают?
Отец не одобрял домашних животных в доме, кроме породистых коней, конечно же, да охотничьих борзых, но о последних заботились на псарне и конюшне.
Наверстываю теперь, значит, упущенное. Воспитываю. И он меня немного.
- А как ездили в том месяце к Лионелю? – вдруг подскакивает Арно.
Как такое забудешь. И твой вздорный второй брат все время язвил, что мы старая женатая пара, а все девицы королевства напрасно выпрыгивают из корсетов при звуке моих шагов. Нет, спасибо, мне не нужны дамы, выпрыгнувшие из корсетов. В них, впрочем, тоже.
- И еще они рассказывали о том, как Арамона пытался строить герцога Алву. Смешно, правда?

Школа – это такое место, которое простые крестьянские дети посещают регулярно несколько лет подряд. Предполагается, что именно там формируется характер, появляются настоящие друзья… Ну, и весь подобный романтический бред.
У Валентина Придда не было друзей, только случайные ничего не значащие связи с людьми более или менее соответствующими ему по положению в обществе.
Если ты Придд, ты не имеешь права на ошибку. Ты не можешь быть не достоин чести своей семьи. Ты не можешь…
Длинный перечень пунктов. Их никто никогда не озвучивал, но они сквозили в каждом жесте герцога, в каждом брошенном мимолетно взгляде на отпрысков.
- Ты должен быть лучшим, сын, ты понимаешь это, я надеюсь, - говорит Вальтер перед тем, как Валентин отправляется в Лаик.
У него никогда не будет там друзей. В семье Приддов не умеют дружить. Но у него будет свой характер. О, этот характер!.. Лаик еще не видала такого выпускника.

Вечер воспоминаний – сентиментальная бессмысленная ерунда. Арно сопит тихо в кресле, а я смотрю на него – и думаю. О разном, но по большей части о школьном прошлом, и о том, сколько воды утекло с тех пор.
Я успел сменить кожу несколько раз, наверное. Как змеи сбрасывают старую, у меня что-то похожее было. Каждое изменение выворачивало наизнанку, каждая новая привязанность все больше отдаляла меня от семейной гордости и всего того, чем так дорожил отец.
Нам нет равных – мы выше всех. Нельзя показывать свои слабости никому, подчиняться, быть в услужении… Отец, вас не было на войне, вы не прыгали по льдинам – отец, что вообще вы знали о реальном мире?

В Лаик снятся плохие сны. Может быть, это оттого, что там вообще место такое – нехорошее, особенное какое-то.
Валентин всегда спал мало, а тут стал еще меньше, потому что и не хотелось, и противно как-то было, и занятия тогда находились поинтереснее. Например, думать. Когда тебе шестнадцать, размышления кажутся очень весомой составляющей всего сущего.
Особенно если ты – школьный герой. Вроде бы и не полагается радоваться, но все-таки льстит безумно. Поэтому и крадется темными ночами по отсыревшим коридорам замысливший гнусное юный граф Васспард.
А шуму-то было!..

Оглядываясь куда-то назад, я могу точно сказать одно: раньше я был самодовольным занудой. Сейчас я кажусь себе более состоятельным человеком, но, наверное, еще лет через десять я посмотрю на себя сегодняшнего, и мне станет горько от этого зрелища. Еще горше должно стать от себя шестнадцатилетнего – высокомерного маленького засранца, у которого нет друзей, даже товарищей каких-то, потому что все ведь недостойные, а я один стою с краю – не в белом, уже хорошо.
Я смотрю назад и чувствую огромную благодарность генералу Ариго. И Арно, тебе, мой непоседливый надоедливый друг. И всем, кто прошел следом за вами по проложенной тропинке - без вас всех я стал бы ничуть не лучше Арамоны.
Самому не по себе, а что поделать? Я сейчас – комок семейной гордости и спокойствия. Ну, кто-то же должен, как говорится.

Унарство – довольно мерзкая часть юности каждого дворянина в Талиге. У Валентина оно было скрашено Ричардом Окделлом – право слово, наблюдение за этим молодым дарованием, надеждой и красой Людей Чести, а именно – Штанцлера, было прелюбопытнейшим занятием. Особенно его наивная и искренняя вера в то, что он, Валентин, такой же.
Ну да, Валентин Васспард тоже человек – правда, чести. Своей собственной, возможно, не такой известной, как пресловутая талигойская, но тоже ничего так.
Зато весело было. Тогда – не было, а сейчас весело, тогда был скорее просто спортивный интерес.

- Эй, ты чего? – Арно с трудом приоткрывает глаза. Я усмехаюсь легко, знаю, он любит, когда я так делаю – говорит, это почти как улыбка. – Сколько времени-то?
Я оборачиваюсь, и в это же время часы бьют полночь. Очень вовремя, надо сказать.
- Я пошел спать. - Он встает и бредет потерянно как-то.
У всех людей бывает сентиментальное настроение. И вот смотрю я на эти ссутуленные плечи и поникшую голову, и внутри меня что-то стремительно тает, и тепло еще такое внутри разливается, очень наивное, но не как в дурных книжках про любовь – а по-хорошему так, искренне. Не нежность, а что-то более незатасканное, пожалуй.

Нелинейный вариант развития событий: Вальтер Придд, боясь, что и младшего сына придется хоронить, потому что столица испортила, оставляет Валентина дома.
До свадьбы, назначенной родителями, Валентин, пожалуй, не доживает, потому что война разоряет Придду и уносит жизни.
Он погибает в родном замке, стариком в теле молодого мужчины, и с точки зрения всех сочувствующих – что может быть хуже?

И я тоже иду спать. А что мне еще делать-то? Ведь вот он, мой свет в дверном проеме: стоит и отсвечивает бледным золотом.
- Спасибо, - говорю, когда догоняю Арно. – За все.
Он смотрит мутным осоловевшим взглядом, не понимает. Все как обычно, в общем-то.

3. Рисунок.


4. Рисунок.


5. Фанфик: Ложка меда
Автор: Pridd Team
Персонажи: Валентин Придд, Джастин Придд... и еще немного Приддов
Саммари: Однажды весной они поссорились.

Валентин не помнил своих дней рождений. То есть, чисто теоретически, они были, но в семье Приддов отмечать подобное не было принято. Он смутно помнил только, что когда родился младший брат, собрались гости и все поздравляли мать.

Он даже смутно помнил саму мать, как будто кто-то стер его родителей из памяти. Какие-то разрозненные образы – каштановые косы, припудренные сединой, серые уставшие глаза и светло-серые платья. Мать всегда ходила в сером, как вдова, и у нее еще были сережки с фиолетовыми камушками. Валентин это точно знал, потому что когда Ирэна выходила замуж, мать отдала их ей, как приданное.

Детство в Старой Придде – не очень веселое занятие, но очень образованное. Он научился ездить верхом примерно тогда же, когда и ходить, и они с Джастином устраивали заезды наперегонки, когда удавалось уговорить учителей не рассказывать об этом отцу.

От отца осталось больше воспоминаний, но они не были особо приятными. Вальтер Придд был человеком этикета и мнения. Суровый педант, который во всем любил совершенство и не любил всего остального… Честь семьи была превыше всего. Лицо семьи. Они должны быть безупречны в глазах других. Женихов дочерям Вальтер подбирал очень тщательно, Джастин шутил еще, что – надо в зубы смотреть, в зубы!.. Как лошадям.

Джастин вообще был ненормальным Приддом с точки зрения отца. Слишком непоследливый, слишком шумный и взбалмошный, неправильный ребенок. Его слышно, но не видно, или и не слышно, и не видно, и неизвестно, что хуже. Потому что услышать можно и позже, а потом заказывай новое витражное окно в залу…

Для маленького Валентина старший брат был героем. Младший был чересчур болезненным, мать держала его при себе все как-то больше, так что они его почти не знали. Как будто не родной, а какой-то сын дядюшек-тетушек, которые приезжают раз в полгода церемонно поговорить о политике, погоде и урожае.

Он вытаскивал его из уютной раковины и дразнил улиткой. Если честно, то это было немного обидно, но и в то же время грело сердце как-то. Дети хотя быть любимыми, но и это тоже не было принято. Детей не надо любить, детей надо воспитывать – это был девиз Вальтера Придда.

Однажды весной, когда Валентину шел десятый год, они с Джастином поссорились. Из-за какой-то ерунды, если честно, какой именно – годы стерли, да и потом, важное не забывается, особенно если это детские обиды.

И началось, ох, что тогда началось!.. Холодные, презрительные взгляды (ну, это они так думали, тщательно стараясь подражать отцу, но со стороны все выглядело препотешно), церемонные раскланивания при встречах, демонстративные разворачивания в коридорах… Смешное время было, правда, слякотное – снег таял долго и мучительно той весной, навалило за зиму его огромное количество, реки разлились, дороги размыло, и они все оказались практически заперты в замке.

Джастин бродил мрачнее тучи – как же, четырнадцать лет, кровь кипит, глаза горят, и еще задор юношесткий изо всех щелей лезет, и в то же время – детская обида. А потом Валентин слег. В замке было холодно, отвратительно просто, камины и печи никак не могли нормально протопить замок, подвалы которого заливала вода.

Несколько дней мальчик лежал в бреду, няньки, которых собрали у постели Валентина, шептались, что заберет к себе Создатель дитятко, господин еще такой молодой, хорошенький, серьезный, глазки серенькие, ручки тонкие, жалость-то, жалость-то какая!... И прочие причитания нянюшек, которые есть в их запасе.

Потом миновал кризис, и Валентин пошел на поправку. Но все эти несколько дней Джастин сидел у его постели и чуть ли не за руку держал, был готов бежать за любым пузырьком, на который укажут доктора, да и в ночь, когда наступил кризис, был совершенно серьезно готов продать душу Леворукому, чтобы все было хорошо. Но все и так стало хорошо, и Джастин даже немного расстроился – такой шанс упустил увидеть Повелителя Кошек!

Когда Валентин более или менее пришел в себя, брат спешно покинул место у его кровати, вспомнив, что они в ссоре. Ну ведь и правда, как-то несерьезно выходит, они в ссоре, а он тут сидит! Непорядок.

Весна прошла в сердитом пыхтении, короче. Лето наступило рано, солнце быстро высушило всю грязь и снова стало можно выезжать из замка на прогулки. Понятное дело, Валентин и Джастин демонстративно ездили в разные стороны (и у каждого была своя толпа сопровождающих, для порядочности-то, как же без них!).

Маршруты были все в округе изучены, а поэтому негласно выбрать такие, чтобы не пересекаться, труда не составило, и потом, так даже проще – ездить по четкому маршруту! Маленький Валентин ужасно любил, чтобы все было точно, в его комнате царил совершенно нехарактерный для десятилетнего ребенка порядок, который он поддерживал без видимой помощи слуг.

Однажды спокойный и уравновешенный конь, на котором ездил Валентин, понес. Ну и как-то так получилось, что сопроводительная свита была довольно далеко, и пока он сумел как-то спрыгнуть с коня, то понял, что заблудился.

Нет, это не было великое приключение. Это был великий страх, потому что оказаться одному посреди пускай даже знакомого леса, но в неизвестной части этого леса, десятилетнему Валентину было ужасно. Он звал на помощь, пытаясь идти в ту сторону, откуда попал туда, но все было напрасно. Каким-то необыкновенным чудом мальчик добрался до озерца, в котором они с Джастином иногда купались и поили лошадей.

Свернувшись под деревом, уставший и бесконечно печальный Валентин задремал, и ему снилось, что он видит выход из леса. А потом понял, что кто-то суматошно его трясет за плечи. Разлепив покрасневшие глаза, он увидел Джастина и позорнейшим образом разревелся, повиснув у него на шее.

- Ну, тихо, - храбро заявил Джастин, который сам не так давно был готов заплакать от обиды – вот был бы он рядом!.. Да он бы!.. Да разве!.. – Я тебя нашел, и все теперь будет хорошо. Пошли.

Валентин только доверчиво хлюпнул носом. Невероятное зрелище по нынешним временам – Валентин Придд, утирающий нос рукавом. Джастин думал примерно так же, и отношение отцовское к слезам, пускай даже у сестре, знал прекрасно. Зареванному Валентину нечего делать дома: разве можно потерять лицо!

Посему тут же в озерце Валентин тщательно умыл лицо, и только после этого они начали победный путь домой. Ссоры как будто и не было, потому что ну как-то после такого не солидно сердиться совсем, потому что уже тогда никто и не помнил, из-за чего размолвка-то вышло, а раз так – то бессмысленно как-то получается.

- Держи, - таинственным шепотом сказал вечером Джастин Валнтину, торжественно вручая тому книжку. – В деревне выменял, давно уже… Но сам понимаешь.

И Валентин серьезно кивнул, глядя внимательно серыми глазищами.

---

Команда дам Талига.

[Зимний Излом]

Герой команды: все дамы Талига
Подарок: Любовь
Дислеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше
Рейтинг: G

1. Стихи

Мы знаем то, что нужно,
Мечтаем – о другом…
Приятная наружность –
Нелепейший фантом.

А иногда – как ветер
Гуляет в голове,
Забудем все на свете,
Быть ближе чтоб к мечте.

Изломы и заветы,
Преданья старины.
Печальные сонеты,
Всем – разные цветы.

Кому любовь – как память,
Кому – как сладкий сон.
Кого пришлось оставить,
Кто навсегда ушел…

Прекрасные эрэа,
Судьба у нас сложна:
Уносят кавалеров
Интриги и война.

Что дальше, за изломом?
Кто знает наперед?
Этерне лишь знакомо,
Этерна нас… поймет.


2. Дурдом на Зимний Излом. Стихи.

Во дворце раздался грохот:
Кто-то опрокинул стул!
Потому что сломан ноготь,
И за дверью вечный гул!

Потому что платье смято,
Отломался каблучок,
Башмачки натерли пятки,
А под тумбочкой - сверчок!!!

Потому что дядька стремный
Лезет по балконам вниз:
Ладно страшен, так ведь голый!
Странен девичий каприз...

Потому что чей-то маршал
Вдруг сбежал, гад, на войну!
Потому что слушать старших
Надоело - да в ... пургу!

Потому что: праздник нынче,
Зимний, значитца, Излом.
Деву тихую не сыщешь -
Тут бедлам, а там - дурдом!

Потому что Роке Алва
Не приехал ни к одной!
Хоть бы Окделла, что ль, дали..
Так ведь нет! Сиди совой...

Ну а мне, как самой лучшей,
Подарили мужика.
Только тот чуть-чуть удушен -
Знать, взбесили муженька...


3. Цикл рисунков.

,
,
,
,
,
,
,
,
,
,
,



4. Напишите письмо. Стихи.

Напишите письмо:
Вот вам ручка, бумага – пишите!
Всего несколько слов.
Он вам верит, ваш герцог… спешите!

Он один вдалеке,
Между вами границы и страны.
Он один на войне –
Далеко… разве это не странно?

Он вернется – поверьте,
И сбудутся все пожеланья.
Он вернется – ответьте
Ему, напишите признанье.

Напишите письмо –
Пусть звучать продолжает гитара.
Всего несколько слов...
Для любви расстояния малы.


5. Вместо эпилога (Вырванная страница. Источник не указан) Стихи.

Научитесь читать между строк –
Это будет, пожалуй, вернее.
И забытого цикла кусок
Станет ближе…правдивей…роднее.
Мы – так было – торопимся жить,
И – так будет – бежим за мечтою.
И сюжет забываем. А жизнь
Как в игре, управляет тобою.
Научитесь читать между строк –
И любая – любимая? - книга
Обратится вдруг в истин поток…
Научитесь. Поймите, для мира,

Для реальности выдумки лишни,
Но скрываются за волшебством
Отношения, мысли… Излишне
Быстро мы их теряем… Постой!
На страницах порою бывает,
То, с чем жизнь и в реальности дней
Интересней… А может, узнаешь
Ты себя в хороводе теней?..
Это сказка. Наверно. Быть может.
Только кто запретит помечтать?
Только кто разобраться поможет,
Кто поможет найти эту грань?..

---

Команда братьев Савиньяк

[Команда оленей]

Имя персонажа: Эмиль и Лионель Савиньяки
Тема подарка: "Лучший мой подарочек - это ты", дарим братьев друг другу
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше

1. Баннер

смотреть

<div align="center"><a href="http://pay.diary.ru/~happy-fest/p139638356.htm" target=_blank>
<img src="http://s001.radikal.ru/i196/1012/e8/65d9498cee9a.gif"></a></div>

2. Фанфик
Название: Сыграем?
Герои (пейринг): Лионель, Эмиль, Арлетта
Рейтинг: PG

читать

– Нель, я, кажется, ранен.
Лионель Савиньяк сполз с лошади на руки брату. Эмиль с ужасом смотрел на его рассеченный лоб и расплывающееся красное пятно на колете.
– Подстрелили, сволочи. Но ничего, я сейчас полежу немного, приду в себя и вернусь.
– Куда ты вернешься, дурак? – прошептал Эмиль, таща брата к крепости. – Зачем ты вообще туда полез? Разведчики без тебя бы не справились? Ты Маршал Севера, ты не имеешь права собой рисковать.
– У нас осталось мало людей. Я должен был… – Лионель закашлялся и сплюнул кровь на снег.
– Все, все, мы уже дошли, ложись. Сейчас я тебя перевяжу.
Пуля прострелила плечо. Жизненно важные органы задеты не были, но кровь хлестала и никак не останавливалась.
– Эмиль, если что – командование на тебе.
– Придурок! Даже не думай!
– Лучше всего нам сейчас отступить. Гуси идут с севера, мятежники с юга, нам нужно успеть вырваться в восточную Придду, туда придет помощь от бергеров.
– Прикажешь сворачиваться?
– Да. И как можно быстрее.
Миль кивнул и только поднялся с кровати, чтобы отрезать еще ткани для перевязки, как в дверь постучали.
– Я сейчас, – сказал Эмиль и пошел открывать.

Молоденький теньент передал донесения разведчиков.
– Мятежники находятся в трех хорнах от крепости. Мы не успеем вырваться.
Лионель прикрыл глаза.
– Будем обороняться. Послать отряд к бергерам. Сделаем вид, что даем бой, а сами быстро отступим в крепость, дадим возможность гонцам прорваться незамеченными.
Лионель говорил быстро, отрывисто. Страшно бледное лицо его пугало Миля.
– Мне нужно встать и отдать распоряжения. Помоги мне.
– Никуда ты не пойдешь, я сам все сделаю.

План Лионеля сработал, отряд из пяти человек спокойно смог выбраться и отправиться за помощью.
А мятежники встали по периметру крепости.
– Нападут?
– Вряд ли. Ограда слишком крепка, а им спешить некуда, возьмут измором.
– А у нас и продовольствия не хватит.
Лионель, ослабевший от потери крови, лежал на постели и раздавал указания. Эмиль недовольно смотрел, как брат после даже коротких реплик бледнеет еще сильнее, почти что сливаясь подушкой.
– Все, хватит. Уже ночь, нападут они на рассвете. Если что – дозорные донесут. А тебе пора спать.
– Раскомандовался, – улыбнулся Лионель.
– Я серьезно.
– Я понял.
– Я передам всем, чтобы тебя не беспокоили, если противник не начнет боевых действий.
– Конечно.

Эмиль, отдав последние распоряжения, вернулся к брату и запер дверь.
– Замечательно проходит Зимний Излом, – тихо сказал Нель.
– Да уж. В прошлом году у нас, помнится, была попойка с Алвой. А ты подарил мне куртизанку.
– Да, в этом году придется обойтись без этого, – улыбнулся Лионель и замолчал. Эмиль провел рукой по лбу брата, поправляя повязку.
– Все будет хорошо. Гонцы доберутся и сообщат бергерам.
– Да.
Лионель закашлялся.
– Воды?
– Нет, дай второе одеяло, я замерзаю.
Эмиль укутал брата: у того, похоже, начался озноб.
– Эй, не хмурься, сам же сказал, что все будет хорошо. Мы еще повоюем, а как только вернемся в столицу, я тебе подарю такой подарок, что просто закачаешься, – Лионель подвигал бровями.
– Лучший подарок – это живой брат, – сказал Эмиль.
– Хорошо же. Тогда и тратиться не придется, – подмигнул Нель.
– Не смеш…

Раздался грохот. Взрыв, еще один. За дверью пробежали люди.
– Эмиль…
– Иду.

Мятежники таки начали наступление.

– Я всех подвел, – прошептал Лионель. – Я даже встать не могу.
– Заткнись. Я знаю, что делать. У меня есть план, слушай…
Эмиль взял брата за руку и принялся озвучивать свой план.
– … и тогда они просто вынуждены будут…

Раздался стук в дверь. Близнецы подскочили на кровати. Вошедшая Арлетта Савиньяк обвела изумленным взглядом комнату, посмотрела на испачканных в варенье и саже сыновей и сказала.
– О, вижу вы решили нарядиться на Зимний Излом. Только не пойму кем. Погорельцами? Детьми обнищавшего семейства?
– Мама!
– И вы так захотели есть, что не могли потерпеть пару часов? Ну сказали бы мне – мы начали бы накрывать на стол пораньше. А то ваша гувернантка пришла ко мне в слезах, сказала, что никак не может найти трехлитровую банку вишневого варенья, припрятанную нам в подарок.
– Мама!
– А комнату вы решили превратить в убежище несчастных и обездоленных? Хотели пронять материнское сердце, чтобы я вас на все праздники отпустила к девочкам Рафиано, потому что в таком свинарнике дети графа жить не могут?
– Мама!
– Что мама? Все уже начали собираться, а вам отмываться неизвестно сколько. Через три года в Лаик – а у них ответственности, как у пятилетних. Ну-ка живо привести себя в порядок. Нашли время заниматься всякими глупостями!
– Это не глупости, мама! – возопил Эмиль. – Это ролевые игры.
– Мне все равно, как это называется. Марш умываться и переодеваться. Если опоздаете, не получите подарков. Все ясно?
– Да, мама.
Арлетта еще раз хмуро взглянула на сыновей и вышла.
– Не получите подарков, не получите подарков… – пробубнил Эмиль.
– Спокойно. Если поторопимся, все получим. Тем более у тебя уже есть подарок, самый лучший, ага?
Лионель ехидно улыбнулся. Эмиль закатил глаза и спросил:
– За сколько там, отец говорил, он вскакивал с кровати, одевался и бежал в фехтовальный зал в Лаик?
– Не болтай, тогда за столько же и успеем к столу.

Братья успели. Они получили в подарок по шпаге, радостно поблагодарили родителей и, поев, умчались к себе наверх.

– Предлагаю сыграть в Первого Маршала Талига и его верного оруженосца, – сказал Лионель. – Только на этот раз я не буду идиотом, загоняющим людей в ловушку, когда с двух сторон подступают враги, а буду Маршалом и придумаю гениальный план, как победить гусей и павлинов.
– Договорились.
– А верный оруженосец будет с восторгом смотреть на гениального меня.
– Конечно-конечно.
– И не ухмыляйся тут мне.
Эмиль, не выдержав, расхохотался.
– Хорошо, хорошо, давай придумывать.
И близнецы начали придумывать гениальный план Первому Маршалу Талига.

3. Фанфик
Название: Сонная история
Герои (пейринг): Лионель, Эмиль, магические существа
Рейтинг: РG
Жанр: сказка, мистика

читать

– Нель, не засыпай! Мне нужно с тобой поговорить.
– Давай завтра, а?
– Нет-нет-нет, это очень важно!

Лионель садится на кровати, трет глаза и смотрит на брата.
– Ну выкладывай.
– Ты веришь в Создателя?
Брови у Лионеля ползут вверх.
– Не знаю. Я хочу спать.
Эмиль разочарованно стонет.
– А в Четверых?
– Нет. И тебе тоже пора спать, если хочешь, чтобы мы завтра успели добраться до Сердца леса.
– Я-то хочу…
– И я хочу, а если мы будем болтать, то встанем к обеду и никуда не успеем.
– Ты зануда, Нель.
– Нет, я просто старше.
– На сколько минут?
– А какая разница. Все, ложись.
Эмиль тяжело вздыхает. Лионель закатывает глаза, спрашивает:
– Ну что еще?
– Сердце леса…
– И?.. Передумал? Не хочешь поиграть в разведчиков?
Молчание. Только шуршат простыни на соседней кровати. Тихие шаги – и Лионель чувствует, как брат садится к нему в ноги.
– Эмиль, ты скажешь, в чем дело?
– Они не хотят, чтобы мы туда шли.
– Кто?
Эмиль молчит и теребит одеяло.
– Мать? Отец?
– Нет.
– Умняк?
Умняк – воспитатель близнецов. Мэтр Уманэ.
– Нет.
– Все, я сплю.
Лионель отворачивается к стенке и старается не замечать ерзанья брата.
– Ну, Нель, тебе же интересно, я знаю. Это фейери.
– Что?
Лионель резко садится и смотрит в глаза брату. Очередной розыгрыш? Хотя Миль уже поквитался за предыдущий раз.
– Фейери. Ты же помнишь: зубная фейери, домовая фейери, лесная…
– Эмиль, перечитал детских книжек на ночь?
– Нам мама не так давно их читала.
– Угу, лет пять назад.
– Нель, но фейери существуют. Поверь мне.
– Нашел дурака.
– Я слышал, как они говорят, Нель! Они предупреждали меня, чтобы мы не забирались в лес.
– Я тебя не слушаю, не слушаю.
– Слушаешь! Я говорю правду. Я их никогда не вижу. Но часто слышу. Они просят меня никому не говорить. Но вчера домовая предупредила меня, что нельзя ходить в Сердце леса.
– Что за чушь!
– Это не чушь, Нель. Поверь. Или ты думаешь, что я это все придумал, чтобы поиздеваться?
– Да, так я и думаю.
– Дурак.
– Врун.
– Я не вру! Там будет опасно!
– И отчего же?
– Сонный праздник. Фейери мне все не объяснила. Но в дни этого праздника пропадают люди. С ними случается что-то нехорошее. Фейери говорила, что некоторые люди добровольно делятся чем-то с ее миром, и благодаря этому духи живут. Но если им не хватает подношений, они забирают их силой, хотя для них это хуже, чем если бы люди по доброй воле…
– Все, Эмиль, отстань от меня. Вали к себе и спи до полудня. Я пойду один.
– Я не пущу тебя!
– Напугал.
– Я правда тебя не пущу.
Лионель выравнивает дыхание и закрывает подушкой ухо.
– Нель!
Зимний лес, сугробы по пояс, розовый рассвет.
Утром Лионель проспал.

– Так и не будешь со мной разговаривать?
Лионель молчит. Что бы он ни ответил, это будет глупо.
– Нель, перестань! Ты злишься, потому что я сказал правду? Я могу тебе доказать, что не вру. Смотри, что оставила мне лесная фейери.
Эмиль протягивает брату белую лилию.
– Это из их страны.
– Угу, или цветочнице недавно завезли товар с юга.
У Эмиля такая обида на лице, что Лионель готов почувствовать себя виноватым.
– Ненавижу тебя, – говорит Миль и отворачивается.
– А ты трус, – еле слышно шепчет Лионель. Эмиль вздрагивает, но не отвечает.
Остаток вечера проходит в молчании. За ужином мать с беспокойством смотрит на сыновей. Лионель улыбается ей, благодарит за еду и поднимается к себе. Читает, пока глаза не начинают слипаться, и уже сквозь полудрему слышит, как скрипит открывающаяся дверь, и полностью погружается в сон.

Просыпается Лионель на рассвете. Кровать брата застелена, сверху лежит листок бумаги. Неаккуратным почерком на нем выведено: «Я не трус».
Лионель судорожно одевается и выбегает из дома.
Ничего страшного не случилось. Эмиль один пошел в лес. Ну и что. Нель сам так хотел поступить.
Ни-че-го-страш-но-го – выстукивает сердце ритм.
Лионель углубляется в лес. А вот и следы брата. Хорошо, что не было метели.

Зимний лес, сугробы по пояс, розовый рассвет сменяется ярким солнечным светом. Тук-страш-страш.

Солнце, кажется, застыло в одной точке. Лионель вытирает слезящиеся глаза. А, наверное, застывшие слезинки – это красиво.

Когда братья смотрели карту, стащенную из отцовского кабинета, они подсчитали, что путь туда и обратно займет не более четверти суток. Сейчас Лионелю кажется, что давно пора ужинать.

Ничто не бесконечно. И дорога тоже. Слабое утешение. Лионель поправляет заплечную сумку и идет, идет. Если бы лесные фейери существовали, то их глаза зимой должны были становиться стеклянными.

Деревья начали редеть, вдали показалось озеро. Это и есть то самое Сердце? Которое было нарисовано на карте в центре леса. Озеро такой формы? Простая разгадка. Лионель смотрит вперед, замирает, облегченно вздыхает и ускоряет шаг.

Эмиль идет по заледеневшему озеру. Медленно и как-то странно. Рывками.
– Эй! – кричит Лионель. Эмиль не обращает на него внимания.
– Стой! Подожди!
Эмиль опускается на колени. Шутка затянулась.
Брат любит пошутить.
Шут.
Страш-страш-страш. Лионель снова зовет брата.

Сначала ему кажется, что это эхо, потом – что деревья скрипят от сильного ветра. Но погода безветренная, ни один лист не колышется. А потом Лионель понимает и бежит изо всех сил к брату.

Эмиль погружается в воду. Лед треснул. Всю поверхность озера избороздили трещины. Как паутина. Эмиль скрывается под водой.

Нет.
Вода такая холодная, что жжется. Лионель набирает воздух в грудь и ныряет.

Что-то скользкое задевает руку. Вода, кажется, заполняет все тело, голову, легкие. Под Лионелем проплывает щука. Вон отсюда, на поверхность, нельзя вниз, там сплошная чернота. Щуку засасывает вниз, как в воронку. Лионель делает еще несколько гребков – и его начинает толкать вверх. «Хватит». Чей это голос?

Лионель выныривает, пытается за что-нибудь уцепиться, пальцы скользят. А, может, не хватит? Ноги сводит судорогой, при царапании ногтей о лед раздается скрип. Наконец, Лионелю удается подтянуться.
Он лежит на спине, смотрит в синее небо и чувствует, как перестает покалывать пальцы ног. Нужно размять их, встать, идти… Сначала встать.

Лионель продолжает лежать и смотреть в небо.

Хорошо бы сейчас уснуть.
Или проснуться.
– Выбирай.
– Хочу... – треск льда под спиной заглушает последнее слово.

– Тренируйся нырять, – говорит Зеленоглазый.
Лионель, отпоенный горячим чаем, переодетый, завернутый в теплое одело, сидит в большом кресле и смотрит в камин.
– Зачем?
– Да ты под водой даже пяти минут продержаться не можешь, дурная физическая подготовка. Эх, а еще сын военного в каком-то там поколении, вассал Повелителя.
Лионель вскидывает голову.
– Я хороший сын!
– А брат?
Горячо.
– Прости, милый, – усмехается Зеленоглазый. Лионель молчит.
– А вообще бы ценил: перед вассалом извиняется Повелитель.
Должно быть интересно. Но… неинтересно. Зеленоглазый щурится и предпринимает еще попытку.
– Хотя ты и не мой вассал…
Лионель закрывает глаза.
– Эй, а у твоего брата вкусные сны, мне нравится. Яркие.
– Не смей!..
– А ты не знал? Он не рассказывал? Да, он мог и не помнить. Но твои сны – это…
– Что тебе нужно?
– Мне ничего, я получил, что хотел. Только тебя же нужно отблагодарить, да?

В зеленых глазах вертикальные зрачки.
Лионелю хочется расплакаться. Ему всего тринадцать. Он не понимает, что происходит. Он не хочет здесь находиться.
В камине горят два полена и все никак не сгорят.

Я хочу, чтобы Эмиль был жив.
– Скажи вслух, пожалуйста.
Лионель говорит.

Зеленоглазый начинает исчезать, сквозь него проступают контуры дерева, огромного, золотисто-изумрудного. Лионель сначала зачарованно смотрит, а потом спрашивает:
– Чей ты Повелитель?
– Снов, милый.

Лионель приходит в себя в центре Сердца леса. Но вместо дна - холм, покрытый снегом, сквозь который проглядывает трава, на склонах растут цветы. Очень много лилий. Лионель спускается вниз, и земля под ним пружинит так, что кажется, будто под ней - вода.
Целое озеро воды.
Лионель спускается к подножию холма и застывает: прежний лес исчез. Вместо него растут огромные деревья, странных, причудливых форм. Есть многоствольные, есть похожие на людей, на животных. Прямо перед ним дерево, похожее на щуку, совсем еще молодое, маленькое, все в чешуе. К северу от озера – белоснежные деревья. Лионель идет к ним. Дотрагивается до ветки: на ощупь она теплая, твердая – не сломать.
Из дупла тянется маленькая ручка и манит Неля к себе.
– Он там, – и один из трех тонких пальцев указывает в сторону гигантского зеленого исполина. Лионель не переспрашивает, кто он. Голова гудит от голоса существа в дупле. Скрипящего, невозможно высокого. Но нужно выяснить, что это за место.
– Где я? И кто ты?
– Я зубная фейери. А ты рядом с зубными деревьями, выращенными из посеянных зубов. Уходи. Зеленоглазка не любит, когда мы помогаем.
– Спасибо, но…
– Приходи с братом.

Гигантский исполин так ветвист, что, кажется, покрывает собой все небо. А корни торчат с другой стороны земли. И что мне делать, думает Лионель. Кора исполина как будто шерстяная. На ум приходит сравнение с оленем. Кора под ладонью теплеет. Нель отдергивает руку, когда кожу начинает почти что жечь. Кора трещит, вертикальный шов разъезжается – и Лионель бросается вперед, подхватывая брата на руки.

Зубная фейери говорит им лезть в дупло.
– Сначала его. Потом сам.
Лионелю не остается ничего иного, как послушаться. Эмиль все еще не очнулся.

В дупле темно, и под ногами что-то хлюпает.
– Спасибо, – благодарит Лионель. – И тебе, и… Зеленоглазому.
– О да, хороший подарочек, – хихикает фейери. – Хороший подарочек добровольцу.

Напоследок она говорит Лионелю прямо в ухо:
– Посчитай, сколько…
У Неля закладывает уши, но он разбирает слова, хотя их смысл сначала до него не доходит. А потом фейери толкает близнецов, и они падают вниз.

Постель. Своя комната. Брат на соседней кровати.
– Нель, Нель, не засыпай! Мне нужно с тобой поговорить.
– О чем?
– Ты веришь в Четверых?
– Не знаю. А… ты?
– А я нет. Найери, фейери… Меня вчера наш Умняк пугал, что в лесу зимой водятся сонные духи, и туда ходить нельзя. Вот же чушь, да?
– Конечно.

На следующий день братья добрались до Сердца озера. Оно действительно имело форму сердца. Постояли на берегу: Нель категорически отказался ступать на лед.
– Я думал, здесь какая-то тайна будет, – разочарованно вздохнул Эмиль.
Солнечные лучи золотили его волосы, ресницы, слепили глаза. Лионель потянул брата за рукав, и они пошли домой.

Каждую зиму солнце по-прежнему играет на поверхности озера. И каждую зиму на подоконниках домов люди находят белые лилии. Дети продолжают оставлять молочные зубы под подушкой.
Иногда по ночам Лионель все еще слышит ужасный голос зубной фейери.
Тогда он переползает в кровать к брату и крепко его обнимает.
«Посчитай, сколько раз ты просыпался. А засыпал?»


4. Рисунок
Герои: Лионель и Эмиль Савиньяки
Рейтинг: PG

смотреть

5. Фанфик
Название: Подарок на именины
Герои (пейринг): Лионель и Эмиль Савиньяки
Рейтинг: страстное PG-13

читать

Никогда не любил столицу с ее блестящей мишурой праздников и столпотворением народа на узких улочках. Серьезно. В расположении кавалерийских полков дышится куда лучше, проще. Никаких тебе придворных реверансов, докучливых просителей и интриг. Это Ли любит искать вторые-третие-пятые смыслы в простом: «Какая сегодня чудесная погода, сударь!» Может быть, именно поэтому он и выбрал придворную карьеру, оставив мне военное поприще. Хотя меня всегда смешило, когда его называли «настоящим Рафиано». Мне ли не знать, что он настолько же Савиньяк, насколько я - Рафиано. Это сейчас нас только слепой спутает, а раньше стоило постараться, чтобы понять, кто из нас читает книгу, а кто с самого утра крутится на конюшне. Теперь-то Ли вечно серьезный, ни пылинки на идеально выглаженном мундире, ни пятнышка ни на манжетах, ни на репутации. Хотя, когда он смотрит поверх документов своим взглядом «у-вас-ровно-пять-минут-сударь», в это поверить действительно трудно. Вот как сейчас, когда я умудрился задержаться на учениях и вернулся в столицу только накануне его праздника. Почему его? День рождения у нас, понятно, в один день, общее, а вот именины – это уже у каждого свои собственные, личные. Вот и приходится трудиться, выбирать подарки. А если вы прожили всю свою жизнь бок о бок, это не так-то просто. Особенно, когда до него остается меньше суток, а идей никаких.

Вообще-то в столицу я приехал еще утром. Полдня промотался по мастерским, но так ничего и не выбрал, только проголодался, как волк, так, что был готов коня целиком проглотить с гривой и копытами. Хорошо, что можно всегда завернуть к Марианне, приятно провести время, ну и заодно посоветоваться.
– Итак, вы не знаете, что подарить брату? И за все это время вы ни разу не спросили его, чего бы ему хотелось?
– Ну почему же, – вздохнул я, – спрашивал. Он даже список составил.
– И что же там было?
– «Устройство государства» Леонарда Маквеалли за подписью автора, «Мудрости честное зерцало» какого-то Хань О Цзы…
Внезапно одолевший Марианну кашель подозрительно походил на смех.
– Но купить это решительно невозможно, – кисло закончил я. – Потому что единственные экземпляры находятся в личной библиотеке кардинала.
– Неужели, Миль, вы не смогли ничего придумать?
– Если бы смог, неужели я сидел бы здесь? Может, ему варенье подарить? – я проигнорировал насмешливое фырканье. В конце концов, Нель варенье любил. – Ну, или упряжку ездовых собак?
– Знаете… я всегда думала, что обычно дарят то, что хочется получить самому. Почему бы не вспомнить то, что он подарил вам на прошлые именины?
– Да… собачью упряжку Нель точно не оценит, – судя по выражению лица Марианны, по моему собственному все-таки расплылась блаженная и глупая улыбка, от которой я никак не могу удержаться, когда вспоминаю его подарок. Блики света, утонувшие в вине, длинные пальцы, бережно трогающие клавиши клавесина, золото волос на золотом же в свете свечей дереве, тихие вздохи, припухшие искусанные губы, румянец, согревший черты родного лица…

Когда я нашел лавку, она уже закрывалась. Но подарок я купил. Потемневшая от времени, старинная до последней закорючки на тяжелой крышке, шкатулка. Она замечательно будет хранить секреты моего скрытного брата. Она будто ждала, когда я куплю ее, затерявшись среди странного никому не нужного хлама. Если бы не отчаянное положение, я бы ни за что не обратил внимания на выцветшую вывеску над входом в эту лавку. Но когда хозяин, сухой старичок в смешном тюрбане, кивнул мне, как старому знакомому, я понял, что попал по адресу.

Но… разумеется, я опоздал. Гости уже разъехались, и особняк погрузился в сон, когда я оказался в родных стенах. Ли, конечно, узнал о моем приезде еще утром. Не даром же ему пророчат столь блестящую карьеру! И теперь наверняка дуется, спрятавшись за очень-очень важными документами.
Дверь в кабинет распахнулась совершенно бесшумно, Ли даже не посмотрел в ее сторону, склонился над своими бумагами, покусывая кончик пера. И я бы поверил в то, что он работает, если бы не сбившаяся в сторону гардина. Все же он ужасно милый, мой Нель.
– Ли? – я соскучился по его недовольному сопению.
– Ты меня отвлекаешь, – тон у Лионеля строгий, но вот краснеющие кончики ушей выдают его с головой. – И ты опоздал. Твоя привычка опаздывать однажды приведет к твоей же безвременной и, безусловно, мучительной кончине.
– Прости? – не так уж важны эти бумажки, я смотрюсь на столе гораздо лучше их.
– И заметь, мою причастность к этому прискорбному событию никто не сможет доказать, – но в противовес словам теплые ладони ложатся мне на бедра, притягивая ближе.
Удержать улыбку невероятно сложно. Спорить с ним бесполезно. Как и требовать что-либо. Можно только просить и ждать, когда он потянется первым, а потом плавиться от прикосновений и поцелуев. Это как прилив – сбивает с ног и накрывает с головой. Ужасно хочется его обнять, но руки заняты подарком. И он, конечно, это заметил.

– Вы покинули расположение части рано утром, и если я не ошибаюсь, а я не ошибаюсь, дорога до Олларии не должна была отнять больше четырех часов, – ладонь медленно ползет вверх, от колена и выше – запрещенный прием, между прочим!
– По пути к вам мне встретилось много, много-много препятствий, – камзол сползает вниз, пальцы теребят пуговицы колета, дразнятся. Улыбка у Ли совершенно потрясающая, и я понимаю тех дам, что перезрелыми фруктами падают к его ногам. В старые времена за нее одну его бы приговорили к костру, как колдуна.
– И что же это были за препятствия, что так задержали вас, мой дорогой брат? – руки ложатся на плечи, гладят предплечья, и сдержать рваный вздох мучительно сложно.
– Смертельно опасные, невероятно сложные… – теплое дыхание касается кожи.
– Сложнее всего было отказаться от шоколадного мороженного после обеда у прекрасной Марианны, не так ли? – он фыркает, но придвигается ближе, целуя в уголок губ – коротко и нежно.
– Вы удивительно проницательны, но нет, – еще немного – и не будет никаких подарков…
– А что же тогда? – кто еще видел, как теплеют его глаза, как играет в них пламя свечей, подсвечивая янтарем радужку?
– Я искал вам подарок, – Ли смеется, откидывая голову назад, и вот теперь, глядя на открывшуюся беззащитную шею, я могу думать только о поцелуях.
Вообще он ничего такого не делает, но с каждой минутой сосредоточиться на подарке все сложнее. Особенно, когда я ловлю на себе его взгляд – внимательный, какой-то даже серьезный, и я надеялся, нежный. И честно, как вообще можно думать о чем-то другом? Я был на это неспособен.
– И чем же увенчались ваши усилия? Вы нашли для меня подарок, Миль? – он дразняще провел кончиками пальцев у меня между лопатками, конечно же, еще больше отвлекая, и насмешливо закусил губу, наблюдая мое замешательство.
– Нашел, – выдыхаю я, протягивая, наконец, с таким трудом отысканную шкатулку.
– Глупый, – вот теперь мне стоило бы обидеться, если бы не выражение его лица – веселое, изумленное, влюбленное... – Разве я уже не получил его, когда родился в один день с одним недогадливым кавалеристом?

И, не дожидаясь моего ответа, он меня поцеловал. Шкатулка выскользнула из рук, но это было неважно. Остался только Лионель: его губы, поцелуи – множество коротких, нежных и дразнящих, становящихся все более глубокими и требовательными, его руки, вытаскивающие из-за пояса рубашку, скользящие по спине, его дыхание, его теплое тело, накрывающее мое собственное: изгиб в изгиб, созданные друг для друга, словно зеркальные отражения. Замечательный, упоительный, умопомрачительный, мой, единственный… В какой-то момент мы остановились, чтобы стянуть одежду, и я смотрел, как медленно обнажается его тело – разве можно пресытиться этим зрелищем? А потом он коснулся легким поцелуем подбородка, лизнул меня чуть ниже уха, и мы снова провалились в горячечный жар этого вечера. Я, казалось, всегда знал, как он стонет, если прикусить острую ключицу, как выгибается, если провести по бедру, царапнуть ямку на крестце, как вздыхает, если подуть на разгоряченную кожу и тут же впиться поцелуем, оставляя метки.
Он нравился мне всякий, но больше всего такой, расслабленный после любви, лениво-нежный, сыто щурящийся. И можно водить пальцем по коже, вырисовывая круги и линии и молчать. Сколько себя помню, мы всегда разговаривали молчанием, а потом зачем-то появились слова, которые лишь все путали и усложняли. И он позволял мне это, и сам тянулся за поцелуями, зарываясь в волосы пальцами.
Шкатулка лежала поодаль, подмигивая в свете свечей начищенным боком. В конце концов, лучше подарка не было и не могло быть.

---

Команда Жермона Ариго

[Зимний Излом]

Герой команды: Жермон Ариго
Подарок: семья
Рейтинг: PG
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше

1. Последнее письмо. Фанфик

Жанр: драма
Тип: джен
Рейтинг: G
Персонажи: Жермон Ариго, Катарина Ариго (за кадром)

Придда, 400 год К.С. 21-й день Летних Скал

Генерал Ариго всегда любил рассветы. Это утро он встретил на крепостной стене, несмотря на то, что предыдущую ночь почти не спал, заливая вином смерть Катарины. Как ни странно, ум был совершенно ясным. Жермон запрокинул голову, подставляя лицо холодному северному ветру.
В руках генерала был конверт, запечатанный алой печатью с коронованным леопардом и розой. Конверт, доставленный курьером сегодня утром. К нему прилагалась короткая, в две строчки, записка от Арлетты Савиньяк, в которой говорилось о том, что графиня обнаружилав книге, лежавшей в будуаре Катарины, запечатанное письмо с именем Жермона на конверте. Видимо, королева написала его незадолго перед смертью, но отправить не успела.
Жермон еще раз взглянул на алую печать и решительно, словно бросаясь с головой в омут, вскрыл конверт. Еще вчера вечером он отдал бы полжизни за разговор с Катариной, а сейчас у него в руках было ее письмо, написанное, быть может, за несколько минут до смерти. Каким оно окажется? Таким же пустым, как письмо, отправленное после смерти братьев? Или нет? А если нет, каким?

Здравствуй, Жермон.
Отличие бросилось в глаза с первых строк. Первое письмо начиналось словами: «Здравствуй, дорогой брат».
За окном поют птицы, в дворцовом парке расцвели розы, вся Оллария утопает в цветах и зелени, а мне почему-то хочется убежать из дворца – и из города – куда-нибудь подальше. Лучше бы в Эпинэ, но я согласна даже на Придду. Просто здесь в последнее время… жутко. Как во время затишья перед ураганом. Впрочем, возможно, это всего лишь разыгравшееся воображение. Беременность всегда
действует на меня не лучшим образом.
Надеюсь, в предыдущем письме я не сильно утомила тебя рассказом о том, какое нелепое создание человек, именовавший себя королем Раканом, выбрал в качестве своего символа…
В предыдущем письме? В том письме были лишь слезные заверения в том, что сестра любит брата и ожидает его возвращения. Могло ли случиться так, что после этого письма перестали доходить? Неудивительно, учитывая то, что творилось в столице. И как сестра отважилась ему написать, зная, что письмо может быть перехвачено?!
Знаешь, иногда я жалею о том, что все письма тебе вечером отправляются в камин. Прости мне эту маленькую слабость. Так уж устроены женщины – нам всегда хочется видеть рядом кого-то, на кого можно опереться, переложить свои страхи и сомнения. Но у талигойской святой не должно быть страхов и сомнений, а тайн – тем более. Поэтому я пишу тебе письма о том, что никогда и ни при каких обстоятельствах не скажу другим. Быть может, только Алве. Он ценит откровенность и иногда даже может поддержать… в свойственной ему манере.
Давно хотела попросить у тебя прощения за единственное письмо, которое я всё-таки тебе отправила. Я… должна была тебе написать, но не хотела. Писать тебе, настоящему, эпистолу, полную фальшивых уверений, оказалось неожиданно сложно. Наверное, потому, что я хотела написать не «нужному человеку», а брату. Хотя, говоря откровенно, я тебя совсем не знаю. Смешно. Мне иногда кажется, что я люблю не тебя, а придуманный мной образ, ведь всё, что я знаю о тебе – это скупые факты из военных докладов. Но если бы тебя не было совсем, мне пришлось бы стократно тяжелее. Потому что все письма, даже те, что сжигаются до отправки, должны иметь адресата.
Я по крупицам собираю все новости, приходящие с границ. В том письме я не соврала, я действительно молю Создателя о том, чтобы он сохранил тебе жизнь. Ведь ты не виноват в том, что так получилось. В том, что я стала королевой Талига, а мать… Впрочем, зачем тебе груз семейных тайн? Достаточно того, что его несу я. Иногда я тебе завидую, но только иногда. Свобода делать, что хочешь, и говорить, что думаешь, заманчива, но здесь, во дворце, нужно решать судьбы государств. А платой служит лишь сросшаяся с лицом
маска и отсутствие права на ошибку. За ошибки здесь платят головой. И хорошо, если только своей. Хотя мне уже некого защищать… почти некого. Мертвы Фердинанд, Иорам, Ги… Остался только ты и мои дети. Ты далеко, а я, хоть и дурная, но все же мать. Так что бросить всё и уехать я не могу…
Сегодня утром приходил Робер, принес букет маков. Я бы очень хотела, чтобы вы познакомились: кажется, он чем-то похож на тебя. На того Жермона, которому я пишу письма. Такой же прямой и доверчивый. Мэтр Инголс, о котором я тебе писала раньше, называет его не иначе как «совесть всея Талига», и я с ним согласна.
В последнее время я все чаще задумываюсь над тем, как бы я прожила свою жизнь, если бы мне дали возможность начать ее сначала. И не нахожу ответа. Когда-то я была беспечной девочкой из Эпинэ, теперь я – регент Талига и мать короля. Да, есть слова и поступки, о которых я жалею. Но в целом… Можешь со мной не согласиться, но вам, мужчинам, проще добиться чего-то в жизни: война, политика… Женщины могут добиваться своего, лишь влияя на поступки мужчин. И, смею надеяться, у меня неплохо получается.
Пора остановиться – меня опять затягивают невеселые мысли. Пишу тебе письмо, чтобы отвлечься, но неприятные дела и неприятные люди имеют свойства напоминать о себе в самый неподходящий момент. Мне предстоит принять графа Штанцлера и указать ему наконец-то его место. Не думаю, что сделать это будет просто. Хотя… тут я виновата сама – не нужно было позволять ему играть судьбой Талига. Что поделать, все мы ошибаемся, а этот «старый больной человек» способен, кажется, извлечь выгоду из всего.
Полдень. Приближается час аудиенции. Сейчас я запечатаю письмо, а вечером отправлю в камин. Говорят, Леворукий читает горящие письма и смеется. Если это так, лучше всех меня понимает именно он.
Живи и будь счастлив, Жермон. За нас обоих.
Твоя сестра Катарина.

Ветер, бивший в лицо, пах скошенной травой, порохом и чем-то еще. Жермон смотрел на выплывающее из-за горизонта солнце, сжимая в руках лист бумаги. Последний привет от королевы. От сестры. Конечно, теперь он знал обо всех семейных тайнах… Но что с того? Хотелось то ли плакать, то ли смеяться, а лучше - вскочить на лошадь и ускакать подальше. Почему-то пришли на ум вирши Дидериха. Что там должен сделать герой баллады, узнавший о своей семье нечто неподобающее? Повеситься? Утопиться? Не дождетесь!
Жермон внезапно понял, почему накануне так безбожно напился. Он заливал вином не только смерть сестры, но и свою вину. Он, мужчина, бросил женщину на растерзание придворным пройдохам. Не поддержал, даже не написал! А ведь кроме него у Катарины никого не осталось… Тешил свою уязвленную гордость! Как же! Его вышвырнули из дома, а сестра и братья про него даже не вспомнили! И только сейчас он подумал, что самой Катарине жилось во дворце не так уж и просто… но вот беззащитной, честно говоря, ее назвать язык не поворачивался. Пожалуй, его защита была ей просто не нужна. Зачем? Женщина, столько лет бывшая королевой Талига, писала письма своему брату и отправляла их в камин. Оказывается, он помогал ей тем, что просто был жив. Просто где-то жил и воевал. А она писала ему письма… Сказать Леворукому спасибо за то, что последнее письмо все же дошло до адресата?! Ариго горько рассмеялся, подставляя лицо ветру, словно выдувавшему из головы лишние мысли. Ветер срывал шелуху с витиеватых слов, с беспощадной ясностью открывая мысли королевы, писавшей свое последнее письмо. Мысли сестры, писавшей своему брату.

Чувство вины сменилось… уважением. Печалью. Пониманием. Он действительно не смог бы ей ничем помочь. Они слишком долго не виделись, не знали друг друга… Но почему-то сейчас Жермон чувствовал себя не торским бароном, а графом Ариго. Во время изгнания барон Тизо как заклятье твердил, что у него нет семьи. Есть. Как мало, оказывается, нужно было для того, чтобы понять это. Всего лишь узнать о том, что все эти годы его кто-то ждал.

Живи и будь счастлив, Жермон. За нас обоих.

Как будто знала… Жермон тряхнул головой, отгоняя невеселые мысли. К кошкам сожаления! У него есть Торка, война и… Гайярэ. После войны он съездит туда… А дальше будет видно.

Генерал сбежал по ступеням, кивнул на приветствие проходившего мимо офицера, улыбнулся выходящей из госпиталя сестре милосердия… Жизнь продолжалась. Солнце поднималось над горизонтом, а северный ветер нес за собой свободу и неизвестность.


2. Неуслышанный разговор. Стихи.

Жанр: стихи, драма
Тип: джен
Рейтинг: G
Персонажи: Жермон Ариго в кадре, Пьер-Луи Ариго за кадром, перелетная кэцхен в эпизодах

Не было матери, был отец, ждал до Рассвета, считал часы… Эк я легко-то поверил тем, что объявили – теперь не сын. Тьфу, Леворукий меня возьми, надо же было быть дураком, чтобы обида – всего, с костьми, чтобы – как будто и незнаком, чтобы из гордости на войну – проще, чем просто к себе домой, чтобы свою же понять вину – хуже, чем с этакой жить виной, что тут поделаешь – опоздал, вот и сиди теперь при своем, жди оправдания от зеркал или от ветра, что за окном…

Не трави себя понапрасну, не винись, не казнись, не кайся - что не сделал, что не исполнил, только ветер – он вправду помнит, завывающий в буре зимней – помнит смелых и помнит сильных, целовавший весною вишни – помнит то, что никто не лишний, заблудившийся в летних травах – помнит тех, что остались правы, шелестящий в осенних кронах – помнит выживших и прощенных, только ветер – не зря, не всуе, он не мучится, он танцует, он поет о родных и нужных, ты услышишь, ты только слушай, - прикрывавшего другу спину не зовут недостойным сыном, не достанет ни лжи, ни яда переспорить твои награды, ты сумел оставаться собой – значит, всё как надо…

… всё как и было – форпост, стена, всё как и надо – земле и нам, здесь и сейчас у меня – страна, здесь и сейчас у меня – война, та, где рассвет говорит «подъем!», где до заката не ждешь отбой, там, где собою и при своем – так, как с тобою и за тобой, где не ответчик за всё – истец, где только правда – сейчас и здесь…
Не было матери – есть отец, те, кого помнят, навечно – есть.


3. Прошу простить за краткость Фанфик

Жанр: драма
Тип: джен
Рейтинг: G
Персонажи: Жермон Ариго, Арлетта Савиньяк (за кадром)

Придда, 400 год К.С. вечер 21-го дня Летних Скал

Узы, которые связывают твою истинную семью,
не есть узы крови, они основаны на уважении
и радости, открываемых нами в жизни друг друга.
Ричард Бах

- Мой генерал! – из-за угла вынырнул чуть запыхавшийся полковник.

Запыхаться Валентин мог только после посещения площадки для фехтования. Жермон краем глаза поймал уходящих в противоположную сторону Катершванцев и младшего Савиньяка. Генерал не сомневался, что война все расставит по своим местам, но всё же по мере сил старался приглядывать за молодежью. Мало ли…

- Я слышал, маршал отправляет гонца в столицу. Если у вас есть письма, вы бы
могли их отправить.

Готовых писем не было. Жермон мысленно выругался. Фок Варзов в любом случае должен был отправить гонца в Олларию с ответом на пришедшие недавно известия, а это прекрасная возможность послать весточку Арлетте Савиньяк! Графиня в письмах всегда шутила и рассказывала поучительные истории, но Жермон запомнил, как однажды она обмолвилась, что, будь ее воля, она бы получала письма от родных людей каждый день. Он не забыл об этом, даже оказавшись в Торке, тем более, что Арлетта была единственной из близких, не принявшей на веру слова его отца. То есть, конечно, не отца, а матери и Штанцлера…

Раньше он отвечал на письма из Сэ ради того, чтобы просто не сойти с ума от одиночества – хотя война не слишком располагает к самобичеванию, холодные зимние вечера надо было чем-то занимать. Он и занимал - написанием писем. Потом свободного времени почти не осталось, но переписка с Арлеттой уже прочно вошла в его жизнь, и он ловил себя на мысли о том, что просто ждет ее писем, не пытаясь гадать, напишет графиня о том, что сейчас происходит в Гайярэ, или нет.

В Торке вообще любили получать письма. А как же иначе узнать о том, что происходит дома с родными и близкими, если ты большую часть времени проводишь здесь, на войне? Тем, кому никто ничего не писал, сочувствовали. Помнится, третья или четвертая дуэль барона Тизо состоялась из-за того, что он неудачно подшутил над сослуживцем, полгода не получавшим ни от кого вестей.

Еще через несколько лет неспокойно стало не только у северной границы Талига. А потом в столице засел этот, побери его
Леворукий, Ракан, и Жермон впервые прочитал между строчек по-прежнему жизнерадостного письма графини… одиночество. И теперь настала его очередь рассказывать: о том, как служит в армии Арно, о глупом споре и шляпе… Как ни старался в свое время мэтр Капотта, он так и не смог научить «грубого и неотесанного» Жермона изящной словесности, но графиня Савиньяк, кажется, не имела ничего против того, что в письмах генерал иногда скатывался в описание сражений и не восхищался цветущими за окном яблонями.

А ведь она ему не мать… Даже не тетка. Жозефина Эпинэ ему не писала, хотя, по словам той же Арлетты, до конца не верила в то, что Пьер-Луи лишил сына наследства добровольно.

- Мой генерал, мне сообщить гонцу, чтобы он зашел к вам за письмами?

Валентин – умница, думает о начальстве, когда начальство вместо того, чтобы заниматься полезными делами, утопает в невеселых мыслях.

- Да, благодарю… Валентин! С вами хотел поговорить барон Райнштайнер.

- Я отыщу его.

Жермон почти бегом, благо рана его уже почти не беспокоила, поднялся к себе в кабинет и взялся за перо. По совести говоря, надо было ответить на все три письма, которые передал ему фок Варзов. Даже четыре, если считать ту короткую записку, приложенную к последнему письму Катарины… Леворукий! Всем написать он все равно не успеет. Этикет предписывал ответить, прежде всего, на письмо регента, но война стирает рамки церемоний. Ноймаринен поймет, если Ариго не пришлет ему в ответ заверения в благодарности за восстановленные права и возвращенные земли…
Да и гонец, в общем-то, едет совсем не к регенту.

Жермон схватил лист бумаги и размашистым почерком вывел:

Арлетта!
Спасибо за оба письма, особенно за последнее. Катарина не собиралась его мне отправлять, но я рад, что оно дошло по адресу. Было бы неправильно говорить, что после прочтения этого письма я стал лучше ее понимать. Нет. Мы слишком давно виделись в последний раз и слишком долго жили прошлым. Но, по крайней мере, я могу сказать, что мне стало легче. Вы правы: иногда надо забывать свои
обиды.

И вину… Но отца он себе не простил, и вряд ли когда-нибудь простит.

Доннервальд возьмут со дня на день, это так же верно, как то, что Арно в конце года съест свою шляпу. И хорошо бы съел он ее во время дружеской пирушки с близнецами Катершванцами и самим Валентином. Мальчишки до сих пор смотрят друг на друга волками, но Арно переходит под мое командование, порученцем. Надеюсь, воюя бок обок, оба забудут старые обиды. Для начала они теперь фехтуют друг с другом под руководством барона Ульриха-Бертольда, так что на время тренировок я за них спокоен.

Стоит ли писать про Окделла? Про их с Ойгеном опасения, что убийца Катарины может объявиться в Придде? Сдурел?! У Арлетты и так полный дворец ызаргов, три сына на войне, а ты ей еще тревоги хочешь добавить? Но как же страшно будет, если сын повторит судьбу отца… Жермон тряхнул головой. Нет! Для того, чтобы история не повторилась, есть они с Ойгеном. Райнштайнер прав, с этой дурацкой
враждой пора заканчивать, но как объяснишь мальчишкам, что есть вещи важнее личных обид и косых взглядов, что самое важное начинаешь ценить, только потеряв?

Надеюсь, в столицу набежало не слишком много ызаргов.

Надейся, как же! Небось, сейчас во дворец заявились с проявлениями верноподданнических чувств все те, кому помешала присоединиться к Ракану трусость. Но там, в столице, своя война, а в Придде своя. И Жермон, доводись ему выбирать между Торкой и столицей, не колеблясь, выбрал бы Торку. Что ж, они с сестрой оказались похожи хотя бы в том, что не в их привычках было изменять
однажды выбранному пути.

В любом случае не сомневаюсь, что вы все наведете там порядок. У каждого из нас своя война, Арлетта, и я от души желаю вам победы. Пожелайте и мне того же.
Передайте моему… кузену, что я благодарен за его письмо. Наверное, я должен был написать ему, но гонец уезжает уже сейчас, а я, как всегда, не позаботился подготовить письма заранее. Боюсь, моя благодарность за письмо – это всё, на что может рассчитывать герцог Эпинэ. Между нами стоит слишком много войн, смертей и предательств для того, чтобы мы смогли стать друзьями, как хочется
вам...

Ветер распахнул неплотно прикрытое окно и зашелестел лежащими на столе бумагами. «Не одинок, не брошен, не покинут, крылатым небо – явь, земля лишь сон…»

Генерал потряс головой. Ветер казался похожим на тот, что привез с собой из Хексберг Вальдес. Такой же порывистый, шальной и незнакомый… Вальдес уехал, а ветер остался, временами напоминая о себе неожиданно распахивающимися окнами и серебряным звоном колокольчиков, которому просто неоткуда было взяться в забитой войсками крепости.

Писать про Капотту и мать мучительно не хотелось. Арлетта боялась, что он будет жалеть старика… Пожалуй. Потерять родных – это страшно, но чего стоят родные, всю жизнь смотревшие на тебя как на пустое место? Вряд ли Ги или Иорам стали бы разговаривать по душам со своим бывшим ментором. Гораздо сложнее терять тех, с кем рядом пережил потери, поражения, неудачи и радость…

Жермон думал, что старый обряд в ночь Излома окончательно сделает его бергером, но кровь не обманешь. Генералу по-прежнему было дело до того, что творилось в Эпинэ. Быть может, потому что там еще жили те, кто был ему дорог.

Регент сообщил, что я восстановлен в правах на титул и земли. Надеюсь, вас это порадует.
Пусть Леворукий рассудит всех - и мать, и Штанцлера, и Капотту. Здесь, на севере, война, которую нужно выиграть, а я сейчас не могу и не хочу думать о чем-то другом.

В дверь постучали. Гонец! Леворукий и все его кошки! Как всегда, начал писать письмо, отвлекаясь на собственные мысли, и в итоге оно получилось совсем коротким. Впрочем, Арлетта поймет. Она всегда понимала…

Прошу простить за краткость, за письмами пришел гонец. Надеюсь, когда-нибудь, после войны, я приеду на юг, и мы сможем поговорить обо всем, что не уместилось на бумаге.
Искренне ваш,
Жермон Ариго.

Отдав гонцу письмо, Жермон вернулся к заваленному бумагами столу. Плох тот генерал, который во время решающей кампании думает о чем-то кроме военных дел.
Пора возвращаться к привычной игре «Поставь себя на место Бруно». И ошибиться в ней он не имеет права.


4. О крысах и родственниках. Фанфик

Жанр: стеб
Тип: джен
Рейтинг: G
Персонажи: Жермон Ариго, Робер Эпинэ, Жильбер Сэц-Ариж, Ойген Райнштайнер, Клемент и другие

…день Летних Скал 400 К.С., Оллария

…Напиваться Робер Эпинэ, понятное дело, не хотел: слишком много работы, слишком мало часов в сутках даже для сна, где уж тут позволить себе расслабиться! Потому он, вернувшись домой с очередного непонятно для чего, но нужного совещания и с отвращением глянув на бумаги, толстым слоем покрывающие широкий дубовый стол, приказал согреть себе немного вина со специями и выпил, как и собирался, ровно один бокал. Увы, напиток вступил в преступный сговор с настойкой шадди, которой Робер поддерживал себя в сознании последние недели три, и жестоким недосыпом.
Совместный удар всего этого по мозгам сделал бы честь и Алве.
Второй бокал показался Иноходцу уместным, нужным и правильным, только вот мимо кувшина маршал почему-то постоянно промахивался. На помощь пришли, как всегда вовремя и непрошенно, верные южане в лице Жильбера Сэц-Арижа, который налил не только вино в бокал (тот почему-то дался в руки Роберу куда проще, чем кувшин), но и травяную настойку в вино. Совершенно особую, выдержанную, придающую сил и проясняющую разум. Рецепт, состоящий из семнадцати ингредиентов, каждый из которых по отдельности вовсе не обязательно был съедобен, передавался в старых семьях жителей Эпинэ из поколения в поколение…
Всё предыдущее содержимое маршальского желудка приняло новую гостью с восторгом. Робера неизъяснимо потянуло на откровения. Не с Сэц-Арижем, разумеется, тот никогда не позволил бы себе выслушивать личные тайны маршала, да к тому
же успел выпасть из поля зрения Эпинэ, слившись со шторой, а с верным Клементом, который…

Неделей ранее

...Робер, уже в полусне, с трудом переставляя ноги от усталости, задул свечу, откинул с кровати покрывало и уже собрался было рухнуть на подушку, как вдруг его разбудило негромкое злое шипение. Проклиная все на свете, маршал целую минуту искал огниво,
чтобы затеплить свечу, потом плюнул и распахнул шторы. На краю неба занималась заря, и света нового дня вполне хватало, чтобы разглядеть угнездившееся на любимой подушке крысье семейство: здоровенную бурую мать и копошащееся около ее живота голое
темно-розовое месиво.
В следующую минуту между крысами и Робером материализовался Клемент, вставший на дыбки и демонстрирующий явные намерения защищать родных и близких от других родных и близких. В тонком писке Иноходцу, кроме предупреждений, послышалось и извинение.
Эпинэ какое-то время тупо переводил взгляд с одной крысы на другую, а потом, смирившись с судьбой, удалился из спальни и приказал постелить себе на кушетке в кабинете. Если подумать, так было даже правильнее: работа в любой момент под рукой – не придется тратить время на дорогу из комнаты в комнату...

Оллария, … день Летних Скал 400 К.С.

…который, привстав на задние лапки, лакал из бокала вкусное теплое вино и подбадривал маршала писком на самых грустных местах рассказа.
- У меня, кроме южан, - втолковывал Робер крысу, - остался только кузен. Один, - перечисление тех, кого не осталось, напоминало более всего плач по умершим, а по сути им и являлось. Потом Иноходец вернулся к проблемам Жермона Ариго.
- А я не видел его двац-цать лет. И он меня тоже, - проникновенно и нетвердо пытался свести мысли в одно русло Робер, наклонившись к Клементу поближе. - Но он у меня есть, а у него не осталось вообще никого. Из родных. Кроме меня. И тебя. И твоих
родных…
Тут Эпинэ запнулся, так как родственники Клемента отличались редкостной верткостью, и пересчитать их в точности маршал до
сих пор так и не собрался. Тем не менее, логическую цепочку слегка расфокусированное сознание выстроило без труда.
- Жильбер!
Слуга, молниеносно возникший в комнате, Сэц-Арижем не был (хотя Робер несколько минут пытался убедить его в обратном), но вскоре привел к маршалу того, в ком тот нуждался.

Следующее утро

- Монсеньор, - Пуэн был откровенно недоволен, это Робер понял даже сквозь похмелье. – Разумно ли было отправлять Сэц-Арижа со срочным поручением в Торку одного?
«А я отправил?» - чуть было не спросил Робер, но сумел удержатся и, привычно игнорируя бьющие по вискам изнутри молнии, произнес вслух:
- Известите меня, когда он вернется.

Несколько недель спустя, Торка

- Генерал Ариго! – теньент Сэ сиял так, словно только что увидел, как Придд ест чью-то шляпу. – К вам гонец от Проэмперадора Олларии Робера Эпинэ.
Жермон, которому утренняя попытка проехаться галопом не прошла даром, встрепенулся и приказал немедленно привести посланника.
- Жильбер Сэц-Ариж, - представился молодой усталый мужчина в пропыленной измятой одежде и задумчиво покосился на Арно. Жермон кое-что слышал о том, кто именно жег Сэ, и потому живо приказал теньенту выйти. Разберутся потом, а сейчас – новости. Надо же, гонец не к регенту, а лично к нему, генералу Ариго!
Задумчивое выражение с лица посланника не исчезало.
- Дурные вести? – нахмурился Ариго. – Да вы садитесь.
- Благодарю, - кивнул Сэц-Ариж, но остался стоять. – Боюсь, я не в состоянии оценить… характер новостей.
- Даже так? – Жермон чуть успокоился… и внезапно понял, что зверски заинтригован.
Сэц-Ариж откашлялся.
- Герцог Эпинэ передает вам свои приветствия и самые теплые пожелания, и… - он глубоко вдохнул, - просьбу позаботиться о его родственнице.
Крайне удивленный Жермон наблюдал, как Сец-Ариж лезет к себе за пазуху, наверное, за письмом кузена… И стоило огород городить! Неужели не мог сразу передать?
Жильбер, хотя немного нервничал, очень гордился краткой речью, которую придумывал всю дорогу от Олларии до Торки,
потому что сам Эпинэ такими мелочами не озаботился.
По крайней мере, теперь-то у генерала и Проэмперадора совершенно точно появится тема для беседы, когда они встретятся после войны!

Тот же вечер, Торка

- Я думаю, - Ойген говорил абсолютно серьезно, но что-то в его глазах мешало Жермону в эту серьезность поверить, – что это может оказаться очень полезным. Крысы, как ты знаешь, служат хорошим индикатором присутствия неправильных вещей. Это можно использовать…
Бергер намочил в вине кусочек хлеба и протянул его молодой серо-бурой крыске, вцепившейся в подачку с благодарным писком. Жермон глухо застонал и опустил голову на руки.
- Полагаю, - удовлетворенно заключил Райнштайнер, - сейчас здесь всё абсолютно правильно.

Эпилог

…день Летних Молний 400 К.С., Торка

- Людвиг, - Ариго предпочитал сразу брать быка за рога. - Ты ведь не женат?
- Нет, - весело подтвердил тот. - И не собираюсь, но если твоя невеста красавица - лучше прячь-ка ее от меня.
Жермон досадливо отмахнулся:
- Да при чем здесь это...
Маркиз Ноймар, не дослушав, впервые в жизни позорно бежал: о множащихся крысах Ариго-Эпинэ знала уже вся Торка...


5. Стихи.

Жанр: стихи, драма
Тип: джен
Рейтинг: G
Персонажи: Жермон Ариго, Валентин Придд, Арно Сэ
Посвящается Панургу, с которым мы выясняли, на кой некоему генералу А. было вмешиваться в разборки подчиненных

Этот – спокоен, что снег на скалах,
Этот – на взводе, всегда – как вспышка…
Можно подумать, войны им мало:
Выросли вроде, а глянь – мальчишки!
Сами ж себе всё на свете портят,
Истинно впору с тоски напиться:
Шляпы, дуэли и гроссе потекс –
Вот же найдут, отчего сцепиться!
Тянет то дать кой-кому по шее,
То объяснить – разберутся сами:
Знаете, парни, всего главнее –
То, что нельзя воевать с друзьями.
То понадеяться на «подальше» -
Что – успокоятся, стихнет злоба…
Не потому, что по званью – старший,
А потому, что родные - оба.

---

Команда Марселя Валме

[Мы быстрее!]

Герой команды: Марсель Валме
Тема: гитара
Рейтинг: R
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше
Саммари: "Гитары не может быть много. Её или мало, или - нормально."

Работа №1.
Название: У камина

смотреть рисунок

Герои (пейринг): Марсель Валме, Рокэ Алва
Рейтинг: PG
Жанр: романс
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше; песня - Канцлеру Ги.



Работа №2.
Название: У камина.

читать фанфик

Герои (пейринг): Марсель Валме, Рокэ Алва.
Рейтинг: PG.
Жанр: Виньетка.
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше; песня - Канцлеру Ги.

Тяжелые шторы превращают комнату в отдельный уютный мирок, отрезая от бьющего в окна ветра - последний зимний месяц показывает норов. Пламя свечей отражается в полированном боку гитары, наследник дома Валмон (дай Создатель папеньке долгих лет жизни!) сидит, прислонившись спиной к креслу, и не отводит глаз от догорающего камина, не решаясь выпустить инструмент из рук. Поглаживает пальцами гриф, изредка трогает струны, и на особо жалостливых звуках дремлющий под креслом Котик поднимает голову и глухо ворчит.

А Марсель вспоминает. В последние месяцы, когда случаются такие вьюжные вечера, его не выгонишь из дома. Он предпочитает полутемный кабинет, Черную Кровь и общество собаки.

(За пару недель до Зимнего Излома)

Каким по счету был этот трактир, Марсель уже и не помнил, и, казалось, они и заехали сюда только из-за разыгравшейся метели. Кэналлийцы остались в Тронко с Дьегарроном, и до Йагоры они ехали вдвоем.
Папаша Жак не признал в Алве Первого маршала Талига, а может быть делал вид - уж очень хитро поблескивали его глаза. Быстро подали какую-то еду и вино, Рокэ усмехнулся и приказал отнести все в комнату.
Уже ужин или еще обед был странный, как и разговор. В дороге Марсель молчал, а когда они остались одни, уже не выдержал:

- А что теперь?
- Теперь? А теперь, мой дорогой офицер для особых поручений, вам будет задание - съесть этот ужин.

Марсель вытянулся во фрунт, подражая солдатам Фридриха, и бодро рапортовал:

- Господин Первый маршал, хоть доблесть и присуща воинам армии Талига, но должен сознаться, противник имеет численное превосходство и боюсь, что я один не справлюсь. Поэтому хотел бы попросить помощи у командования!

И не дожидаясь, когда Алва отсмеется, продолжил:

- Соберано, это вам привычно побеждать врага, который численно вас превосходит. А я не принадлежу к дому Алва, и Первых маршалов у меня в семье нет, поэтому смиренно прошу вашей помощи, как у многоопытного полководца. Она просто необходима для того, чтобы противник был повержен в пух и прах, а также обглодан до костей.

Рокэ, к которому в последнее время стала возвращаться плоть, превращая его из духа бестелесного в земное создание, отсмеялся и открыл бутылку кагетского:

- Я никогда не поверю, что Валмон проиграл какой-то курице, тем более жареной.
- Рокэ, я никогда не пасовал таким противником, но его численное превосходство заставляет отдать хотя бы часть этих несчастных вам.
- Полагаете, я с ними справлюсь?

Ужин шел своим чередом, началась и почти сразу кончилась бутылка вина, и разговор из язвительно-ироничного обмена репликами постепенно превращался в нормальную беседу.

-Рокэ, а можешь ответить на вопрос? - победивший первого вра… первую курицу, Марсель решил сделать перерыв в сражении и насладиться духовной пищей.

Алва, который в это время отдавал должное кагетскому, которое было очень недурным, но все же, по сравнению с творениями виноделов из долины Биры…

- Говори, - еще один глоток; видно, как дернулось горло, - помнится, раньше ты так не стеснялся.
- А почему ты оставил кэналлийцев у Дьегаррона? Они же…
- Выполнят любой приказ? Ты прав, но сейчас они не нужны.

Марсель непривычно серьезен:

- Так куда мы едем? В Гальтару? Или в Закат?
- Я еще не решил.

Разговор затих, полилось вино, и они отдали должное жареной курице. Время уже перевалило за полночь, метель билась о стекла, словно прося впустить в дом, обещая ласковой кошкой свернуться у огня, но было ясно, что стоит только поддаться и открыть окно, как она моментально выстудит все, не оставив ничего живого. И, казалось, грел не столько огонь, сколько вино, уже разлившееся по жилам. Алва молчал и смотрел в окно, Марселю стало интересно, что тот видит в белом мареве за стеклом. Вьюга усыпляла, треск прогорающих поленьев обещал, что все будет хорошо, и Марсель расслабился, позволяя себе поверить в это.

Он не сразу заметил голос, будто бы вплетающийся в песню ветра за окном:

Судьба моя - звездный иней,
Звезда над дорогой дальней,
Звезда над долиной синей,
Звезда на холодной стали...

Метель гитарным перебором поддерживала голос, Рокэ пел будто бы для себя, но нельзя было перестать слушать, невозможно упустить хотя бы строчку.

Звезда моя - струнный ветер,
Струна над водою сонной,
Струна сгоревших столетий,
Струна последнего стона.

Алва пел на талиг, пальцы рук перебирали воздух, будто бы касаясь гитарных струн.

Струна моя - лунный холод,
Луна в глазах лошадиных,
Луна вошедшая в город,
Луна над мертвой маслиной.

При всей бешеной жажде жизни сейчас в Рокэ чувствовалась усталая обреченность приговоренного к смерти, и Валме почувствовал тревогу, беспокойство было несильным, но все же царапало когтем где-то под сердцем.

Мой друг, я луною призван,
Бьют землю лунные кони.
Мой друг, я луною призван,
Мне не уйти от погони...

Голос постепенно затих, тишину не разрушало ничего, ни вьюга за окном, ни треск поленьев. Марсель прятал нарастающую тревогу, скрывая ее под разговором:

- Рокэ, знаешь, а мне не хватает Котика. Плохо, что мы не взяли его с собой. Кто будет выпрашивать пряники? Кто будет сопеть под столом?
- Виконт, скажите, вам не жалко собаку? Тащить ее в неизвестность, зимой… - Алва будто бы очнулся от своего странного пения и вернулся в комнату к теплому камину.
- А себя тебе не жалко? И меня тоже?
- Ты сам сказал…
- Рокэ!
- Виконт, давайте спать, а о несчастном оставленном Котике вы будете печалиться завтра.

Когда утро вступило в свои права, Марсель удивился, что Рокэ не разбудил его, ведь Первый маршал вставал значительно раньше. Когда он спустился вниз, ему передали неизвестно откуда взявшуюся гитару и записку, гласящую:

«Спасибо, что проводил. А это - на память, ты же хотел.
Рокэ.»

Сорваться с места помешала так и не закончившаяся метель, и следующие сутки Марсель метался, как запертый в клетку зверь; когда же появилась возможность вырваться, Валме уже безнадежно опоздал.

Оллария (последняя ночь зимы).

Тихо трещат поленья в камине, в жарком пламени сгорают мысли и ненаписанные письма, тревожно вздрагивают под пальцами струны. Мелодия получается рваная и не особо красивая, все же четыре месяца - слишком короткий срок, чтобы научиться играть на столь своенравном инструменте, но Марселю все равно. Царапающие пальцы струны помогают забыться, стирают память об опоздании длиною то ли в миг, то ли в жизнь.

Котик почти по-человечески тоскливо вздыхает, ему не нравится напавшая на хозяина хандра, он не понимает ее причины. Собачья жизнь проста и незамысловата. Возможно, умей Валме сожалеть, он бы позавидовал псу. Но он не умеет. Гитара стонет особенно пронзительно, и высокий звук повисает в густом воздухе. Марсель не знает, что заставляет его повернуть голову - не звук, не движение воздуха. Надежда? Предчувствие?

- Ты в красном? Это траур по Катарине?

Фигура в алом медленно выходит из тени. Алва устало и привычно усмехается:

- Так получилось.

Работа №3.
Название: А пела она так...

читать фанфик

Герои (пейринг): Марсель Валме, Рокэ Алва, Лионель и Эмиль Савиньяк, Мария Тристрам, Бертран Валмон.
Рейтинг: PG-13 (за темы разговоров и стихи)
Жанр: юмор
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше; автор честно отрекается от стихов и песен, использованных в тексте, не дай боже ему сочинить подобное.

Никогда в жизни Марсель не думал, что он может оказаться в подобной ситуации, в страшном сне не могло привидеться ему, что его дражайший родитель будет в почти ультимативной форме требовать от него подобной гадости, да еще и…

- Итак, сын мой, я ожидаю от вас, что вы решите этот вопрос в течение следующих трех месяцев и не днем больше.
- Буду счастлив. – Понятливо кивнул почтительный, а пуще того – осторожный сын, с тоской вспоминая наставления епископа Бонифация относительно того, что «есть дело благое и непринужденное». – Батюшка, у вас будут, какие-либо пожелания на сей счет?
- Оставляю все на ваше усмотрение, – возвестил папенька, сделав знак, что Марсель может быть свободен.
- Ну и что мне с этим делать? – вопросил виконт Валме у дожидавшегося его Котика, тщательно и аккуратно закрыв за собой дверь в отцовский кабинет.

Пес почесал за ухом и радостно гавкнул.

– Кто бы сомневался, – хмыкнул Марсель и отправился на поклон к маменьке, которая, будучи женщиной, могла подсказать если не выход из сложившейся ситуации, то хотя бы приемлемый способ ее разрешения. Как показали потом события, сделал он это очень зря.

Неприятности начались почти моментально. Буквально на следующий день замок наводнили подруги и приятельницы Идалии, а с ними и их незамужние сестры, дочери и племянницы. Глядя на бесконечную вереницу дам и девиц различного возраста, положения и внешности, Марсель впервые подумал, что попал и пора готовиться к побегу. Но сбежать сразу не позволяли приличия, и потому пришлось потратить некоторое время на создание подходящего повода, а между тем проявлять все имеющиеся дипломатические способности, чтобы избежать немедленной помолвки или конфуза. Впрочем, пребывание такого количества соперничающих между собой женщин в одном месте все больше напоминало Валме военные действия. И не сказать, чтобы вялотекущие.

Спасение пришло, откуда не ждали. В ответ на почти паническое письмо с просьбой немедленно вызвать в столицу по какому-либо неотложному делу, явился сам адресат – Рокэ Алва собственной персоной. Дамы частично переключили свое внимание на регента, и виконт вздохнул спокойнее, как оказалось – зря. Повелитель Ветров, со свойственными ему очарованием и несносностью, включился в процесс выбора, напрочь забыв о том, что его вообще-то просили помочь этого самого выбора избежать. В три дня распугав тех дам, кто не попал по воздействия его очарования, Алва принялся за оставшихся. Дамы вздыхали, прикрывались веерами, падали в обмороки и нюхали соли, но своих позиций не сдавали. Возможно, Марсель даже насладился бы разыгрывающимся перед ним представлением, если бы не два обстоятельства.

Во-первых, Елена, узнав о развернувшейся мистерии, перестала отвечать на письма, а во-вторых, Мария Тристрам, приходящаяся родственницей приснопамятному Джону-Люку, несмотря на все усилия Рокэ, продолжала планомерную осаду наследника Валмонов. Утешало лишь то, что прекрасная Франческа была совершенно не в курсе того, во что вляпался ее незадачливый воздыхатель.

Не отличающаяся ни умом, ни внешностью девица в буквальном смысле изводила несчастного Валме странными разговорами, находящимися на грани приличий, а временами - и за ней. Чего стоил один разговор, состоявшийся в библиотеке однажды вечером!

- Марсель, - усиленно делавший вид, что полностью погружен в чтение, виконт едва заметно вздрогнул. Только одна из претенденток на его свободу называла его по имени. По собственному почину, кстати сказать, называла. – Вы не уделите мне немного вашего времени?
- Конечно, эреа, – тяжко вздохнув про себя - вздыхать вслух не позволяло воспитание - Валме встал, приветствуя девушку. – Чем я могу быть вам полезен?
- Некоторое время назад, - томно начала Мария, усаживаясь в кресло и расправляя складки своего пронзительно-алого платья, – мне в руки попала одна книга.
- И вы желаете узнать, есть ли она в этой библиотеке? - Марсель ободряюще улыбнулся, отчаянно пытаясь не комментировать поведение и внешний вид графини даже мысленно. А хотелось сильно. Очень.
- Да, но, право, так неловко… - Валме с интересом наблюдал, как девица старательно заламывает пальцы в попытке изобразить нервозность и одновременно выдумать причину. – Я не помню ее названия.
- О, это прискорбно, – проглотив неуместный смешок, ответил виконт, - быть может, вы помните автора?

Мария потупилась в притворном смущении и едва заметно покачала головой:

- Нет…
- Это несколько осложняет дело.

Графиня трагически вздохнула, приложив излишне бледную, на взгляд Валме, руку к не первой свежести груди.

- Но если вы…
- Простите, Марсель, - виконт с интересом проследил за внезапно начавшей собираться куда-то девицей. - Я, пожалуй, пойду.
- А как же ваша книга?
- Я… я… поищу ее позже, – Мария волне достоверно побледнела и, до треска сжав безвкусный веер, судорожно вздохнула.
- Скажите же хотя бы о чем она, - с любопытством поинтересовался Марсель, наблюдая за метаниями девы. - Возможно, я встречал ее и смогу вспомнить автора или название.
- Она…– попытки наконец увенчались успехом, и графине удалось-таки вполне натурально покраснеть. - О музыке и музыкальных инструментах.
- Уже проще, - задумчиво кивнул Валме, - об этом, к сожалению, написано не так много книг. Думаю, если вы расскажете о ее содержании чуть больше, я смогу сказать вам точно, есть ли она в нашей библиотеке. Итак, я вас слушаю.
- Вы слышали теорию одного гальтарского философа, - голосом, который, судя по всему, должен был быть загадочным, но получился смешным, начала Мария. Марсель, вдохновленный предшествовавшими приготовлениями и тоном, приготовился к незабываемым теории и диалогу. - О том, что некоторые виды нетрадиционных музыкальных инструментов требуют наличия определенных черт характера и склонностей, кроме таланта к музыке.
- Кажется, да, – восхищенно ответил Валме, начавший осознавать к чему ведет графиня. – Но признаться, я не помню деталей. Вы не соблаговолите рассказать о них подробнее?
- Если вы настаиваете. – Новый приступ наигранного смущения подтвердил сделанные минутой раньше выводы и вызвал новую волну восхищения наглостью девицы, которая граничила глупостью.
- Только если вы желаете, - не желая разочаровывать начинающую актрису, протянул виконт.
- Ну что же, слушайте, – спрятав горящие торжеством мнимой победы глаза и добавив хрипотцы в голос, ответила Мария. – Согласно этой теории человеческое тело - это тоже музыкальный инструмент, недаром же гитара так напоминает изгибы женского тела, но не в общепринятом смысле этих слов, а… ну вы понимаете, да?
- Признаться, не совсем, – с чувством произнес Валме, откидываясь в кресле и думая о то, что влип по-крупному.
- Согласно мнению этого философа, человеческое тело, а пуще того – женское, это сложный музыкальный инструмент, из которого настоящий мастер может извлечь прекраснейшую из мелодий, если обладает, как вы, например, достаточным талантом и умением…

Едва слышные шаги в глубине библиотеки, прервавшие монолог Марии, прозвучали для окончательно осознавшего, к чему ведет девица, Марселя пением Рассветных птиц. Порядком смущенная и несколько испуганная осознанием того, что у их беседы были свидетели, графиня, вспорхнув с кресла, почти молниеносно вылетела за дверь.

- Талант и умение, говорите… - сквозь сдерживаемый смех выдохнул Алва. – Это ж надо было…
- Тебе смешно, - Марсель сокрушенно покачал головой, - а я уже не знаю, куда от нее и ее разговоров прятаться.
- Так это не первый? – с восторгом в голосе поинтересовался Рокэ, падая в кресло.
- Нет, далеко не первый и даже не четвертый, – устало, с отчетливыми ужасом и отвращением в голосе, вздохнул Валме. - Она здесь уже без малого три недели.
- И? – насмешливо поинтересовался Ворон.
- И считает своим долгом заводить подобные разговоры не менее двух раз в день! – возмущенно сверкнул глазами на веселящегося герцога Марсель.
- Как интересно… - уже без насмешки, с задумчивостью в голосе потянул Алва.
- Кому как, знаешь ли! – фыркнул доведенный до белого каления виконт и, подхватив книгу, покинул библиотеку.

Если бы кто-нибудь сказал, какие будет последствия у этой краткой беседы с Повелителем Ветров, Марсель бы ему не поверил, потому что при всех своих пороках и недостатках Алва отличался отменным вкусом, в том числе и в отношении женщин. И Катарина Оллар - лишь исключение, подтверждающее правило.

Прошло совсем немного времени, которое, впрочем, показалось виконту Валме еще одной вечностью, и замок потряс грандиозный скандал в благородном семействе. Ценительница гальтарской философии была застигнута в весьма компрометирующих и однозначных обстоятельствах с другим ценителем философии и женской прелести – герцогом Рокэ Алвой. Общественность была возмущена, восхищена и шокирована появлением новой темы для разговоров. А «рыцарское» поведение герцога, с рвением и жаром, достойными лучшего применения (например, в военных целях как оружия массового поражения), отстаивавшего честь дамы, выражаясь образно, раздуло из искры настоящий пожар. Марсель и его предстоящая женитьба не выдержали конкуренции и были забыты. Увы, лишь на время.

Избавившись от внимания излишне целеустремленных дам в целом и одной из них в частности, наученный горьким опытом виконт начал искать подвох, руководствуясь вечным и непреложным законом – если вам кажется, что дела идут на лад, значит, вы чего-то просто не заметили. Дела, словно в насмешку, шли все лучше: маменька перестала усердствовать в увеличении количества дам, Рокэ - отпускать излишне ехидные шуточки в адрес Марселя, полностью переключившись на вьющихся вокруг него женщин, дамы - изыскивать все возможные и невозможные поводы и причины посетить замок, а папенька соизволил дать разрешение отбыть в столицу. Дамы вздыхали, ласкали Котика и Алву, последнего - взглядами, хотя некоторые подозрения, что только ими дело не ограничивается, несмотря на неутихающий скандал, у виконта Валме были.

Лето неспешно клонилось к закату, и нужно было собираться в дорогу, чтобы успеть добраться в Олларию до начала затяжных осенних дождей, ежегодно превращавших дороги в непроходимые болота и топи. Скорости сборов также способствовали и ежедневно приходящие регенту от кансилльера Талига письма, в которых Лионель уже перешел от просьб вернуться как можно скорее к угрозам подать в отставку и смотаться в Торку в самое ближайшее время. Или уйти в монастырь, «дабы обрести покой и отдохновение». На последнее Рокэ отвечал, что в женском отдохнуть не дадут, а в мужском слишком скучно, но сборы не затягивал. Шутки шутками, а хорошего кансилльера терять было жалко, достойную замену потом днем с огнем не сыщешь.

Неспешный путь до столицы - регенту явно не хотелось возвращаться к накопившимся делам - стал для Марселя настоящим отдыхом: никаких породистых девиц и дам, только хорошенькие и сговорчивые служанки в придорожных трактирах, не претендующие на свободу и состояние виконта. В такие моменты пока-еще-не-жених прекрасно понимал Рамиро и даже был не против последовать его примеру, но новая Октавия не ждала у окна, Валмон не Алва, а все хорошее когда-нибудь заканчивается, и ни одна дорога не может быть бесконечной. Столица встретила Валме облетающей листвой и новой сворой предприимчивых девиц и их мамаш, количество писем и приглашений ужасало, так же, как и осознание того, что отклонить их все попросту нельзя. Обреченно вздохнув, виконт героически углубился в корреспонденцию, в залежах которой и был обнаружен следующим утром сбежавшим из дворца Лионелем Савиньяком.

- "Душа моя совсем истосковалась,
И сердце плачет, ноет и болит.
Сколько терпеть мне эту боль осталось
Кто, как не ты, печаль мне утолит?

Приди же, милый мой, прошу, скорее,
Сними с меня руками мою боль,
Кто, как не ты, унять ее умеет,
Приди скорее, сердце успокой!" - восхищенно прищелкнув языком, зачитал одно из уже распечатанных посланий бывший маршал. - И часто тебе такое приходит?

- До недавнего времени вообще не приходило, - Марсель выразительно посмотрел на графа, и предложил присоединиться к разбору бумаг, коль скоро его это так забавляет.

Кансилльер Талига солнечно улыбнулся в ответ, он был весел и благостен, но от помощи ближнему своему злостно уклонился, обещав, впрочем, прислать подмогу в лице брата. Ехидные комментарии довольного собой и жизнью Лионеля порождали желание то ли вызвать Савиньяка на дуэль, то ли напиться в его же обществе. Первое было недальновидно, так как, независимо от исхода, вызвало бы неудовольствие регента, сталкиваться с которым лишний раз совершенно не хотелось. Второе к столь фатальным последствиям, по крайней мере, на первый взгляд, не вело, но спрогнозировать результаты попойки, к которой без сомнения присоединится старший-младший, было весьма проблематично. А потому по зрелому размышлению Марсель решил пить в компании еще и его враньего сиятельства герцога Рокэ Алвы. Наверное, если бы виконт знал, к каким последствиям приведет этот, без сомнения приятный во всех отношениях, вечер, он бы отказался от этой идеи, но, несмотря на уверения некоторых недоброжелателей, всеведением и всезнанием обременен не был еще ни один Валмон. Поэтому попойка состоялась, приведя к ужасающим с точки зрения Марселя последствиям – где-то между вторым ящиком «крови» и третьим – «слез» политической элите Талига пришло в голову сыграть на желание. Во что играли, память сообщать отказывалась, но написанные коряво-нетрезвым почерком записки однозначно гласили, что долг есть и должен быть уплачен в срок.

Не по-осеннему теплый вечер медленно вступал в свои права, часы мерно отбивали шестой час, а виконт Марсель Валме мучился ожиданием и выбором. Можно было бы и не мучится, но делать что-либо спустя рукава Марсель считал ниже своего достоинства, особенно если это «что-либо» касалось дамы, как бы он к ней ни относился. И потому виконт мучительно выбирал между розовато-песочным и небесно-лазоревым камзолом, чтобы отвлечься от мук ожидания. Причиной же был визит, который он должен был нанести Марии (да-да, той самой). Не то чтобы Валме плохо относился к данной девице, но мысль о том, что графиня, несмотря на едва утихший скандал, обязательно решит, что он передумал и имеет на нее виды, с особой жестокостью добивала и так не лучшее настроение.

- И что мне делать? – вздохнув, поинтересовался виконт у Котика, пес не ответил – его гораздо больше интересовал бант, повязанный ему на шею чьей-то шкодливой рукой. Марсель, не желая повторяться, подавил очередной вздох и тоже обратил свое внимание на шелковую ленту. Лента была насыщенно-алого цвета, и ответов на мучивший Валме вопрос не хранила, зато непрозрачно намекала на то, чьей рукой была повязана.
- К кошкам! – решил виконт и прибегнул к проверенному Вороном и временем способу решения неразрешимых проблем, то есть подбросил монетку. Монетка издевательски встала на ребро, но Марсель решил не отчаиваться, а принять ее поступок за совет выбрать третий путь. Вытащив наугад первый попавшийся камзол, Валме решил, что это судьба – он был зеленым. Как тоска.

То, что выбор стал и правда пророческим, виконт понял не сразу, но зато кристально ясно: провести прекрасный теплый вечер предстояло под отчетливо-панические вопли гитары и томные вздохи. Казалось бы, может ли быть что-то тоскливей и ужасней? Как выяснилось получасом позднее, не только может, но и будет. Вот прямо сейчас. Мария желала читать стихи собственного сочинения. Если судить по взглядам, то посвящены они было именно Марселю.

После философских изысканий, произведших на него поистине неизгладимое впечатление, Валме готовился к худшему, но что все настолько плохо, не мог даже предположить.

- Душа моя истерзанная плачет, - встав в преисполненную пафоса и трагизма позу, вещала графиня. - Приди ко мне, любимый, обними…
И поцелуем пламенным, горячим
Мои уста скорее опали…

Мария заламывала руки, а Марсель страдал. Его поэтическая натура с трудом переносила подобные издевательства над рифмами и законами стихосложения, но просить умолкнуть было не просто некуртуазно – пошло, и потому виконт страдал молча.

- Пусть потеряю голову от счастья, - надрывалась девушка, - Пусть не смогу я слезы удержать,
И пусть растаю я в твоих объятьях
В любви твоей хочу я утопать…

Валме внимал и думал о вечном, точнее о том, что стихотворение рано или поздно закончится, и можно будет либо сбежать, либо чем-нибудь отвлечь графиню.

- Я поцелуями тебя покрою, - вздрогнув от представшей его внутреннему взору картины, Марсель забился глубже в кресло. Где-то в соседней комнате тоскливо и пронзительно выл Котик, вечер обещал быть долгим. - Руками нежно, нежно обовью…
Нам будет очень хорошо с тобою,
Ведь я тебя без памяти люблю!

Сколько продолжался этот кошмар, виконт не смог бы сказать даже под пытками, потому что на одной, особенно неудачной строке ("Мой самый-самый необыкновенный, Прошу тебя, себя мне подари…"), его память отказала, за что он был ей очень благодарен. Едва придя в себя после пережитого потрясения, Марсель столкнулся с новой проблемой: теперь графиня желала петь, но не в одиночестве, и даже не дуэтом, а под аккомпанемент пения «очаровательной собачки», как она обозвала несчастного волкодава. Виконт искренне сочувствовал затисканному почти до невменяемости другу и хотел помочь, но сильно сомневался в том, что ему это удастся.

Мария решила, что она желает обучать пению Котика, и остановить ее было не легче, чем понесшую лошадь. Пес меж тем, не выдержав издевательств над собственным слухом и звериным чутьем ощущая нависшую над ним угрозу, сбежал в летний сад - выть на луну.

- Эреа, - Валме понял, что настало время проявить чудеса дипломатии и если не сбежать, то хотя бы попытаться, и черт с ним, с пари - он отсидит положенные часы после, когда его другу не будет угрожать смертельно опасное обучение. – При всех своих достоинствах Готти не способен к пению и, тем более, музицированию. Мне право, неловко говорить об этом, но… он безнадежен.
- Ах, Марсель, - графиня томно закатила глаза. – Вам просто не хватило терпения. Мужчины вообще редко бывают достаточно терпеливы…

Дальше виконт не слушал, Мария обладала редким даром говорить ни о чем долго, вдохновенно, с чувством, толком и расстановкой. Обычно смысл всей речи можно было понять, услышав пару фраз, но иногда, как сегодня, его попросту не было. Валме с нездоровым восторгом рассматривал букет астр, украшавший собой каминную полку, подобных образчиков безвкусицы и нелепицы он не встречал с тех пор, как из столицы убрали последние следы господина в белых штанах. Душераздирающе-розовые цветы с изумрудными листьями и стеблями, для полноты картины были поставлены в расписанную ярко-рыжими лисами вазу.

- …именно поэтому я думаю, что у меня получится, – графиня закончила вещать и теперь нежно улыбалась виконту, ожидая его реакции.
- Мне больно говорить об этом, прекрасная эреа, - Марсель подпустил в голос трагизма, что после стихов было совсем не сложно, - но боюсь, что не могу позволить вам подвергать себя такой опасности! Готти иногда бывает очень своенравен…

Договорить виконт не успел, потому что Мария, не слушая возражений, отправилась на поиски пса.

- Прости, Котик, ты был мне верным другом, но я сделал все, что мог, – пробормотал мужчина, выходя в сад вслед за графиней. С дивана раздалось смешливое фырканье, кажется, его слова все же услышали. Создатель, храни компаньонок! О том, чтобы остаться с девой наедине больше чем на пятнадцать минут, Валме боялся даже помыслить.

Несчастное животное проявляло чудеса дипломатии и изворотливости – пес, даже будучи схваченным за ленту, носился кругами, не позволяя разошедшейся графине поймать себя за ошейник и отконвоировать в комнату к клавесину, который эреа собиралась использовать для обучения. Кусаться он не пытался, видимо, прекрасно осознавая, что начав, не сможет остановиться, и Марсель его в этом прекрасно понимал и поддерживал. Поймав запутавшуюся в атласной ленте девушку, виконт снова воззвал к ее разуму.

- Мария, - называть графиню по имени было опасно, но ситуация требовала решительных мер. – Давайте лучше споем дуэтом, Готти все равно не оценит ваших усилий.
- Зато их оцените вы, Марсель, – прижимаясь сильнее, чем позволяли приличия и требовала необходимость, проворковала графиня, и Валме понял, что этот бой он проиграл еще до его начала. Девица Тристрам была твердо уверена, что лучше всех знает, что нужно наследнику Валмонов.

Часом позже, глядя, как солнце медленно опускается за горизонт, виконт с тоской думал, что лучше бы он отправился за Рокэ в Гальтары – там, по крайней мере, было тихо…

- Дынь! - истерически взвизгивала за спиной гитара, ей вторила Мария. - Как меня замучили эти тупые мужчины!
- Дынь, - стонали струны, графиня самозабвенно подпевала. - Они требуют, чтобы я пела им о битвах!
- Дынь! – рыдала гитара, все больше расходилась девица. - А я о любви петь хочуууу!!!!
- Дынь! – всхлипывали струны, но Мария не унималась. - Гизелла любит Анну!
- Дынь! – билась в предсмертных муках гитара, графиня пела. - Вальтер любит Анри!
- Дынь, - стенал инструмент, а виконт думал о том, что сделал бы за подобное издевательство Алва. - Как жаль, что они одного пола!
- Дынь, - струны все же не выдержали напора и пали смертью храбрых, - Жизнь несправедлиииваааа!

Провозгласила Мария и наконец-то замолкла. С последним утверждением Марсель был полностью согласен, но в тот миг так нежно и трепетно любил графиню просто за то, что она молчала, переводя дыхание, что счел за лучшее оставить свои мысли при себе.

- Вы просто этого не слышали! – с содроганием в голосе рассказывал следующим вечером Валме, допивая очередной бокал «Крови». – Это было не просто кошмарно, о нет…
- Ну же, друг мой, - развалившийся в кресле регент был слегка нетрезв и потому благостен. Хотя возможно, причина была в другом – сегодня он снова развлекался, организовывая собственное похищение из дворца. – Будь снисходительнее к даме.
- Это не дама! Это… - впервые в жизни у виконта не было слов, только совершенно нкуртуазные эпитеты из лексикона адуанов. – Лионель, помнишь, тот псевдостихотворный неподписанный ужас, который попался тебе на глаза пару дней назад?
- Такое забудешь… - содрогнувшись, пробормотал кансилльер, хоть и не питавший к поэзии страсти, но знакомый с азами стихосложения.
- Так вот. Теперь я знаю, кто автор! – наполняя бокал «Кровью», пояснил Марсель. - Это Мария Тристрам.
- В связи с чем такие выводы? – несмотря на проскальзывавшее в голосе сочувствие, Алва явно получал удовольствие от ситуации, косвенной причиной которой являлся.
- Вчерашний вечер был поистине незабываемым, - с чувством простонал Валме, - и очень надеюсь, что неповторимым.
- И снова мы вернулись к тому, с чего начали, - Лэкдеми явно хотел докопаться до истины независимо от желания оной. – Все было настолько ужасно?

Марсель мученически посмотрел на Эмиля и с непередаваемым выражением процитировал:

- Люблю тебя я, как никто на свете,
Тобою лишь живу я и дышу,
И для тебя пою романсы эти,
Я так твоей любовью дорожу…

Первым не выдержал Ворон: обняв диванную подушку, регент Талига, утратил остатки солидности и сполз на пол, заливисто хохоча. Минуту спустя к нему присоединились близнецы, а потом и сам виконт.

- Но это еще что, - утирая выступившие слезы, простонал Валме. – После стихов ее потянуло на музыку. Не буду описывать, что она творила с несчастным инструментом, скажу только, что пела она так, что все собаки выли!

Прятавшийся под столом Котик подтвердил слова хозяина – он выл с чувством, с толком и расстановкой.

Но шутки шутками, а время шло, и папенька был настроен весьма решительно: наследник фамилии должен остепениться и завести семью. Тем более, что в скором времени Марсель станет полномочным послом в дружественном Фельпе. Впрочем, о грядущем назначении виконт Валме еще не знал. И потому был весел и беззаботен настолько, насколько может быть весел и беззаботен мужчина, над которым нежданно-негаданно нависла угроза скорого брака. Сплетники Олларии с нежностью и трепетом обсуждали возвращение одного из первых столичных повес к привычному образу жизни.

Марсель же тем временем страдал - не то чтобы ему совершенно не хотелось жениться, но вот кандидатуры… Единственная женщина, которую он желал видеть своей женой, была далеко, а талигские дамы и девицы энтузиазма не вызывали. Это было печально. И именно в этом светлом и прекрасном состояние виконт и был найден друзьями.

- Рокэ, я не хочу жениться! – с тоской и мукой оглядывая очередную гору приглашений, почти простонал Валме. И с затаенной надеждой воззарился на регента. Алва хмыкнул и развалился в одном из кресел.
- Совсем? – флегматично уточнил Лионель, все его внимание было поглощено очередным шедевром эпистолярного жанра. Судя по лицу кансилльера это было еще одно послание от графини Тристрам.
- Совсем, – убито подтвердил виконт. – Мне не нравятся местные дамы.

Мужчины переглянулись. Столь не характерное для Валме состояние было признано консилиумом в лице регента, кансилльера и Первого маршала в корне неверным, опасным и подлежащим скорейшему исправлению.

- А если оставить в стороне здешних дам? – осторожно поинтересовался Эмиль, разглядывая удрученного виконта. Валме лишь тоскливо вздохнул. Из-под стола вторил Котик. Ему тоже не хотелось появления одной хозяйки, гораздо больше пса устраивали меняющиеся время от времени любовницы, которые, стремясь добиться расположения хозяина, всячески баловали «крошку Готти». – Юлия Урготская?

Виконта выразительно перекосило. Не то чтобы он плохо относился к принцессе, но прожить с ней всю жизнь? Нет уж, увольте.

- Иоланта и Лионелла Манрик? – лицо Марселя стало еще выразительней, а Рокэ поперхнулся вином.
- Елена Урготская? – продолжал допытываться Лэкдеми, перебирая в памяти незамужних девиц подходящего возраста и сословия, но мечтательная улыбка то и дело появлявшейся на губах Первого маршала ясно показывала, что в голосе у него были только хорошенькие горожаночки.
- Франческа Скварца, – внес конструктивное предложение Лионель, наконец-то оставивший корреспонденцию в покое. Надежда, озарившая лицо Марселя, лучше любых слов выражала отношение виконта к этому предложению.
- Значит, решено, – не участвовавший до этого момента в разговоре Алва хлопнул ладонью по подлокотнику кресла и легко поднялся. – Собирайтесь, Валме.

И видя непонимающий взгляд Марселя, все еще пребывающего где-то в тоскливых глубинах мыслей о неминуемой женитьбе, пояснил:

- Вы едете в Фельп.

Если Рокэ Алва что-то для себя решил, то воспротивиться этому почти невозможно – это Валме понял, еще в те прекрасные времена, когда был капитаном для особых поручений при особе Первого маршала Талига. Да и сопротивляться виконту откровенно не хотелось – даже если его поездка закончиться ничем, он все равно получит отсрочку. Переговоры с графом Валмоном Ворон взял на себя, Эмилю достались дамы во главе с любительницей романсов и поэзии, а на Лионеля, как всегда, свалились все государственные дела, которым занятый спасением друга регент не мог – или, что точнее, не желал – уделять время.

Первой сдалась Мария – граф Лэкдеми, шокированный количеством скармливаемого Котику сладкого, перешел в контрнаступление и одержал блистательную победу. Марсель в точности не знал, что сказал или сделал маршал Милле, но факт был, что называется, налицо. Графиня оставила всякие попытки привлечь к себе внимание виконта, и, говорят, даже собиралась уйти в монастырь. Эмиль на вопросы не отвечал, предпочитая молчать или отшучиваться, а если любопытство переходило грани разумного, посылал в Закат или к кошкам, что, в общем-то, было одним и тем же. Если же расспросы не прекращались и после этого, предлагал свою помощь в отправке по названным ранее адресам.

Папенька продержался немногим дольше, но тоже сдался под слаженным натиском регента, Арлетты и Лионеля Савиньяков. Последний буквально засыпал графа и графиню письмами, в которых умолял принять уже хоть какое-нибудь решение, пока дела не окончательно не погребли его под собой. Что и как сказал графу Валмону герцога Алва, Валме тоже не знал, но его это и не интересовало – Марсель с головой ушел в сборы.
Что взять с собой? Как правильно делать предложение? Как объяснить, почему писал так редко? Все это волновало виконта несравнимо больше, чем то, что происходило с его папенькой, маменькой и всем остальным Талигом. О том, что будет, если Франческа скажет «нет», Валме предпочитал не задумываться. Впрочем, он небезосновательно полагал, что после отказа ему будет абсолютно безразлично, на чью руку надеть браслет.

Полгода спустя счастливо женатый Марсель под укоризненным взглядом обожаемой супруги приходил в себя после празднования Зимнего Излома в компании кансилльера, Первого маршала и регента Талига. Глядя на корявую, залитую вином и малопонятную записку, виконт Валме испытывал не знакомое ранее, но от этого не менее леденящее душу чувство, что это уже было. Записка же издевательски гласила, что означенный виконт обязан провести вечер у графини Тристрам.

Работа №4.
Название: Китара.

читать фик

Герои (пейринг): Марсель Валме, Франческа Скварца-Валме.
Рейтинг: PG
Жанр: романс.
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше; легенда – жителям Южной Испании.
Посвящение: чудесному человеку и близкому другу автора.


Жаркое полуденное солнце ярким светом заливает комнату, легкий морской бриз играет невесомыми, почти прозрачными занавесями, принося приятную прохладу и желанное облегчение. Шелест моря и крики чаек сплетаются с причудливым гитарным перебором, доносящимся откуда-то с улицы. Мирная идиллия счастливой и спокойной жизни, глядя на которую даже не скажешь, что позади остались ужасы Излома и войны, охватившей почти все Золотые земли. Запах морской соли и разогретого камня мешается с тонким ароматом роз, цветущих в разбитом перед особняком саду, и каким-то особенным, присущим только любимой женщине, едва уловимым, даже не запахом - его предчувствием, на самой грани ощущений. Покой и нега наполняют комнату до краев, властно подчиняя сонливой размеренности послеобеденной сиесты.

Тонкий женский силуэт на фоне распахнутого окна напоминает своими изящными, завораживающими изгибами форму гитару, и виконт, чуть усмехаясь, вспоминает легенду. Ему кажется, что его возлюбленная и жена сошла с ее страниц, настолько невероятно, несмотря на прошедшие годы, осознание, что она ответила согласием и теперь принадлежит ему. Что она любит его.

- Франческа, - окликает любующуюся искрящимся на солнце заливом супругу Марсель. - Ты знаешь, откуда появилась гитара?

Зачарованная танцем бликов и музыкой женщина откликается не сразу, слишком сильна власть мелодии и пейзажа. Валме на мгновение задумывается о том, что она видит в кружении солнечных отблесков на воде, о чем вспоминает под гитарный напев, но мгновение уходит и Франческа, обернувшись, нежно улыбается мужу и, качая головой, отвечает:

- Нет. Расскажешь?
- Конечно, - виконт откидывается на обтянутые прохладным шелком подушки и, не отрывая глаз от стройного силуэта, начинает рассказ. - Когда-то, давным-давно, много лет тому назад, на берегу пролива, что зовется сейчас Астраповыми Вратами, жил старый отец со своей дочерью, и не было во всей Кэналлоа девушки прекраснее и добрее, и не было более искусного мастера, чем старый плотник. И все говорили, что не рождалось еще в Золотых землях равного ему.

И звали его дочь Китарой, и пела она так, как никто и никогда прежде не слышал. Когда она начинала петь, люди останавливались и слушали, даже птицы прекращали щебетать, заслышав ее пение, и волны замедляли свой бег. Но это не все: имел голос Китары поистине мистическую силу исцеления, и кэналлийцы просили ее, чтобы пела она везде, где были болезни или горести.

И вот однажды, когда над деревушкой бушевала страшная гроза, раздался стук в двери дома, где жили старый отец и его юная дочь. Когда они открыли дверь, то увидели несчастную старуху, одетую в истрепанные, промокшие до последней нитки одежды. Старый мастер и Китара развели огонь, дали старухе другую одежду и, напоив ее горячим молоком и медом, уложили спать.

Утром, оправившись, она рассказала девушке, что живет в маленькой деревушке на берегу пролива, что зовется ныне Мальдито, в устье реки Каосса. Там осталась у нее любимая, но очень тяжело больная внучка - последняя отрада в старости - а лекари не знают, как излечить ее, потому что не встречались с подобным ранее, и девочка может даже умереть.

"Вот почему я, старуха, прошла весь этот путь - в месяц и еще половину - чтобы видеть тебя, Китара, и просить спасти мою внучку", - сказала старуха и начала рассказывать Китаре все о своей внучке, час за часом, и говорила она весь день и всю ночь, и казалось Китаре, что видит она смешливую черноглазую девочку и что знала она ее всю свою жизнь. И стало Китаре больно от того, что умирает внучка старухи.

На следующее утро Китара сказала своему старому отцу, что должна она отправиться в путь, чтобы попытаться спасти внучку старухи своим пением. Вздохнул отец, потому что страшно было ему отпускать девушку в такой далекий путь, но отказать дочери он не мог. Он позвал двух своих друзей, которым верил как себе, и попросил их, чтобы отправились они с Китарой и берегли ее в пути пуще жизни. И вот, после нескольких недель пути достигли они устья реки Каосса, где располагалась деревушка, в которой жила старуха. История оказалась правдой, девочка действительно была очень больна. И Китара начала петь, и пела она так красиво, как никогда в своей жизни. Она пела и пела, и на четвертый день девочка открыла глаза и была исцелена. И был в деревушке великий праздник в честь Китары и сотворенного ею чуда, и радовались все, а пуще всех старуха и ее внучка. Но не было сердцу девушки покоя, ведь была она вдали от любимого отца.

А потому, лишь закончился праздник, она отправилась в обратный путь в родную деревню на берегу пролива, что зовется сейчас Астраповыми Вратами, где ждал ее старый отец. Но на пути назад через снежные горы Дэспера лавина погребла Китару и ее спутников. Однако богам было угодно, чтобы жила прекрасная девушка и ее, замерзшую до полусмерти, нашли охотники. Они спасли ее и принесли домой к отцу.

Китара оправилась, но холод и снег забрали у нее прекрасный голос, и не могла она более петь так, как раньше.
И горевал старый мастер и все, кто знал девушку, вместе с ним, и явилась тогда ему во сне легкокрылая эвро и сказала «Мастер, не в силах человеческих и божеских вернуть голос дочери твоей, но это не повод печалиться. Пусть не может она петь теперь, так пусть поет за нее инструмент музыкальный, подобного которому не было доныне на земле!» Проснулся старый отец и четыре дня и четыре ночи не покидал своей мастерской, а когда вышел, подарил дочери своей инструмент музыкальный, какого не было доныне на свете. И Китара начала играть. И играла она так, что люди со всей Кэналлоа приходили, чтобы увидеть этот удивительный инструмент и послушать чудесную игру девушки. И когда играла она, люди останавливались и слушали, даже пиццы прекращали щебетать, заслышав ее игру, и волны замедляли свой бег. Но это не все: имела игра Китары поистине мистическую силу исцеления, и кэналлийцы просили ее, чтобы играла она везде, где были болезни или горести.
Так и появился чудесный инструмент, который стали люди называть в честь дочери старого мастера. Но разнится говор людской в Золотых Землях, а потому зовется ныне она гитарой.

Валме потягивается и с удовольствием отпивает чуть разбавленного водой вина.

- Вот такая легенда, моя эреа, - улыбаясь Франческе, говорит он. А за окном поет в руках неведомого мастера гитара, вечно юная и прекрасная, как девушка, в честь которой была названа, неповторимая, как сама жизнь.

Работа №5.
Название: Изгибы.

смотреть рисунок

Герои (пейринг): Марсель Валме, Франческа Скварца-Валме.
Рейтинг: R (за голую спину)
Жанр: романс.

---

Команда Робера Эпине

[Команда Робера Эпине]

Команда: Робера Эпине
Тема: Сон
Рейтинг: G
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше


1. Рисунок



2. Cемейный вечер
Герои: Робер, Мишель, Морис, Арлетта, Жозефина
Жанр: драма, мистика

Эпинэ поднялся по ступеням родового особняка. Он дома, на несколько часов вдали от пестрой толпы придворных дам, удушливых, как летний зной. Не будь возможности сбегать из дворца, он бы, наверно, уже сошел с ума. Хотя нет, сойти с ума – непозволительная роскошь для Проэмперадора Олларии. Откуда раньше было столько сил? Непостижимо, как только любовь и надежда на лучшее могут окрылять человека. И еще имя – Марианна. Хватит об этом. Ты сам все решил, изволь сам искать другие способы держаться и не сдохнуть, сейчас нельзя. После – в любое время, как только захочешь.
Иноходец направился к столовой. Есть не хотелось, как обычно, но, кажется, приближалось время ужина, и Робер был бы рад встретиться с Арлеттой. Еще не помешало бы выпить шадди: вечером нужно ехать во дворец, а тело крайне настойчиво требовало одного – закрыть глаза.
Как он и надеялся, Арлетта оказалась дома. Еще одна женщина, из тех, кто помог ему в жизни. Мысль, внезапная и горькая, – какой бедой обернется общение с Иноходцем для нее? Всем, кто был к нему добр, он принес только горе. Лауренсии, Жозине и Катарине того хуже – смерть. Но сказать графине Савиньяк, что ей будет безопаснее в другом доме, Эпинэ не мог. Это было трусостью и подлостью, но без нее в доме стало бы пусто. Роберу становилось не по себе от одной мысли об этом. Жить только потому, что так нужно для других - трудно, но он старался.
***
- Робер, - приветливо улыбнулась графиня, - ты как раз к ужину, составишь мне компанию?
- Добрый вечер. С удовольствием, спасибо за приглашение.
Они прошли за стол, слуги подали еду.
За ужином Арлетта успела обсудить с Иноходцем последние полученные известия и подготовку к похоронам Катарины, но во время всего этого разговора графиня испытывала жгучее желание накормить собеседника, а затем уложить спать. Уставшие мужчины не ковыряются в овощах, обделяя вниманием мясо, уж это вдова и мать маршалов знала точно. Все же очень жаль, что взрослого мужчину нельзя накормить насильно. Герцогу Эпинэ довольно долгое время удавалось успешно игнорировать некоторые потребности своего организма, как то, еда и сон. Можно позавидовать его упорству. Арлетта завидовать не хотела, а хотела видеть сына подруги в лучшем состоянии, чем он был сейчас. Она уже говорила Роберу, что ему нужно высыпаться, но фамильное упрямство не обошло стороной и его, а дела, требующие личного присутствия Проэмперадора, находились в любое время суток.
- Принесите шадди.
Усталый голос заставил Арлетту оторваться от размышлений. Это ж какую по счету чашечку он собирается выпить за день?
- Очень прошу тебя больше не пить шадди. По крайней мере, сегодня.
- Я бы и рад выполнить вашу просьбу, но, боюсь без него упаду раньше, чем закончатся дела. – Эпинэ попытался усмехнуться.
Упрямец и глупец! Арлетта быстро сосчитала до десяти про себя, чтобы не высказать всего этого вслух. Хоть она и считала такую форму более доходчивой, но, все-таки, подобное обращение было не допустимо.
- Лучше упасть сейчас, чтобы иметь возможность подняться, чем свалится раз и навсегда. Ты нужен многим, Робер. Шадди же чересчур коварный напиток. Помнишь Сильвестра?
- Хорошо, я прислушаюсь к вашему совету и постараюсь обойтись своими силами до заката.
И эта бесплотная тень с уставшими глазами собирается мучить себя еще несколько часов? А потом, видимо, еще и еще, и так - до самого рассвета. Кажется, что спальня Иноходца - какое-то проклятое место, куда он никогда не доберется добровольно. Что ж, раз он не хочет отправляться в спальню сам, придется отправить его другим туда способом, о котором она недавно думала.
***
Спать было нельзя, но телу было наплевать на все запреты, глаза закрывались, а речь Арлетты была монотонной и только еще больше усыпляла. Скорее бы выйти на улицу – свежий воздух прогонит дремоту. Не так сложно продержатся еще пару часов, тем более, когда это нужно для жизни города. Привкус у вина, что дала графиня Савиньяк, странный, или ему чудится? Спросить, или не стоит?
- Сударь, вы слишком устали – голос точно не женский.
Кто-то тряс Робера за плечи. Он очнулся в собственном кабинете за письменным столом – и как только успел тут оказаться? За окном мерцали звезды, и тускло светила луна, а значит, Иноходец умудрился проспать все на свете, и за ним прислали из дворца. Кого?
- Похоже, наш хозяин все еще не может придти в себя. – В голосе второго человека слышалась легкая насмешка.
- Оставь. А пока, если мне не изменяет память, во втором ящике стола должно быть вино и бокалы. Разлей вино, а я зажгу свечи.
Кто эти люди, и почему они хозяйничают в его кабинете? Робер не злился, скорее ему было любопытно. Он определенно уже слышал эти голоса, но не в Олларии, и не в Агарисе, а когда-то давно. Эпинэ обернулся, одновременно боясь увидеть за спиной то, что он предполагал, и не увидеть там ничего.
- Отец… Мишель! - Робер протер глаза: чего только ни привидится.
- На этот раз узнал почти сразу, делаешь успехи, – брат поставил бокалы на стол.
- Нам нужно поговорить, и надеюсь, на этот раз никто не помешает.
Морис Эпинэ долго глядел из окна на улицу, будто пытался найти там подтверждение чему-то, наконец, он удовлетворенно кивнул.
- Можно начинать.
- Постойте … вы здесь…невозможно.
Иноходец никак не мог поверить в происходящее. Очередное видение, но на этот раз он боялся, что оно исчезнет, стоит ему только отвернуться.
- Значит, возможно. Не думай об этом, так проще для всех.
- Отец просто не хочет тебе говорить, что если мы раскроем тебе нашу маленькую тайну, там не очень-то обрадуются.
- Понимаю, – опять это проклятое слово! Ну почему он не может выражать свои чувства иначе?! Даже сейчас.
Морис Эпинэ раздал всем бокалы.
- Думаю, нужно сказать тост, - отец выжидающе посмотрел на Робера.
- Но, - Иноходец замялся, - я думал, это сделаешь ты.
- Нет, теперь глава Дома – ты, тебе и говорить.
Мишель внимательно смотрел на брата. Когда-то Робер выглядел моложе него, а теперь не понять, кто из них старший брат.
- Что ж, тогда за встречу!
Можно ли было сказать что-то другое? Они молча выпили, Робер прикусил губу, не хватало расплакаться, не для того они сегодня пришли. Нарушать тишину никому не хотелось, но времени на молчание у них не было.
- Присаживайтесь, так о чем вы хотели поговорить со мной?
- Спасибо. Скажу прямо – нам не нравится то, что ты делаешь.
Эпинэ уставился в бокал. Конечно, он подозревал, что братья с отцом не одобрили бы его выбор, да и сложно им объяснить, почему он перешел на сторону врага. Они не видели агарисской своры, не знали Альдо, и их не было на коронации Ракана. Но Робер не подозревал, что его выбор может настолько беспокоить семью.
- Могу объяснить, почему я оказался на той стороне, на которой нахожусь сейчас, и почему поддерживаю Олларов.
- Не сомневаюсь, тот выбор, что ты сделал, является единственно верным, но дело в другом, – Морис Эпинэ произнес это спокойно и уверено.
Как же говорят? Гора с плеч свалилась, кажется. Что-то похожее произошло с Робером. Ему было плевать на деда, но братья и отец, умершие за Талигойю… Он сомневался, что они приняли бы его выбор в пользу Талига и Алвы.
- О чем же тогда?
- Что ты делаешь со своей жизнью, брат?
- Прости? - Робер подумал, что ослышался.
Мишель вскочил с места, в глазах дрожали злые огоньки.
- Ты как-то сказал, что живешь за четверых, так? Посмотри на себя. Это не жизнь! Что ты творишь?! Зачем?! – Под конец фразы Мишель почти кричал.
- Зачем?! Не знаю, не я должен был выжить! – Вот он и высказал вслух ту мысль, что всегда не давала ему покоя.
- Мальчики, спокойно, - Морис встал, разводя сыновей. – Никому не дано знать, какой выбор сделает судьба – кому жить, а кому нет. Ты жив? Значит, так должно было случиться. В случившемся виновны лишь упрямство Анри-Гийома, моя покорность и моя же глупость. Не нужно брать на себя наши грехи, за них мы ответим сами. Ты понимаешь, о чем я?
- Да, - Робер хотел было возразить отцу, но понял, что возражать-то по большому счету нечему.
- Мы хотели сказать тебе об этом еще в прошлый раз, но нам не дали.
Иноходец открыл было рот, чтобы узнать, что это был за «прошлый раз», и кто им тогда помешал, но отец жестом показал ему молчать.
- Есть вещи, о которых лучше не упоминать даже здесь.
Значит, тут существует свои правила, и Робер не хотел их нарушать только ради того, чтобы удовлетворить свое любопытство. Иноходец понимающе улыбнулся Морису Эпинэ.
- Не хотел бы влезать в ваш разговор, но раз уж речь зашла о законах этого места, то почему нас не четверо?
- Ты ошибаешься.
Отец выразительно посмотрел на дверь. Кто ждет Робера за ней?
- О, - протянул Мишель, - Робер, пока есть время, я хотел сказать, что скучал. Молчи! Знаю, ты - тоже, но, пожалуйста, думай о нас меньше. Те, кто рядом с тобой, нуждаются в тебе гораздо больше нас.
Несколько секунд тишины, затем Морис заметил, что его бокал пуст. Робер отвернулся на секунду, чтобы найти бутылку и скрыть непрошеные слезы, а когда он повернулся обратно, комната уже была пуста. Он знал, что их встреча не может быть долгой, что такое прощание лучше для всех, но легче от этого не становилось.
Иноходец выбежал в коридор – быть может, он успеет догнать их? Но вместо отца с братом навстречу ему шла эрэа в алом платье. Женщину он узнал сразу. В прошлый раз он не заметил, насколько прекрасна его мать.
- Мама, - Робер почти никогда не называл ее так.
- Позволь, Ро.
Жозефина просто обняла сына.
- Надеюсь, ты простишь мне мою сентиментальность.
Робер не знал, что говорить. Нужны ли слова? Мать будто бы стала моложе, и косы ее вновь были черными.
- Я хотел попросить прощения.
- Не стоит, ты ни в чем не виноват. Так зачем тратить на это время, лучше составь мне компанию.
- С удовольствием, куда тебя проводить?
- Куда пожелаешь, я так люблю этот дом, что мне будет приятно просто пройтись по нему рядом с тобой.
- Вашу руку, эрэа.
Они медленно шли по коридорам дома, с Жозиной было приятно просто находиться рядом.
- Хочу тебя попросить чаще думать о тех людях, которые живы и любят тебя. Я о той женщине, если ты не понял. Она мне нравится, не лишай ее права выбора.
- Я не хотел бы говорить об этом.
- Просто подумай. А сейчас расскажи, как ты.
Иноходец не мог сказать матери правду, но и соврать не мог. Поэтому он промолчал, но она все поняла и без слов.
- Ро, мальчик мой.
Рука матери ласково погладила его по голове, никто другой не мог успокоить так, как она. Робер собирался сказать матери о том, как сильно он её любит, когда заметил огромную крысу у левой стены. Мать крепче сжала его руку, она боялась, только кого?
- Тебе нужно уходить. Быстрее!!
- Но я не могу оставить тебя здесь одну. Жозина, я …
- Потом, - оборвала его мать.
Дверь в одну из комнат была открыта, и Жозина толкнула Робера туда и захлопнула за ним дверь. Он не ожидал такой силы от женщины. Сначала Иноходец думал, что все просто: нужно лишь обернуться и открыть дверь, но, сколько бы шагов он ни сделал, расстояние между ним и дверью не уменьшалось. Потом он бежал, а дверь тонула в темноте.
Нееет!
Иноходец проснулся от собственного крика. Он был в своей постели, значит, произошедшее было всего лишь сном. Но все же, он надеялся, что «потом» Жозины когда-нибудь случится.


3. Иногда сны - это всего лишь сны
Герои: Робер Эпинэ, Рокэ Алва
Жанр: ангст
От автора: весь возможный ООС прошу соотносить с тем, что это сон

Плохо освещённая улица петляла и свивалась кольцами, складываясь в какой-то запутанный лабиринт. Одинаковые стены, сложенные из невзрачного серого камня, тянулись с обеих сторон.
Он не помнил, как оказался здесь. Он шёл вперёд, не задумываясь о том, куда и зачем. Ему и в голову не приходила мысль остановиться или даже развернуться. Он просто шёл.
Должно быть, в этом не было никакого смысла, как и во всей его нелепой и запутанной жизни. Сколько раз он смотрел на себя в зеркало, пытаясь понять – почему именно ему суждено было уцелеть, выжить, пройти через всё? Почему он, а не Мишель, должен был стать герцогом Эпинэ и унаследовать вместе с родовым доменом титул Повелителя Молния и развязанную им самим гражданскую войну? Впрочем, окажись на его месте Мишель, всё было бы иначе. Уж он-то точно не закрывал бы глаза на ошибки и недостатки Альдо, не жалел бы гордость сюзерена, хваля его навыки наездника, не шёл бы у него на поводу и, конечно же, не позволил бы использовать себя и Эпинэ в политических играх принца в изгнании. Он бы не стал выжидать, колеблясь и сомневаясь, чтобы вытащить Ворона из Багерлее – и успел бы раньше Придда. Он бы не позволил Альдо раз за разом нарушать клятвы и договоры. Не позволил бы обидеть Мэллит. Вовремя поговорил бы с Диком. Защитил бы Катари.
А внутренний голос насмешливо шептал: «Посмотри на Окделла. Вы с ним похожи. Два никому ни нужных и ни на что не способных человека, которых пощадила слепая судьба. Может, только таким и уготовано остаться в живых на Изломе времён?» И он изо всех сил старался не думать о том, что этот голос до боли походил на голос деда, старика Анри-Гийома.
- И это – мой наследник? – На лице покойного герцога написано отвращение, в его голосе сквозит ледяное презрение. Он стоит прямо перед Робером, положив руку на рукоять шпаги, и пистолет, зажатый в руке, хоть и опущен, но всё равно внушает беспокойство.
Иноходец отшатнулся в сторону, но тут же понял, что никого нет. Как будто лабиринт услышал его мысли и воплотил их в пугающее, но зыбкое и нематериальное видение. Он потряс головой. Эти серые стены давили на него, подавляя волю и разум, и как бы ни пытался он сбросить наваждение, ничего не получалось. Он снова шёл по пустой улице, и стены снова тянулись по обе стороны от него – серые, как и небо над его головой.
Впереди послышался неровный перестук копыт. Цок-цок-цок- цок… Робера затрясло – не то от внезапно настигнувшего его холода, не то от липкого мерзкого страха. Он хорошо знал этот перестук. Перед его взором почти явственно предстали упитанная пегая кобыла с очень длинным светлым хвостом и уродливая маленькая девочка верхом на ней, хотя в действительности он ещё не могу их видеть – цокот копыт доносился из-за очередного угла и приближался очень медленно. Робер остановился – сил идти навстречу у него уже не было.
- Я сказала, что заберу, и заберу! – некрасивая девочка кривит губы. – Почему ты не идёшь? Ты пойдёшь со мной! – требовательные интонации вдруг сменяются капризными, чуть ли не просящими: - Ну почему ты идёшь? Хочешь, я отдам тебе другого? Он мне не нужен. Ты нужен, а он нет. Ты никому больше не нужен, только мне! А он всем нужен, но я отдам. Хочешь?
- Кто… о ком ты говоришь? – горло пересохло, и Робер едва узнаёт свой хриплый голос. Он облизывает сухие губы, которыми так трудно шевелить.
- Твой брат! Я отдам его. А ты уйдёшь со мной. Почему ты не хочешь идти? Тебя ведь никто не любит, никто не ждёт. Меня мама тоже не любили, и я ушла. Зачем тебе оставаться?
- Я… я не могу. Меня ждут. Я нужен…
- Кому? – девочка срывается на визг. – Кому ты нужен?! Ты мне нужен! Я хочу тебя, я сказала, что заберу, и я заберу! Заберу!

- Ваша главная проблема, Эпинэ, это неуверенность в себе, - донёсся из-за спины знакомый насмешливый голос. Робер обернулся и увидел перед собой Ворона. Когда он снова посмотрел вперёд, там никого не было. Ни кобылы, ни её страшной наездницы. Они исчезли – точно так же, как призрак его отца.
- И при чём тут моя неуверенность в себе на этот раз? – устало и без какого-либо интереса спросил Иноходец.
- Вы не пытаетесь вступить в бой. Будь на вашем месте кто угодно другой, я бы поверил, что вам не хватает смелости. Но вас я знаю достаточно, чтобы понимать, что с этим у вас всё в порядке. Вы не пытаетесь бороться, потому что, во-первых, не верите в свои силы, а во-вторых, считаете, что эти твари правы и вам действительно не стоит жить. Откуда такое стремление к смерти, признайтесь? Мне казалось, у вас в жизни всё не так уж и плохо: с вами любимая женщина, вас больше не беспокоит господин в белых штанах, а бремя власти вы несёте только формально. В чём же дело?
- Я отнюдь не стремлюсь к смерти, Рокэ. В конце концов, если бы они были, я бы просто согласился на предложение.
Ворон рассмеялся.
- Какое предложение, о чём вы? Это же просто сон.
- Вы всегда так говорите, - мрачно отозвался Робер.
- Иногда сны – это всего лишь сны. Эпинэ, поверьте специалисту: здесь нет никакой угрозы. Вы просто устали. Когда-то я говорил это покойному Сильвестру, теперь скажу вам: чтобы победить своих врагов, нужно их пережить, только вот, почему-то, враги своё здоровье обычно берегут и не злоупотребляют шадди и бессонными ночами.
- Тогда и вы тоже - сон, - печально вздохнул Робер.
- Конечно, - охотно подтвердил Ворон, – разве наяву я бы стал с вами так вежливо разговаривать?
- И что вы мне предлагаете делать?
- Рассмеяться в лицо собственным страхам, проснуться, посмотреть на себя в зеркало, ужаснуться и позволить вашей женщине позаботиться о вас. Если вы не уверены, что выдержите бой, то выбирайте место для него сами. Свой бой, Эпинэ, вы лучше всего ведёте, когда вам есть, кого защищать. Если же вам некого будет защищать, то вы и драться не сможете. И… в этом мы с вами похожи.
- Похожи? – с невольным смешком переспросил Иноходец. – Может быть. Но вы действительно защищаете тех, кто стоит за вашей спиной. А я на это не способен. Я не сберёг Альдо, я убил Моро, которого вы доверили мне, я не смог вытащить вас из Багерлее, я не защитил Катари…
- Чушь, - голос Ворона зазвенел сталью. – Вы слишком много на себя берёте. Обвинять вас в том, что вы не спасли господина в белых штанах, столь же глупо, как обвинять в его грехах Матильду Ракан лишь потому, что она его таким вырастила. Вы всегда поступали правильно – во всём, кроме одного. И знаете, о чём я говорю? Не о ваших гипотетических предательствах. А о вашей дурацкой привычке во всём винить себя. Лучше бы поделились ей с моим бывшим оруженосцем, ему не помешает.
- Но я действительно виноват!
- Виноват? – Алва блеснул глазами и склонил голову набок, напомнив своего крылатого родича. – И перед кем же?
- Перед Альдо, перед Катари, перед вами…
- Ваш самозваный сюзерен, как и ваша сестра, мертвы, и оба – по своей вине. Всё же, что вы должны были мне, я вам прощаю. Слышите? А теперь просыпайтесь уже, наконец. Я-то, конечно, вам снюсь, но мне уже давно пора. Дела не ждут, знаете ли.
Рокэ насмешливо поклонился и исчез.
Робер сморгнул. Серых стен больше не было – они то ли растворились в вечерних сумерках, то ли их, как и всего остального, не существовало в принципе. И вместе с этими стенами, казалось, ушла и тяжесть, давившая на него последнее время – тяжесть, называвшаяся чувством вины.

Он открыл глаза. Сон ещё стоял перед его глазами – но не давящим воспоминанием, а обещанием чего-то светлого. Хотя, если бы кто-то спросил его, что именно ему снилось, он бы вряд ли смог ответить.
Он поднялся с постели. Темнота комнаты немного напрягала; он взял кремень и высек искру, чтобы зажечь стоявшую на прикроватном столике свечу. Пламя неуверенно тронуло фитиль, но вскоре освоилось и начало свой завораживающий танец. Тени испуганно метнулись к углам спальни, сжавшись и уже совершенно не пугая. На душе стало неожиданно светло и легко, как будто маленький огонёк одним махом спалил все тревоги и сомнения. Или же дело было во сне?..
Робер покачал головой, поставил свечу обратно на стол и снова лёг. До утра было ещё далеко, и этим временем стоило воспользоваться с умом.


4. На прощанье
Герои: Робер, Катари
Жанр: драма

Свеча давно погасла. Робер приподнялся на локте, всматриваясь в темноту дворцовой спальни. Сегодня его уговорили не ехать домой среди ночи, и он наконец-то добрался до покоев, отведенных во дворце Проэмперадору Олларии. Если б он не лег, то просто уснул бы за столом.
Странно. Вряд ли он спал больше двух часов, но голова была на удивление ясной. Почему он проснулся? Он давным-давно не просыпался сам.
Тишина. Слегка колышутся занавески. Заглядывает любопытная звезда.
Что?..
- Ой… я тебя разбудила? - виноватый полушепот заставил вздрогнуть. Не может быть! Но теперь он внезапно видит в слабом свете возле окна едва различимую фигуру. Миг - и сначала неясный силуэт проявляется, обретает знакомые черты. Бледное лицо словно светится в полумраке. Нет. Ее не может быть здесь! Ее же нет, нет, нет…
- Я зашла попрощаться.
Она подходит ближе. Звездный свет как будто следует за ней, он видит ее теперь ясно, до последней черточки - свободное серое платье, светлые косы, печальные глаза. Катари! Но как?..
- Катари! - хотел сказать, но горло перехватило, получился какой-то хрип. Но это же она! Как же так? Она жива?!
- Я, - знакомая несмелая улыбка. - Нет, нет, не вставай. Я посижу с тобой немножко.
Подошла, присела на краешек кровати. Робер, решившись, осторожно коснулся ее руки. Обычная, теплая рука, тонкие пальчики легонько сжали в ответ его ладонь. Ну конечно, она жива, это был просто кошмар, новый кошмар незадачливого Повелителя Молний. А на самом деле ничего не было. У нее родился сын, и она жива! Жива! Он не заметил, как произнес это вслух. Сестра чуть вздрогнула.
- Нет… Прости, - она отпустила его руку, отвела взгляд. Бессознательно потрогала косу. - Не знаю, почему, но мне как будто разрешили… проститься. Хорошо, что ты здесь. Я не могу… - она запнулась. - Не могу уходить далеко.
А ведь он собирался ехать домой! Не явись в последний момент курьер с донесением…
- Это ты прости, - быстро сказал он. - Я не смог тебя защитить, а должен был!
Он хотел не это. Но… невозможно. Как сказать "Прости того, кто тебя убил"?!
- Не вини себя. За это - не вини, - решительный взгляд. - Я знала, что скоро умру. Не знала, как, но скоро.
"Ты знала?.." Легкое утвердительное движение ресниц.
- Я только не думала, что так быстро, - она улыбается чуть виновато. - Не жалей. Никогда обо мне не жалей. Я выбрала сама. Это… плата.
- Катари, о чем ты? Неужели ты хотела… умереть?
- Не хотела. Теперь уже нет, - она задумчиво смотрит в окно, - Раньше - да. Очень.
- Но почему?
Да, теперь заметно, что она изменилась. Взгляд стал другим. Спокойнее? Тверже?
- Я устала бояться. Всю жизнь бояться, с детства. Я рано узнала… Но страх, мне кажется, был еще раньше. От мамы. Страх никогда не уходит. С ним можно свыкнуться, притерпеться, ведь так было всегда. Но как же тяжело… Я устала лгать - всем, даже тебе. Ты - ты ведь знаешь?
Да, он знал. Рассказ Арлетты потряс его - даже не столько подлостью случившегося, сколько простотой. Не злоба, не стремление к власти, даже не страх. Просто Каролине Борн так было удобнее - считаться женой графа, жить с возлюбленным. Хотя страх и пришел потом - неизбежной расплатой. Но Катари… Создатель, ну чем же она-то заслужила все это?!
- Знаешь, - кивнула она. - Ну вот. Вот кто я… была… на самом деле. Милостью моей матери и, - ее голос стал сухим и холодным, - старого друга ее семьи. Да, семье Борн есть за что благодарить графа Штанцлера. Мне всю жизнь приходилось помнить о его доброте.
- Почему я не пристрелил эту старую дрянь! - вырвалось у него.
- Зачем? - горько улыбнулась она. - Не один, так другой… Если ты впустил в свой дом беду, не удивляйся, что дом разрушен. Не он все это начал.
- Неужели ты простила?..
- Робер, я простила тех, кто обрек меня платить за свои грехи. Я сама теперь не лучше. Да, да, не хмурься, ты ведь далеко не все знаешь. А этот старый мерзавец… Ты не поверишь, но мне все равно. Он проиграл. Был хитрым, сильным, держал в руках столько жизней - и проиграл во всем. Умер, как пес, и ничего не осталось. А у меня - сын. Сын, и Талиг, и ты… ты плачешь обо мне… А я думала, уже некому.
- О чем ты говоришь? - не понял Робер. - Да весь город оплакивает тебя!
- Нет, - покачала головой Катари, - Не меня. Новую святую. Им всем нужна королева, символ, святая, а я… я никому не была нужна. Только тебе, - она ласково коснулась его побелевших волос.

- Неправда, - упрямо сказал Эпинэ. Она не должна так думать, это же несправедливо! - Тебя многие любят. Эрвин, и Карваль, и Глауберозе, и даже… - он чуть было не ляпнул "Дикон", вовремя спохватился, - Ворон…
Она вздрогнула, и Робер проклял свой длинный язык. Ну что он за дурак! Напоминать ей, сейчас…
- Прости…
- Ничего, - мужественно улыбнулась она. - Что толку теперь… Но как жаль, что он далеко!
- Ты хотела бы его сейчас увидеть? - он все же решился спросить. Зачем?
- Хотела бы, - без колебаний подтвердила сестра. - Очень. Увидеть, да… и все рассказать наконец, все, сама, до конца, но больше всего на свете…
- Катари, ты… - ну зачем он полез?! Разве можно…
- Больше всего на свете, - прищурилась Катари, - я бы хотела надрать ему уши!
Она тихонько прыснула, взглянув на ошеломленное лицо Повелителя Молний.
- Да! И не думай, что я шучу! Я почти год хотела с ним объясниться, а он… Сбежал, и все!
- Но он же не мог… Ты ведь знаешь о проклятье?
- Вот только не надо мне его тут оправдывать! У каждого свое наследство - попробовал бы он жить с моим! Ну да, проклятье у него! Да знал бы он… Знал бы он, что такое настоящее проклятье!
Она резко отвернулась. Робер не видел, но ясно представлял, как она изо всех сил сдерживает слезы.
- Не сердись, - попросил он, чувствуя себя ужасно неловко. Она тяжело вздохнула.
- Я не сержусь. Я просто очень расстроилась. Так мало времени! Сначала ложь, потом война - и все. Мы даже поговорить толком не смогли. И не простились.

- Он пытался защитить тебя, - уверенно сказал Робер. - И только поэтому… Пойми, когда умирают все, к кому ты прикоснулся, иначе невозможно!
- Только поэтому? - невесело улыбнулась сестра. - Да, конечно, он бы постарался защитить меня, если бы так думал. Потому что считал это своим долгом. Он всегда делал именно то, что должен, что бы о нем не говорили. Знаешь, а я ненавидела его за это. Честно, ненавидела.
Ну да. Как будто она умела ненавидеть!
- Неправда. Ты на него злилась только потому, что любила.
- Да, любила, - вздохнула Катари. - Но… Просто он был всегда прав, а я всегда виновата, и… легче ненавидеть других, чем себя. Давай не будем об этом, - она чуть принужденно улыбнулась. - Поговорим лучше о тебе. Ты ведь скоро женишься?
Робер вспыхнул.
- После Излома… Барон… Катари, но ты…
- Не надо оглядываться на меня, - покачала она головой. - Ни в коем случае! Я никому не принесла счастья, никому, а ты… Я так хочу, чтобы у тебя все было хорошо! Больше всего хочу. Один настоящий брат у меня все-таки был. Хоть я и не заслужила.
- Катари, ну что ты! У тебя есть брат - граф Ариго.
- Брата я потеряла. Я ведь предала его, как мама, как… все мы. Да, я не могла иначе, но…
- Ты не виновата!
- Виновата, - она закусила губку. - Представь себя на моем месте, и ты поймешь. Я рада, что теперь он все узнает. И, может быть, простит, теперь ведь можно. Живая, я бы не посмела попросить у него прощения. Я бы вообще не посмела ничего рассказать, молчала бы и дальше.
- Катари… - ну что сказать ей, как утешить? Что Жермон ее простит? Конечно, простит, разве можно ее осуждать?! Арлетта говорит, он благородный человек…
- Неважно. Теперь все неважно. Все позади, и все долги отданы.

Она поднимается. Где-то вдали бьют часы. Робер, как в тумане, видит печальные глаза и ласковую улыбку.
- Подожди, куда ты? - он торопится встать, удержать ее. Сестра качает головой:
- Не надо. Я не хочу… Нет, ты живи, пожалуйста, - маленькая рука ложится на плечо, и он опускается на подушку, словно разом лишившись всех сил. И почему-то закрываются глаза. - Ты спи, - шепчет она.
И уже почти во сне он, кажется, чувствует, как лба тихонько касаются теплые губы.

…Он проснулся резко, как от толчка. В комнате никого не было, в окно ярко светило утреннее солнце. За дверью приглушенные голоса. Ну да, кто-то рвется к Проэмперадору, а Сэц-Ариж решительно не пускает. Надо вставать. Робер провел рукой по лбу. Голова была ясной, он наконец-то выспался. Хорошо, что не поехал домой. Хорошо… и что-то еще? Он задумчиво смотрел, как ветерок шевелит занавески. Голоса стихли, потом раздался бой часов, и тут он вспомнил.
Катари!
…Что это было? Сон? Но такой реальный… Он ведь давно уже не видит снов! И Катари… Она была совсем настоящей!
"Я зашла попрощаться"…


5. Дыхание детства
Герои: Робер, Мишель, Серж, Морис и Жозина Эпине. Арлетта Савиньяк, Марианна.
Жанр: флафф
От автора: дети, много детей и возможен ООС.

Связно мыслить становилось все труднее и труднее. Работа, в любое время дня и ночи, в любой день недели, в любом состоянии – не прихоть, не глупость, а необходимость, с которой приходилось мириться. Жаловаться некому, да и жалобы не помогут – кто, если не он?
Робер устало потер глаза. Мягкий, обволакивающий свет от расставленных в разных углах комнаты свечей убаюкивал, веки тяжелели, пальцы отказывались слушаться. Клемент, удобно устроившийся на плече хозяина, что-то укоризненно пропищал – кажется, ему тоже пришлось не по душе состояние хозяина. Эпине тяжело вздохнул.
С каждым днем сон становился все более непозволительной, хотя и такой желанной, роскошью. А что делать? Судьбу не выбирают, равно как и участь. Всему виной то ли козни Леворукого, то ли излишняя любовь Создателя – ведь говорят же верующие, что больше всего испытаний выпадает на долю тех, кого Он выделяет из множества. Если не лгут, то повелителю молний прямая дорога в Рассветные Сады. Хотя, конечно, думать об этом не хотелось. Да и в Закате компания повеселее.
Тихо отворилась дверь, и служанка, почтительно поклонившись, поставила на стол чашечку с ароматным шадди. Робер удивленно выгнул бровь – за все время его пребывания во дворце морисский орех еще никогда не выглядел так соблазнительно. Чаще это было просто отвратительно горькое пойло, пить которое приходилось практически через силу. Девушка, неправильно поняв причины изумления герцога, принялась торопливо объяснять:
- Графиня Савиньяк решила, что вы сидите уже достаточно давно, чтобы захотеть вернуть ясность мыслей, и потому приказала мне отнести вам шадди, монсеньор… Но, если вы не желаете его попробовать, я сейчас же уберу…
- Нет, стой! Оставь! – перебил служанку Робер, придвигая чашку ближе к себе. – Передай эреа Савиньяк мою благодарность. И можешь идти. Спасибо.
Девушка сделала реверанс и торопливо покинула кабинет проэмперадора. Эпине, пару секунд поколебавшись, сделал глоток. Вкус напитка вполне соответствовал его аромату – яркий, насыщенный, с легким пряным оттенком. Губы мужчины невольно растянулись в довольной улыбке. Безусловно, Арлетта все больше и больше очаровывала его – хотя, казалось бы, куда уж дальше.
Однако стоило только чашке опустеть, как Эпине почувствовал, что что-то здесь было явно не так. Потому что последние крупицы силы воли, на которых все это время держалась его бессонница, наконец-то исчезли, подхваченные то ли сквозняком, то ли дыханием незваного гостя, который еженощно прятался в тени, дожидаясь подходящего момента для того, чтобы заявить свои права и занять свое место. А, скорее всего, они просто истоньшали в достаточной степени для того, чтобы просочиться сквозь мглу и исчезнуть в пламени, далеком пламени, танцующем в каменном чреве камина...
***
Солнечные лучи игриво кусают за нос и пытаются пробраться под ресницы спящего мальчика. Обитатели дома тихо суетятся, занятые одним общим делом – они составляют заговор, такой, чтобы маленький Робер ничего не понял. Возле дверей его комнаты сидит на маленькой табуреточке Мишель. Он старше брата всего на год, и потому сейчас чрезвычайно горд собой – родители посвятили его в свои замыслы, тем самым в очередной раз показав, что он уже совсем взрослый. Еще бы, ведь ему уже, как-никак, целых шесть лет! Это младший, которому как раз сегодня исполнится пять, еще ребенок, а он, Мишель, уже вот-вот станет настоящим мужчиной. Прямо как папа и Серж. Уууу, Сержу уже пятнадцать – ишь, какой важный! В следующем году уедет в Лаик… Ну, а им не больно-то и хотелось! То есть, хотелось, но…
Мишель не успевает закончить мысль. За дверью начинают сопеть и возиться – проснулся именинник. Теперь самому главному стражу надо срочно бежать вниз и предупреждать всех о том, что пора прятать подарки и затихать по углам, чтобы не испортить так тщательно продуманный сюрприз.
Они как раз успевают спрятаться, когда на лестнице слышится легкое шлепанье босых ступней по ступенькам. Робер трет глаза кулачком – вредное солнце все-таки не дало ему поспать еще хоть немножко, то и дело находя лазейку, даже сквозь одеяло, и щекоча шею обещанием светлого, ясного дня, который целиком и полностью можно будет провести так, как ему захочется.
- Мама, папа, вы где? – удивленно зовет мальчик, когда никого не находит в столовой. Он же уже проверил – в спальне их нет, в кабинете тоже… Может быть, они ушли в часовню, рассказать создателю о том, какой сегодня невероятный день? Но тогда бы они уже давно вернулись… наверное. Робер смотрит по сторонам. Определенно, что-то изменилось, но что – он в упор не понимает. На его лице застыло выражение какой-то беспомощной растерянности. Первой не выдерживает Жозина – быстрым шагом она выходит из своего укрытия в одной из ниш и обнимает свое сокровище. Счастливая женщина – у нее было четыре клада, каждый из которых стоит тысячи счастливых жизней. Ее четверо мужчин. Всегда четверо…
- Доброе утро, мой милый! – герцогиня счастливо улыбается, гладя сына по мягкой щеке. Робер жмурится – мама всегда такая теплая, такая хорошая, самая лучшая… Разве может быть в мире кто-то более прекрасный, чем она, или хотя бы в половину такой же замечательный? Нет, таких просто не бывает. Глупости. В сказках все пишут про королев, живущих в богатых дворцах, а чем она, герцогиня, хуже какой-то там непонятно, совершенно чужой ему королевы? Если ему когда-нибудь и придется драться за женщину, то только за нее. Мама – святая. Хотя, конечно, духовник сказал бы, что так нельзя, что Создатель не простит такой дерзости…
Робер никогда особенно не любил выдумки. Он и в церкви частенько молится не святым, а людям – тем, которых знает, которых видит, каждый день или совсем редко, которые есть на самом деле, а не только на странных мрачноватых рисунках. Ведь если бы на самом деле существовали все эти святые, он бы их обязательно увидел. А как же иначе?
- Доброе утро, мама… - мальчик поднимает на нее свои ясные глаза и набирает в грудь побольше воздуха. - А где все остальные? Куда они убежали? Они вернутся? А можно мне с ними? А что сегодня на завтрак? Как мне лучше их искать – до еды или после еды? А кроме каши ничего нет? А чем так вкусно пахнет с кухни?
Морис Эпине не в силах сдержать тихого смешка – воистину, на его супругу обрушился целый град вопросов. В этом был весь Робер – пришел, увидел, заболтал до полуобморочного состояния. Вырастет толковым мальчиком – может статься, даже и маршалом станет. Первым, не первым – значения, в сущности, не имеет. Главное, чтоб не последним, а там уж – как получится.
Тем временем, его супруга терпеливо разъясняет сыну, что произошло:
- Пока ты спал, дорогой, они решили отправиться на прогулку, в поле. Они уже вот-вот вернутся, так что нет нужды тебе идти за ними, да и не стоит – сейчас цветут маки, голова закружится – а потом будешь целыми днями спать.
Мальчик угрюмо куксится – он не ожидал от отца и братьев такого предательства. Уехали и даже не позвали его с собой! Тем более, сегодня у него день рождения, и так делать просто-напросто некрасиво. Зато мама осталась здесь, вместе с ним. И это – самое главное. Он послушно идет умываться, когда Жозина мягко указывает ему на ванну. Стоит только ему выйти из комнаты, как заговорщики тотчас же выбираются из своих укрытий – и вот уже все, абсолютно все меняется.
Когда через пять минут Робер возвращается, он не может сдержать радостного вскрика – это же настоящий праздник-сюрприз! И никто никуда не уезжал – они просто прятались! Да-да, он ни минутки в этом не сомневался, он так и знал, что они где-то поблизости. Просто хотят сделать ему подарок, который он не скоро забудет.
Пока взрослые рассаживаются за столом, Мишель тихонько передает брату какую-то мелочь, которую так крепко держал до этого в кулачке. Робер растеряно моргает – это та самая глиняная свистулька, которую Мишель несколько месяцев назад выменял у одного мальчишки, отдав тому свой самый любимый кинжальчик. Он потом долго гордился своим приобретением и никому его не давал, даже маме – вдруг разобьет.
- Это тебе на день рождения! – довольно улыбается брат, а именинник по-прежнему не знает, как ему быть. Веть Мишель так любил эту свою «находку!» - Я ее для тебя выменял! – добавляет средний брат, развеивая все сомнения Робера. Он счастлив – ему с самого начала понравилась свистулька, а выторговать ее у брата он не мог. Просто потому, что брату она, наверное, была нужнее. Наверное. Он так думал, по крайней мере. До этого самого момента.
Подарков дарят столько, что глаза просто разбегаются. С чего начать? Тут книги – хорошо, что он уже умеет читать! – и игрушки, самодельное оружие и деревянные лошадки. Казалось бы, что еще нужно пятилетнему мальчику для того, чтобы чувствовать себя счастливым? Да ничего, по сути, вот только папа приготовил ему еще один сюрприз.
- Пойдем, сынок, мне нужно кое-что тебе показать…
Морис Эпине берет сына за руку и повел на улицу. Робер с любопытством вглядывается в лицо отца, пытаясь понять, что же это за загадка, если с ними не идут ни Мишель, ни Серж, ни мама. И видели ли они когда-нибудь то, что папа собирается показать ему? Или это только для него? Однако Морис сохраняет спокойствие, ничем не выдавая ни своих замыслов, ни своих тревог, если такие и были. В конце концов, имениннику приходится с этим смириться и просто следовать за ним.
Отец и сын останавливаются в небольшой рощице. Прямо напротив них то ли доживает свой век, то ли готовится пережить всех остальных удивительное дерево – абсолютно белая, без единой иголочки, ель. Мальчик замирает, изумленно разглядывая это странное место, а старший Эпине улыбается и треплет его по голове.
- Запомни, мой мальчик, то, что увидишь сегодня. Но никому об этом не рассказывай – даже мне. Потому что каждый из нас видит только то, что должен видеть, и знает только то, что должен знать. А теперь – жди, они сейчас появятся.
- Кто – они?
- Жди, Робер, жди, ты сам все поймешь, когда придет нужное время.
Мгла тихо обнимает долгожданных гостей за плечи, кутает их в теплый плед вечерней неги и зажигает какие-то странные, фантастические огоньки в самых дальних уголках леса. Мальчик восхищенно вздыхает – так не бывает, чтобы было так ярко, так волшебно, почти как в тех книжках, что раньше читала ему на ночь мама. Вдалеке слышится тихое ржание лошадей, стук копыт, голоса всадников и звуки горна. Кажется, будто деревья в почтении расступаются перед приближающейся процессией…
Робер старается не дышать и не шевелиться – вдруг он не увидит, кто же это, что же на самом деле происходит? Но вот, наконец, он видит языки пламени – или, может быть, это не пламя, а лишь вихрь огненно-рыжих листьев, сопровождающий четверых всадников? Хотя… почему четверых? Одна из лошадей свободна… Странно, ведь это же наверняка Осенняя Охота – кто же еще! Но тогда кто – четвертый? Ведь должен же быть четвертый!
За спиной слышатся легкие и быстрые шаги – и вот на поляну уже выбегает… Серж? Нет, не он, скорее, Мишель, но сильно повзрослевший. Робер, сам не понимая, что делает, идет за ним следом, а брат, подошедший уже к остальным всадникам, ловко перехватывает поводья свободной лошади. Мальчик легонько касается его руки, и – видение может быть осязаемым? – Мишель оборачивается к нему.
- О, Робер, ты уже здесь! Подожди секунду, дай только мне запрыгнуть в седло…
Брат вскакивает на лошадь и подает мальчику руку, жестом приглашая забраться к нему. Именинник согласно кивает – и вот он уже сидит в седле прямо перед Мишелем, а кони несутся, огромными копытами будоража землю, пробуждая ото сна духов разноцветной осени. Гончие псы рыжих ветров рыскают по лесу где-то перед ними, ревут горны троих других охотников, а братья просто летят вперед, туда, где ждет их мечта – та, которой они еще не знают, но которую однажды обязательно встретят и не смогут забыть. Вслед им машет платком женщина с огромными зелеными глазами, дорогу указывает синеглазая незнакомка, и они летят, летят туда, куда зовут их сердца.
Гонка заканчивается неожиданно – оказывается, они уже успели вернуться обратно, на то же самое место. Мишель помогает Роберу спуститься с лошади, а сам не торопится покидать процессии. Время еще не пришло, но место уже занято.
- Только никогда не сдавайся, братик. Многие вещи в нашей жизни - как та свистулька, что я подарил тебе. И вроде бы ерунда, а однажды просыпаешься и понимаешь, что в этой мелочи – все краски счастья. Помни об этом. И меня тоже помни.
Робер растерянно кивает. Его щеки все еще горят лихорадочным румянцем после скачки. А ночные гости, напоследок прокричав что-то своим богам, в последний раз кивают ему на прощанье – и тают в чернильно-черной ночи…
***
Робер проснулся через несколько часов, неожиданно отдохнувший и успокоившийся. Теплые улыбки любимых людей сквозь отблески еще не покинувшего его сновидения отогрели замерзшие пальцы, растопили осколок ледяной тревоги в груди. Эпине огляделся – все тот же дворец, все тот же кабинет, но что-то почти неуловимо изменилось. А, может, всему виной яркое солнце, слепившее глаза и преобразившее даже самые мрачные уголки мира.
Но рука уверенно сжимала что-то маленькое и твердое, что-то до боли знакомое и невыносимо родное. И, разжав руку, проэмперадор Олларии с изумлением уставился на маленькую глиняную свистульку. Ту самую, которую чудовищно много лет назад Мишель выменял у одного из соседских мальчишек, чтобы подарить ему на день рождения.
Робер улыбнулся – отчего-то теперь он был уверен в том, что все наладится. Возможно, из-за своего сна, возможно, из-за свистульки, а, возможно, просто потому, что наконец-то отдохнул именно так, как ему было нужно.
А в дворцовом парке неспешно прогуливалась довольная своей идеей графиня Савиньяк под руку с приглашенной ею же пару часов назад баронессой Капуль-Гизаль.
Потому что негоже вечно взрослеющим мужчинам оставаться надолго без искренне любящих и нежно любимых женщин.

---

Команда адмирала Вальдеса

[ValdesR]

Герой команды: Ротгер Вальдес
Тема: путешествие
Рейтинг: PG
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше
Саммари: после войны Вальдес получил отпуск и отправился путешествовать.

1. "Веселый ветер", клип

смотреть

2. "Отпуск"

читать

"Очень надеюсь, я не промахнулся, и письмо вас найдет. Не хотелось бы гоняться за вами по всему побережью. Я иду в Ардору, буду ждать вас там. Если, конечно, вы с милым командиром по-прежнему не против моего общества.

Отпуск я получил. А также разрешение плыть в Улапп, в Багряные Земли, к Леворукому и всем его кошкам, и до весны не показываться на глаза. Командующий флотом был так любезен, что даже высказал мне подробно свои пожелания насчет приятного отдыха. Я-то думал, он уже не сердится. Хотя, возможно, это результат моей последней беседы с интендантом, мы немного не сошлись во мнениях. Хотя это уже неважно.
Так что, если вы, любезный принц, не передумали и собираетесь шататься по морям, пока не надоест, а точнее, пока не достанут, - вместо того, чтобы заранее обживать трон и вникать в государственные дела, я буду несказанно рад хорошей компании. Первым делом я иду на Марикьяру, а потом - что вы скажете о южном архипелаге? Давно я не видал, как растут апельсины."

Руппи перечитывал письмо уже в третий раз. И с каждым разом понимал все меньше.
Услышав, что некий ардорский купец привез ему письмо, он несколько удивился. Не ожидал, что его найдут так быстро. Если бы он пошел в Ротфогель сразу, как только получил известия из дома, он был бы там всего неделю назад. К тому же капитан надеялся, что искать его станут ближе к северу. Впрочем, этот вопрос отпал тут же, поскольку автором письма был не отец, не командующий флотом и даже не адрианианцы. Автором был Ротгер Вальдес. "Сказали - корабль военный, - бурчал купчишка, явившийся в порт вчера вечером. - Он там, значить, один будет, не ошибесси…" Но с какой стати Вальдес зовет его с собой в отпуск?!
Бросив случайный взгляд в окно, Руппи охнул, помянул Леворукого и выскочил на палубу. У борта стоял Ледяной.
Адмирал стоял очень прямо и смотрел на море. Хотя врач категорически запретил холод, ветер и прочие непременные атрибуты здешнего свежего воздуха, удерживать его в каюте Руппи не хватало духу. Но и позволить Олафу гробить остатки здоровья он не мог, так что честно торчал рядом и мучился.

Что остается, когда кончается война? Раны. Память. Боль. И враги, притаившиеся за углом. Уже после всего, неожиданно, непонятно - пуля в спину. Он выжил чудом - так сказал лекарь из Ордена Славы. Руппи мог бы еще понять, если бы стреляли в него, но почему Кальдмеер? Он хотя бы возможный претендент на престол… На опустевший престол.
Руппи привычно сморщился. Подобные мысли были сродни надоевшей зубной боли - ноет-ноет и никак не отвяжется, и нельзя надолго забыть. Ну почему все так получилось? Магнус Аристид пытался объяснить, но он и сам не знал всего. Наверное, нужно радоваться, что они успели сбежать из Эйнрехта, но не успели отплыть. И что после этого родители предпочли вернуться в поместье - за три дня до того, как… Он и теперь толком не знал, что именно. Просто столицы не стало. Будто нечто огромное прошлось по домам и людям, оставив на месте прочных, надежных стен каменное крошево. И немногих уцелевших, не способных связать и двух слов. Да и много ли расскажешь, когда на тебя вдруг падает небо?.. На месте Большого города - развалины. От дворца не осталось и развалин. Ничего. И никого. Ни кесаря - Руппи надеялся, что он так и не пришел в себя, не увидел… Ни его жены, ни сына - больше уже не встанет вопрос о его праве на трон. …Ни дочери, ни ее любовника. Ни тварей, которых они прикормили.
Ни Элизы.
Это меньше всего укладывалось в голове. Элиза Штарквинд, со всем семейством, осталась там. Навсегда. Как же это?.. Бабушка казалась вечной и несокрушимой, как горы. Поверить нельзя, что ее уже нет. Надо же было им вернуться в столицу! И теперь, когда нет ее сына, он сам - один из наиболее вероятных претендентов на престол. Судя по письму отца, даже самый вероятный. Вот уж действительно, беда не приходит одна.

- Нашли? - спросил Олаф, не оборачиваясь. С заметным сочувствием. Решение Руппи не возвращаться немедленно домой он воспринял, как детский каприз, но спорить не стал. Он вообще вел себя, как вежливый гость, и Руппи каждый раз становилось мучительно стыдно. Несправедливость происходящего его убивала. Он, вчерашний лейтенант, получил чин капитана и отличный корабль. А Ледяной, лучший адмирал Дриксен, оставался частным лицом! Вернуть ему звание и должность так никто и не подумал. А в последнем письме отец ясно написал, что, так как по состоянию здоровья он не может выполнять свои обязанности…
Олаф на такое известие лишь заметил, что это чистая правда. Со своим обычным спокойствием. И это когда Руппи рычать готов был от злости! Да если бы не Олаф! Кто, как не он, со своими моряками, сумел навести в охваченной паникой стране хотя бы подобие порядка? Ну, еще Орден Славы, конечно, выручил. А остальные, те, что теперь делят власть - где они были? По домам сидели, как мыши, и пискнуть боялись? Ничего, он им еще все скажет - когда адмирал окончательно поправится, когда они вернутся. Только пусть сначала выберут нового кесаря.
- Нет, это не из дома, - слава Создателю, у них еще есть время! И свобода. Пока что. Руппи поежился.

Серое небо, серая вода. Холодно. Ветер. Пробирает до костей, а ведь осень только-только началась. И когда это мир успел стать настолько неуютным местом? Почему раньше все это не имело значения?
После того выстрела вдруг оказалось, что далеко не все довольны действиями Совета Троих и Семнадцати. А главное - мирным договором, связавшим все северные страны на двадцать лет. Конечно, воевать они и сами не смогли бы еще долго, но магнус Ордена Славы добивался именно полного мира. По его словам, любая война в ближайшие годы могла разрушить саму Кэртиану, и без того стоящую на грани. Как ни странно, Талиг и Гаунау его решительно поддержали, и мир был торжественно заключен - под угрозой немедленной казни для любого преступившего, независимо от причин. Казалось бы, все его приняли - и вот, вдруг… По слухам, едва ли не треть армии оказалась в недовольных.
А хуже всего было то, что суд так и не состоялся. Не было ни официального оправдания, ни помилования. Не до того всем было. Кто стал бы заниматься каким-то старым, нелепым обвинением, когда вокруг такое? И нет в живых ни обвинителей, ни судей, а тот, кого собирались судить, чуть ли не единственная надежда и спасение? Вот и осталось обвинение висеть над их головами. Хорошо еще, что теперь - их, а не одного лишь Олафа. Все равно свинство. А ведь его пытались отстранить от этого дела! Награды, производство в чин, благодарность Совета - все ему, словно Кальдмеер и ни при чем! Руппи усмехнулся. Ну, уж это у них не вышло. Он достаточно ясно дал понять, что от своего адмирала не отступится.
Отец был не слишком доволен. Считал, что сын напрасно рискует своим будущим. Ну, может, и так. Руппи не слишком разбирался в политике, особенно теперь. Как только Олаф немного поправился, он просто забрал свой новенький фрегат и старую надежную команду, и убрался подальше от дома под предлогом охоты на пиратов (на севере и впрямь пошаливали), объяснив родителям, что там будет в большей безопасности. Возможно, даже не врал. Во всяком случае, тогда даже мама не возражала против его отъезда. Зато теперь его очень настойчиво зовут домой. Где он - кандидат на престол, а Олаф - под трибунал. Интересно, что страшнее?.. Тем более, что с обнаглевшим прибрежным барончиком он разобрался за два дня, а все остальное время просто гулял вдоль побережья. …А ведь стань фок Фельсенбург новым кесарем, он мог бы первым же приказом восстановить Олафа во всех правах… Нет. Не думай об этом.
- Что-то случилось в порту? - адмирал осторожно повернул голову.
- Нет, это Вальдес… - Руппи запнулся, не зная, как рассказать невероятную новость. - Прочтите сами! - нашелся он. Вот, кстати, и повод увести его с холодной палубы. - А то я что-то ничего не понимаю.
Идет слишком медленно. Все-таки ему вреден холод! Может быть, вернуться?.. Отец пишет, что покушавшихся нашли. Все уладилось, порядок восстановлен. Но возвращаться Руппи боялся. Почему он так ясно чувствует, что дома его ждет западня? Нет, не убийцы и не суд. Хуже. Пуля в грудь страшна вдесятеро меньше, чем пуля в спину. Но однажды понимаешь, что десять пуль в спину - ерунда по сравнению с милой просьбой и ласковой улыбкой.

- Ну как? Хочешь полюбоваться на апельсины? - Таких веселых глаз у Олафа он еще не видел.
- Апельсины? - не понял Руппи. - Вы думаете, это… можно?
Он сам поразился прозвучавшей в голосе надежде. Только бы Олаф ничего не заметил! Это нелепо, дико, но… как было бы чудесно! Забыть все вопросы и страхи. Не прятаться, не доказывать себе, что прав. Просто уплыть на юг в компании сумасшедшего фрошера. В отпуск.
И еще. Он никогда не видел, как растут апельсины. Только в детской книжке. И даже на картинке усаженные круглыми плодами деревья казались невероятно красивыми. Ничего общего с обычными яблонями у дома… Руппи тряхнул головой, отгоняя глупые мечты. Ну что это, в самом деле?
Ледяной, к счастью, не заметил его метаний. Он отложил письмо и задумчиво улыбался.
- Очень лестное предложение, но… признаться, даже от Вальдеса я такого не ожидал.
- Вы думаете, нам стоит… с ним встретиться? В Ардоре?
- Почему бы нет? - спокойно спросил Олаф. - Мы ведь все равно туда идем? Интересно, что он такого натворил? - если бы говорил не Ледяной, Руппи бы поклялся, что это прозвучало мечтательно.

***

- Мир. Благолепие, аж страшно. Пятнадцать сортов вина в последнем захудалом портовом кабаке. Живи да радуйся, - вопреки собственным словам радостным Бешеный не выглядел. Олаф понимающе кивнул:
- Скучно?
В ответ последовал невероятно тяжкий вздох.
"Астэру" они действительно нашли уже в порту. Появлению фрегата Бешеный, казалось, слегка удивился, но уже через полчаса сидел за столом бок о бок с Олафом, пил кэналлийское и жаловался на жизнь, будто нет ничего привычней, чем адмирал Вальдес в гостях у капитана дриксенского флота. Руппи с удовольствием отметил, что удрученный вид гостя Олафа не убеждает. Смеющиеся глаза очень уж контрастировали с похоронной физиономией.
- Мертвый штиль, хуже не придумаешь, - заявил тем временем гость.
- Вы не слишком привыкли к мирной жизни, - задумчиво сказал Кальдмеер. - Как и я. Но, поскольку в ближайшие двадцать лет войны на севере быть не может, нам так или иначе придется стать штатскими.
- Сохрани Создатель! - содрогнулся Вальдес. - Это не жизнь. Такое случается, что военному ни в одном кошмаре не приснится. Нет уж, ну его, - он допил вино, подумал и налил еще. - И пить столько нельзя. Даже дядюшка Везелли - помните моего дядюшку?
- Генерал Вейзель? - припомнил Олаф.
- Он самый. Образец трезвого ума и благоразумия, скучный, как эсператистская проповедь. Представьте, одним прекрасным вечером влез на марсовую площадку флагмана и вырезал на мачте святую Октавию. На спор. И ворчал при этом, что нынешняя молодежь самых простых вещей не умеет. Молодежь - это я, - пояснил он. - Вообще-то речь шла о найери, но для этого Курт слишком набожен. А жаль, хотел бы я посмотреть… Аларкон потом со мной три дня не разговаривал. Но что было делать? "Астэра" далеко стояла, он бы протрезветь успел.
- Как вам это удалось? - не понял Олаф.
- С первой попытки не вышло, - признал Бешеный. - Но, я же говорю, - мир! Чем еще заняться-то?
Кальдмеер покачал головой.
- А вы не меняетесь… Генерал, надо полагать, тоже был недоволен?
- Дядюшка? Да, он немного сердился. Хотя меньше, чем когда мы с Хулио затащили его в веселый дом мамаши Лизетты, - он неожиданно фыркнул. - Вот это была сцена! Неизвестно, кто был больше потрясен - он или дамы! И не смотрите на меня с таким укором. Он сам признал, что это лучше, чем свалиться в бочку с пивом. Да и интендант, думаю, с ним бы поменялся.
- И в самом деле, - задумчиво согласился адмирал. - Я начинаю понимать, почему вас отправили в отпуск так… решительно.
- Решительно? - поднял брови Вальдес. - А, ну да. И за это тоже. Хотя пиво все равно было паршивое, - махнул он рукой. - Адмирал был больше всего расстроен, когда новый склад смыло. Да, я же не сказал - интендант теперь новый, говорят, Манрикам родственник. Ну и пожадничал, поставил возле самого Ротванда, а мы как раз неподалеку стрельбы отрабатывали. Скалу тряхнуло хорошенько, домик и поплыл.
Ледяной снова покачал головой - на этот раз вроде бы недовольно. Ротгер только пожал плечами.
- Его предупреждали. Торговый порт не там, - его голос прозвучал неожиданно жестко.
- Но ведь мир, - заикнулся было Руппи.
- Мир миром, а порт военный. Соображать надо. И святош навезли, - добавил он вдруг.
- Вы же не возражали, когда Орден Славы… - Руппи осекся. Бешеный кивнул.
- Орден Славы, да. Но тут еще и другие явились. Особенно хорош был некий клирик из Каданы, большой знаток нечистой силы. Ведьм, значит. Как он нам пел о вреде суеверий! Он нас спасать от них приехал, - пояснил Вальдес. - От суеверий и языческих обрядов. В Хексберг.

- Из Ордена Чистоты? - насторожился Руппи.
- Из Ордена Знания. Автор каких-то знаменитых научных работ. Понятия не имею, что он там знал о ведьмах… теперь-то, конечно, знает больше. Хотя новый трактат из этого вряд ли выйдет. Впрочем, кто его разберет, может, наоборот, вдохновится. Когда в себя придет.
- А что с ним случилось? - неподдельно заинтересовался Кальдмеер.
- Да ничего серьезного. Проснулся как-то раз на камешке, довольно далеко от берега. И прилив начинался. Ох, как он орал! - Бешеный мечтательно вздохнул. - Зато на берегу потом замолчал. То целыми днями рот не закрывался, а тут - как отрезало. Сколько ни расспрашивали… Ну, может, напишет потом. Ученый же.
- А ведьмы? Не рассказывали? - Руппи сам не знал, что его вдруг дернуло за язык. Ему показалось, что Олаф смотрит неодобрительно. Зато Вальдес прищурился, как довольный кот:
- А что ведьмы? Смеются, как всегда. Да я как-то не спрашивал. Что нам, поговорить не о чем, кроме этого дурака?
Уж конечно. Руппи опустил голову, надеясь, что никто не заметит внезапно загоревшихся щек.
В последний раз он видел ЕЕ в конце весны. Цвели яблони, звенели ручьи, от солнца кружилась голова. Война кончилась, жизнь победила. И можно было, позабыв все на свете, бродить по лесу, смеяться и слушать звон веселых колокольчиков. И казалось, счастье пришло навсегда. А на другой день был ранен Олаф…

- Но это все мелочи. Куда хуже другое. После дядюшкиных приключений он решил, что ему необходимо общество любимой супруги. И она приехала! Вы ведь не знакомы с моей дорогой тетушкой Юлианной? Нет, конечно. Хоть она и родная сестра моей матери, ни о каком семейном сходстве между нами нет и речи. Одно то, что она вышла за Вейзеля, говорит о многом. Строгие нравы. Несгибаемая добродетель. Так что я в последнее время почти не ночевал дома. Но самое страшное - она решила, что мне пора жениться. Мне!!! Можете себе представить? Она полагает, что это ее долг перед покойной сестрой - позаботиться о моем будущем.
Голос талигца отвлек от воспоминаний. Руппи вслушался и невольно прыснул. Бедняга Ротгер!
- …После вторых смотрин я понял, что дело плохо. Мне и прежде случалось встречать дам, одержимых мыслью о свадебном браслете, и это всегда предвещало различные неприятности, но удирать из собственного дома через крышу - это уж слишком. Особенно четыре дня подряд. Не то чтобы я был противником редких традиций. Это даже забавно, особенно для соседей, но увы! Проблема оставалась. Я знал, что переспорить тетушку, раз уж она за меня взялась, нереально.
- И тогда вы решили…
- И тогда я решил, что мне нужен отпуск. Командующий, как я уже сказал, был совсем не против. Рамон - хороший командир. И настоящий друг, несмотря на некоторое занудство. Я думаю, каких-нибудь полгода-год вдали от дома меня спасут. Конечно, бергерское упрямство вошло в поговорку, но все же у тетушки есть и другие заботы.

Пустая бутылка укатилась под стол.
- Да. Вот так и живем, - тяжело вздохнул Ротгер. - Вино. Купцы. Тетушка. Интендант, зараза. Когда-то я мечтал проплыть все моря мира. Все до единого! Вы не мечтали?
- У меня всегда были несколько иные заботы, - Олаф разглядывал свой бокал и чему-то улыбался.
- Ну да, ну да. У меня тоже. Флот. Война, политика, то-се… так время и уходит, - он сокрушенно опустил голову.
- Но ведь теперь мир, - нерешительно сказал Руппи.
- Мир, - с отвращением подтвердил Вальдес. Потом вдруг вскинул голову, оторвался от бокала и уставился на него восхищенным взором. - Мир. Ну конечно! Мир!!! Капитан, вы гений. Вы со мной? - тут же деловито уточнил он, переводя взгляд с Руппи на Олафа.
- По всем морям мира? - Глаза Олафа смеялись.
- Ну, можно не сразу по всем, - великодушно разрешил Бешеный. - Хотя… там видно будет. И не смотрите так скептически, вы что, думаете, я один без дела остался? Ого! На Марикьяре полно народу, которому резко стало нечем заняться. Я вообще здорово удивлюсь, если мы окажемся первыми. Вы слыхали, что где-то на юге, за Багряными Землями…
- Посреди безбрежного моря лежит счастливый остров, - подхватил Ледяной. - Вот только не помню, что там за счастье - то ли золотые россыпи под ногами, то ли вечная молодость.
- Марикьяре считают, что там живет дракон… да какая разница? Если б я отправился туда в шестнадцать - я как раз собирался - то уже бы его нашел! Ну, или другое что-нибудь. Представить страшно, сколько всего можно найти, за двадцать-то лет! Да я бы!..
- Вы об этом жалеете? - мягко перебил Кальдмеер, и Вальдес замолчал. Некоторое время внимательно разглядывал изумруд своего перстня.
- Да нет, пожалуй, - раздумчиво ответил он наконец. - Быть вольным бродягой, конечно, здорово, но… нет, покинуть дядюшку навсегда я не в силах. И девочки по мне бы скучали. Ну так что, прогуляетесь со мной? - спроcил он без всякого перехода. - Обещаю вам хорошую погоду и хорошее приключение. А может, даже не одно. Чем здесь-то торчать?

- Вы удивительно нелюбопытны, - заметил Олаф. - Вы даже не спросили, почему мы здесь.
- Я, честно говоря, кое-что слышал, - признался Вальдес. - Там у вас выборы кесаря намечаются? И глава рода избран быть не может? А не глава самого в настоящий момент влиятельного рода домой совсем не торопится?
Руппи спокойно выдержал его внимательный взгляд.
- Для трона годится не всякий, - безразлично заметил он.
- И не всякому годится трон, - кивнул Вальдес. - Вот я и думаю, что глупо шляться по окрестным портам и любоваться на моряцкие кабаки, когда можно заполучить настоящее путешествие. Я не прав, адмирал?
- Правы, - согласился Кальдмеер. - И вы, конечно, понимаете, что, несмотря на все эти мирные договора, наша служба и наш долг никуда не денутся.
- А я-то поверил, что вы нынче штатский! - расхохотался Ротгер. - Как все эти очаровательные господа из столицы, уверовавшие, что наступил новый Золотой век. Кое-кто уже пытается доказать, что границы и войны теперь ни к чему и нас ждет вечный мир. Понятно, что вскорости придется брать этих умников за шкирку и помаленьку наводить порядок, но, прикидывая оптимистично, года два у нас есть. А?
- Года два? Думаю, меньше, но… В конце концов, нам тоже положен отпуск. Если, конечно, капитан не против?
- Не против, - слегка охрипшим голосом подтвердил капитан.
- Отлично! - заключил Вальдес. - За это нужно выпить.

На палубе Руппи сразу зажмурился - заходящее солнце ударило в глаза. Ветер, немедленно забравшийся под мундир, был почти теплым. Чудесно! На юге сейчас совсем лето.
Уже у трапа он все-таки не выдержал:
- А все-таки, почему вы… - он запнулся. Нет, глупый вопрос. Не стоит. Однако Вальдес не спешил спускаться, стоял и смотрел выжидающе. И тогда капитан все же решился:
- Скажите, а как вы все-таки узнали, что адмирал… что мы здесь? И что Олаф захочет плыть с вами неизвестно куда?.. То есть в отпуск?
Бешеный ответил не сразу. Посмотрел куда-то вдаль. Потом взъерошил рукой волосы и очень странно улыбнулся.
- Да я и не знал. Я был уверен, что вы дома, а адмирал наводит себе порядок в Метхенберг.
Руппи просто потерял дар речи от такого признания:
- Но как же… ваше письмо!..
- Да вот так. То ли этот ваш торгаш полный идиот, то ли умнее самого Леворукого. - Он глянул на дриксенца и вдруг рассмеялся. - Бывает же… Я ведь не вам писал, а Луиджи. Помните его? Ну да, он ведь тоже теперь принц. И наследник престола. Еще весной начал искать повод свалить от наследства куда подальше. Ему невесту нашли, кстати, - принцессу, как положено, с приданым чуть ли не в Фельп стоимостью. Дома куча барахла ждет. Титул там, целый остров во владение… А он сбежал с девчонкой. Нашей, хексбергской. В рваной рубахе и без гроша в кармане. Мы договорились, что если меня отпустят, я его по дороге найду. Ну, что ни делается, все к лучшему, - подмигнул он онемевшему капитану.


3. "Улыбайтесь, господин адмирал"

читать

Уж сколько прошло времени, а Ротгер все никак не мог поверить, что ему удалось уговорить Ледяного на это безумие, по сути. Однако, глядя на Кальдмеера, задумчиво смотрящего куда-то вдаль, Вальдес не мог удержаться от улыбки. Как же легко стало теперь, когда больше не терзает душу тоска, от которой только ведьмы и спасают.
А Марикьяра уже близко, только вот у Бешеного возникла очередная безумная идея.
– Знаете, господин адмирал цур зее, Алвасете – невероятно живописное место…
– Ротгер, в который раз уже напоминаю вам, что это звание мне больше не принадлежит, – вот уж точно Ледяной, но Ротгера это не смутило.
– Олаф, это звание принадлежит тебе, несмотря на всяких Фридрихов и Бе-ме, покойных к тому же, уж поверь мне. И если ты хочешь снова поспорить об этом, то пожалуйста, только вначале скажи…
– Господин вице-адмирал, спорить с вами – занятие совершенно бессмысленное, как я успел убедиться, – Кальдмеер все также не смотрел на Ротгера, но Вальдес почему-то точно знал, что он улыбается, слегка, едва заметно, но это не делает его улыбку менее прекрасной. Слишком редко Ледяной улыбается в последнее время.
– А все же, не желаете полюбоваться гранатовыми рощами Алвасете?
– Если я откажусь, вы, Ротгер, станете меня уговаривать?
– Не перестаю удивляться вашей проницательности, Олаф, – Ротгеру вдруг надоело разговаривать со спиной господина адмирала. Проще попросить собеседника развернуться, но гораздо интересней просто обойти Ледяного и встать так, чтобы он мог смотреть только на тебя.
– Так ты согласен? – и на мгновение раньше прочитать ответ в глазах. И улыбнуться, прекрасно зная, насколько заразительна твоя улыбка. Улыбайтесь, господин адмирал цур зее, улыбайтесь.

– Капитан!
Ротгер подавил внезапно возникшее раздражение и переключил свое внимание на собственного первого помощника.
– Капитан, посмотрите, – произнес марикьяре, протягивая Вальдесу трубу. – Не нравится мне, как они идут.
Замеченная недавно тройка кораблей неуклонно приближалась. И уже было видно, что это не торговцы. Цельный флаг вился над каждым кораблем – мориски. Пиратов после войны хватало, но они редко появлялись здесь.
– Вы, кажется, жаловались на скуку, Ротгер?
– Знаете, Олаф, сейчас я предпочел бы поскучать…

Вот только удалось заманить Ледяного на «Астэру», как предстоит бой. Но все-таки, какая наглость! Нападать на корабль, идущий под талигским флагом, в дне пути от Алвасете.
– Ротгер, мне нужно вернуться, – естественно, Олаф не желает оставлять своего бывшего адъютанта без поддержки и совета. А придется. Сейчас уже слишком опасно идти на сближение, а то зажмут в тиски, и все, прощай Алвасете, здравствуй Закат. Впрочем, до него еще далеко, мориски хоть и опасны, но вряд ли … ой, вряд ли удастся этим пиратам справиться с двумя адмиралами.
– Дорогой мой адмирал цур зее, вы поздновато спохватились, – вот уж правду говорят, что Бешеный будет смеяться и в Закате. – Так что придется тебе, Олаф, задержаться на «Астэре» и немножко покомандовать. А я побежал к абордажникам, чую, одними пушками мы сегодня не обойдемся.
И Ротгер попытался быстро ретироваться с капитанского мостика, позволив Кальдмееру в одиночестве осознать сказанное, однако в этот раз Бешеный недооценил своего противника.
– Стоять, Ротгер, – голос Ледяного настиг его уже на ступеньках. Обернувшись, Вальдес невольно поежился от поистине ледяного взгляда, но отступать не собирался.
– Что такое, Олаф? Ты чем-то недоволен? – Бешеный решил сразу перейти в наступление. В голове в одно мгновение сложился прекрасный план, осуществление которого существенно подняло бы настроение не только ему, но и Ледяному. А то Ротгеру совершенно не нравилось в последнее время состояние Олафа.
– Господин вице-адмирал… – начал было Кальдмеер, но Вальдес не дал ему договорить.
– Вот именно. Знаешь, когда я последний раз участвовал в абордаже?
– Подозреваю, что в последнем бою с вашим участием, – холодно заметил Кальдмеер.
– Угадал, – Ротгер вновь улыбнулся.– Вот только это все не то. Иногда хочется просто побыть обычным матросом и ни о чем не думать.
– У вас это прекрасно получается, Ротгер.
– Ты же прекрасно понимаешь, о чем я говорю, – Бешеный подошел совсем близко к Олафу. – Позволь мне немного развлечься. Ничего нам эти пираты не сделают. Ну, сунутся на абордаж, так мы в два счета их выкинем с корабля. А второй раз они уже не полезут. Им их жизни и корабли дороже. А «Астэру» я могу доверить только тебе. Так что принимайте командование, господин адмирал.
– Раз вы, Ротгер, уже все распланировали, может, тогда расскажете, что мне делать, когда мне принесут то, что от вас останется. Здесь ведьм нет, и вы не Алва, – сейчас Кальдмееру удалось по-настоящему удивить Ротгера: никогда он еще не слышал столько яда в голосе Ледяного. Ох, не любите вы, адмирал, когда решают за вас.
– Ты слишком плохо обо мне думаешь, – Ротгер подошел еще ближе, почти вплотную. – Ничего не случится.
– Уже случилось, – Кальдмеер перевел взгляд с Ротгера на приближающихся пиратов. – Что вы встали, Ротгер? Вы же хотели к абордажникам? Ну так идите, только не забудьте предупредить команду о вашем решении.
– Так-то лучше, Олаф. Антонио, – окликнул Вальдес первого помощника капитана.– Я к абордажникам, командование принимает господин Кальдмеер.
Вопреки ожиданиям Олафа, Антонио воспринял заявление своего капитана совершенно спокойно, видимо, уже привык к безумным выходкам своего капитана.
– Какие будут указания?

Сбежав к абордажникам, Вальдес был абсолютно спокоен за корабль. Ледяной не хуже него умеет командовать, а то и лучше. Гораздо больше Ротгера беспокоили эти треклятые пираты. Что делать, если они смогут прорваться к капитанскому мостику? Вряд ли Олаф сможет постоять за себя – от ранения он оправился еще не до конца. Да и вообще пора господину Кальдмееру вновь привыкать чувствовать себя на корабле хозяином, а не гостем. Вот только, похоже, Ледяной разгадал задумку Вальдеса.

Пираты приближались, пытаясь окружить «Астэру» и «Огонек».
– Передайте на «Огонек»: «В абордаж не ввязываться», – Олаф спокойно смотрел на приближающиеся корабли. Любой из трех был меньше что «Астэры», что «Огонька», однако мориски были поопасней своих северных коллег, поэтому он беспокоился за Руппи. Слишком мало было у фок Фельсенбурга опыта морских сражений, тем более, что сейчас командовать придется самому. И на «Огоньке» слишком мало людей, чтобы позволить брать себя на абордаж, а вот «Астэра» вполне может себе такое позволить. Да и Ротгер горит желанием молодость вспомнить. А еще господин вице-адмирал жаждет растормошить своего друга-врага и думает, что Олаф этого не замечает.
«Огонек» немного отошел от «Астэры», чтобы не зацепить ее своими выстрелами, и за ним последовал один из пиратских кораблей. На долю «Астэры» осталось два. Ничего невозможно, бывало и хуже, плохо только, что сии пташки слишком маневренны, ну да крылышки мы им подрежем.

Вальдес с абордажной командой был на носу, когда «Астэра» дала первый залп, после которого в парусах обоих пиратских каперов осталось внушительное количество дыр, а на одном, похоже треснула одна мачта. Вальдес только усмехнулся - сам он поступил бы также. Впрочем, долго наслаждаться зрелищем немного потрепанного противника ему не позволили: ответный залп не заставил себя ждать. Эти твари целились по пушечным палубам, однако броню линеала не так просто пробить, а канониры у этих пиратов были так себе. А вот уже следующий залп «Астэры» сильно потрепал верхнюю палубу одного и добил треснувшую мачту другого. Упавшая мачта сильно затормозила один капер, зато другой подобрался совсем близко.
– Ну, что, покажем им, кто в этом море хозяин?– весело спросил Ротгер, проверяя пистолеты.
– А как же!
– Конечно!
– Покажем!
Странно, что еще нет команды «На абордаж», ведь мориски уже начали закидывать крюки, притягивая «Астэру» к своему борту. И тут вдруг полный бортовой залп, нацеленный ниже ватерлинии, превратил неплохой корабль в дырявую посудину, которая, стоит ее отцепить от красавицы-«Астэры», почти сразу пойдет ко дну. А вот теперь уже «На абордаж!».

Пираты, поняв, что их корабль для дальнейшего плавания непригоден, озверели и с удвоенной силой и быстротой полезли на «Астэру», и дружный пистолетный залп не остудил их пыл, хотя проредил орущую толпу. И тут же нарвались на клинки марикьяре. Вальдес справится, это видно уже сейчас, причем с минимальными потерями для себя, а Олафа заботил второй капер, который никуда не делся, и даже наоборот: от упавшей мачты избавились и теперь пытаются зайти с кормы, а «Астэра» сейчас не способна маневрировать.

Ротгер с абордажной командой довольно лихо расправлялись с морисскими пиратами, когда на «Астэру» обрушился залп второго противника. И тут же корабль сотряс ответный залп, который еще сильнее попортил паруса и снасти на верхней палубе. Привязанный к «Астэре» первый капер сильно набрал воды и тянул правый борт корабля вниз.
– Руби канаты, – крикнул Бешеный и, отмахнувшись шпагой от очередного мориска, подскочил к борту и рубанул по канатам, связывающим его драгоценную «Астэру» с идущим ко дну кораблем.
Однако, едва они успели освободить свой корабль от такого «якоря», как я другого борта на них посыпались пираты второго капера. «Ну что, Ротгер? Хотел абордажа? Получи!»
Внезапно выскочивший перед ним мориск рухнул на палубу, и Ротгер увидел, как по чужой рубашке растекается кровавое пятно. Но разглядывать чужие трупы было некогда: бой еще не кончился, хотя оставалось недолго. Загнанные на нос пираты все еще сопротивлялись, но их осталось слишком мало.

Олаф спокойно перезаряжал пистолет под удивленным взглядом Антонио.
– Что вы стоите? Их там еще много.
– Не думаю, что в таком дыму от моей стрельбы будет много толку.
Снова выстрел, и хотя в дыму видно плохо, Антонио сумел разглядеть еще одного мориска, павшего от пули Кальдмеера.

Кто-то сам прыгнул за борт, кого-то туда вышвырнули, но уже вскоре на палубе «Астэры» не осталось ни одного живого пирата. А мертвецы были незамедлительно отправлены туда же, куда совсем недавно прыгали их живые еще братья – за борт. Как ни странно, но среди своих потерь не было. Несколько тяжело, но не смертельно раненых, вот и все, не считая царапин и ушибов.
– Мы поразительно легко отделались, – заключил Ротгер, оглядывая свою потрепанную, но счастливую команду.
– Удивляетесь, Ротгер?– Олаф осторожно спускался с капитанского мостика.
– Радуюсь, – белозубая улыбка очаровательно смотрелась на черном от порохового дыма лице.– А вы не считаете это достойным поводом хотя бы для улыбки?
– Улыбки будут, когда я узнаю, как обстоят дела у Руперта, – Ледяной указал взглядом на приближающийся «Огонек». Третьего капера нигде не было видно, так что можно было смело предположить, что фок Фельсенбург со своей задачей справился отлично.

Когда корабли сошлись борт о борт, Олаф и Ротгер тут же перебрались на дриксенскую территорию, где их встретил сияющий Руппи.
– Все в порядке. Пираты на дне, у нас потерь нет, – доложил он, глядя на бывшее начальство.
– Вы тоже без потерь? За это надо выпить!– воскликнул Вальдес. – Руперт, тащите бутылки сюда. Не стоит сидеть в душной каюте, когда можно полюбоваться на прекрасный закат…
– И поблагодарить Создателя за то, что мы там сегодня не оказались, – закончил с улыбкой Кальдмеер.
– За это определенно стоит выпить!– улыбайтесь, господин адмирал, улыбайтесь.

– Завтра нас ждут гранатовые рощи и апельсины, – Вальдес с бутылкой пристроился на палубе у бортика, на который опирался Олаф.
– Скорее всего, нас завтра ждут верфи, – Кальдмеер был настроен более реалистично.– Несмотря на наше везение, кораблям досталось.
– Не-ет, завтра апельсины, а уж потом верфи и все остальное…
А на закате они уже входили в порт Алвасете.


4. "Ночь тысячи огней"

читать

Когда Бешеный с Ледяным и неизменным, как козни Леворукого, Руппи прибыли в Фельп, он встретил их яркими огнями и звонкими голосами жителей, которые не умолкли даже после заката.
- Мне уже нравится, как нас встречают, - заявил Вальдес, когда они шли по главной улице, заполненной танцующими людьми. - Хотя лучше бы вместо танцев они преподнесли нам вина.
Олаф молча улыбнулся.
- А по-моему, здорово! - сказал глазевший по сторонам Руппи.
- Ещё бы! - подхватил Вальдес. - Если каждая дамочка Фельпа подмигнёт так, как та блондиночка, - он кивнул головой, - то весёлая ночь уж тебе наверняка обеспечена.
- Какая блондиночка? - завертел головой Руппи, пока Олаф укоряюще смотрел на хохочущего Ротгера.
- Ладно, молчу, - сказал Вальдес и похлопал Руппи по плечу. - Смотрите, кажется, неплохая гостиница.

Гостиница называлась "Под мостом", и это было очень логичное название. Увековеченный в названии мост был деревянный и неказистый, но выглядел вполне прочным, поэтому казалось странным, почему на нём не было ни души, хотя веселящимися фельпцами сейчас был заполнен каждый уголок города.
Но, кажется, Вальдес и Кальдмеер не придали этому никакого значения, окинули одинаково равнодушными взглядами арку моста и зашли в гостиницу. Руппи задержался на пару секунд и последовал за ними, о чём-то размышляя.

***

- Мне кажется, девица уже достаточно наплакалась, и пора избавить её от слёз, - сказал Вальдес, когда они расположились в приготовленных комнатах. - Вы согласны, Олаф?
- Вы же знаете, ценитель вин из меня плохой, - ответил Ледяной. - Я бы согласился и на бергерское пиво.
- Ну уж нет, - возразил ему Ротгер. - Даже я, наполовину бергер, соглашусь отведать этого пойла только под страхом смертной казни. Хотя оно и есть смертная казнь - замедленного действия, - подумав, добавил он.
От "Девичьей Слезы" отказался лишь Руппи, сославшись на то, что ему кое-что надо в городе - и тут же убежал.
- Не иначе, как к той блондиночке, - немедленно подмигнул Кальдмееру Ротгер и поднял бокал.

***

Руппи вернулся нескоро, и вид у него был весело-взволнованный.
- Ну как она? – лукаво поинтересовался Вальдес.
Фельсенбург отмахнулся.
- Вечно вы, Ротгер, шутите... Я узнал много интересного. Знаете, что это за праздник? - и, не дождавшись ответа, продолжил.
- Он называется "Ночь тысячи огней". Кроме Изломов, это единственный день в году, когда возможны всякие... чудеса. Главный день для магии. И, чтобы магия тьмы не победила магию света, фельпцы всю ночь жгут огни и костры.
- Фельпцы сама разумность, - заметил Ротгер. - Ещё вина, адмирал?
- Но и это не самое интересное, - продолжил Руппи. - Тот мост, который над гостиницей, видели? Знаете, почему там никого нет?
- Полагаю, это ты нам и поведаешь, - улыбнулся Олаф.
Руппи кивнул.
- Только в эту ночь, стоя на этом мосту, можно загадать желание, и оно сбудется, - сообщил он.
- Руппи, - глаза Олафа улыбались. - Но ты же не веришь в эти сказки...
Наследник Фельсенбургов не ответил, и молчание прервал Вальдес.
- Отчего же тогда на нашем хрупком мостике не толпятся жаждущие и страждущие получить то, о чём давно мечталось? Отчего мы с Олафом, сидя здесь, не слышали ни одного молящего вопля: "Хочу провести ночь с дочерью дукса?!" Отчего...
Руппи редко перебивал говорящих , но сейчас был именно такой случай.
- А потому, - ответил он, хмурясь, - что получить желаемое можно, только отдав что-то. По легенде ты обретаешь, только если что-то теряешь. И никто не знает, какую цену он заплатит за осуществление своей мечты.
- И не будет ли эта цена слишком высока, - продолжил Кальдмеер.
Руппи кивнул.
- Очень оптимистично, - заметил Вальдес. - И мне всё ясно, - он откинулся на стуле, - эту легенду сочинили хозяева нашей гостиницы, чтобы хоть как-то оживить историю этого неказистого моста и подзаработать на нём. Выпей, Руппи!
Фельсенбург обиженно замолчал, но протянутый Бешеным бокал всё же взял.

***

... Олаф сцепил зубы. Главное - не закричать, главное - тишина, главное - не разбудить спящих в соседних комнатах. Слава Создателю, непрекращающийся шум на улице помогал ему не выдать себя.
Склонившегося над ним Ротгера он заметил не сразу.
- Олаф, ты меня узнаёшь? Олаф, это я, Ротгер.
Он переходил "на ты" только в такие минуты, всё остальное время стараясь сдерживаться, но сейчас не мог. Хмель мигом улетучился из головы, и осталась только кристальная в своей жестокости мысль - Олафу плохо.
Кальдмеер после ранения так и не смог поправиться окончательно. Боль приходила неожиданно, как гроза на море, иногда сменялась тяжким бредом, и выдержать всё это, не сойдя с ума, адмирал мог лишь потому, что когда-то, во время первого приступа, один Бешеный человек просто сказал: "Ты ведь знаешь - я тебя не оставлю".
Он знал - и потому закрыл глаза и почувствовал, как боль постепенно, будто вытаскивая тяжёлый якорь из воды, уходила.
И не увидел, что вскоре ушёл и Ротгер.

***

До рассвета осталось немало часов, когда Кальдмеер проснулся со странным чувством. Он ощутил себя лет на двадцать моложе и абсолютно здоровым. Нет, боль уже ушла, но Олаф понимал (а откуда - ызарг его знает!), что она не вернётся.
Внизу скрипнула дверь, а через секунду в комнату заглянул серьёзный Вальдес.
- Адмирал, вы как?
Кальдмеер покачал головой.
- Не знаю, Ротгер. Вернее, знаю - всё хорошо, только непонятно, отчего так.
- Чудо, - заявил Вальдес без тени улыбки.
- Чудо, - подтвердил Олаф, и его взгляд внезапно похолодел. - Это ведь вы, Ротгер?
- Что - я? - с деланным равнодушием спросил Вальдес, зажигая светильник.
- Ходили на мост.
- Ходил, - подтвердил Вальдес. - Подышал свежим морским воздухом и пожелал, чтобы жена дукса принесла мне утром в постель чашечку шадди.
Ледяной не слушал его, а только пристально смотрел светло-серыми глазами. Вальдес, отчаянный Вальдес, Вальдес, которого знал он, непременно бы улыбнулся, сказав такую фразу. Или подмигнул. Или рассмеялся. Этот же Вальдес как будто потерял…
- Ваш смех!
- О чём вы, адмирал?
Олаф вскочил и резко зашагал по комнате.
- Вы понимаете, что Руппи был прав, и легенды не врут? Вы понимаете, ЧТО вы потеряли?
- А вы – приобрели.
- К … ызаргам! – внезапно выругался Кальдмеер. – Вы же понимаете, смех – это ваша душа.
- Да-да, - махнул рукой Ротгер. «Вальдес будет смеяться и в Закате», я знаю, что обо мне говорят.
- Вы не понимаете…
- Да понимаю я всё! – резко ответил Бешеный. – Кажется, если тут кто-то чего-то не понимает, так это вы, Олаф.
Он вышел, громко хлопнув дверью, а Кальдмеер остался, долго вглядываясь в оконное стекло, в котором отражалась ночь тысячи огней.

***

Обратно Вальдес ворвался ещё более стремительно.
- Не хуже кэцхен, - улыбаясь, заметил Олаф.
- К … ызаргам! – пришла очередь Бешеного ругаться. – Ну что, засмеяться вам? Захохотать? Усмехнуться ехидно?
- Можете просто улыбнуться, Ротгер.
- Неужели? Чему же мне улыбаться? Вашей потере? Итак, что?
- Я вас не понимаю.
Ротгер уселся на стул верхом и резким рывком придвинул его к кровати Олафа.
- Вы ходили на мост, поэтому я опять смеюсь. Что потеряли вы? – чеканя каждое слово, произнёс Бешеный.
- Ничего важного.
- Так же говорил и я.
- И врали самому себе, - заметил Олаф.
Вальдес быстро окинул его злым взглядом и, прищурившись, спросил:
- Что с вашей рукой?
- Старая рана. После неё у меня пару месяцев не действовала левая рука.
- Ну конечно! – Вальдес вскочил со стула. – И теперь это вернулось!
- Я правша, Ротгер. А командовать кораблями можно даже без рук.
Вальдес замер и встретился взглядом с Кальдмеером.
- Ради чего? – тихо спросил он. – Ради моего дурацкого смеха?
Серые глаза Олафа посветлели.
- Просто вы должны запомнить, Ротгер, - твёрдо сказал он. – Я вас не оставлю.

***

Руппи, разбуженный разговорами за стенкой, выслушал рассказ и вынес свой вердикт.
- Вы оба с ума сошли. Это будет замкнутый круг.
- Не будет, - ответил Олаф.
- Ещё чего! – воскликнул Ротгер. – Сейчас я пойду на мост, и кто, по-вашему, меня остановит?
- Я, - тихо сказал Руппи. – Прошу вас, вы можете спокойно посидеть здесь, вдвоём, хотя бы полчаса? Я быстро.
- Вот он точно не хуже кэцхен, - заметил Ротгер, когда Руппи умчался куда-то в ночь. – Послушайте, Олаф, я не знаю, что там задумал молодой Фельсенбург, но я бы не прочь распить ещё бутылочку «Слёз».
- Вы отпустите его одного?
- О, несомненно. Главное качество вашего Руппи – предприимчивость, и мне это нравится. Но предупреждаю сразу – если он не вернётся через полчаса, я пойду на мост.
- Ну-ну, - усмехнулся Олаф. – Рискните.

***

Руппи вернулся запыхавшийся, но чрезвычайно довольный собой.
- Как ваша рука? – тут же спросил он у Кальдмеера.
Олаф, занятый очередным спором с Вальдесом, попробовал поднять левую руку и…
- Закатные твари, - прошептал Бешеный. - Но как…
- Достаточно было просто смешаться с толпой, - Руппи налил себе полный бокал и выпил залпом. – Там бродит куча карманников. Один из них попытался ограбить торговца, но внезапно наткнулся на лезвие моей шпаги. Нет, я его не убил, адмирал, не смотрите на меня так. Я отвёл его на мост и… эмм… попросил, чтобы он загадал кое-какое желание.
- Очевидно, ты был убедителен, - заметил Кальдмеер.
Вальдеса интересовало другое:
- Так, а чего он лишился?
Руппи вдруг покраснел.
Вальдес захохотал.
- Отличная работа Руппи! За такое окончание ночи тысячи огней стоит выпить.
Он наполнил три бокала и протянул их дриксенцам.
- За Руппи!
Сделав глоток, Ротгер не удержался и захохотал снова. За ним улыбнулся и Олаф.

***

Восходящее солнце пронзило оконный витраж своими лучами, в комнату ворвался пропахший солью бриз, а Ротгер Вальдес смеялся, глядя на рождающийся из моря рассвет.


5. "Гайифский вояж"

читать

В знойнейшей стране Гайифе,
Что в Талиге всем известна,
Швартовался раз корабль,
Что у дриксов звался Тварью.
Но, вообще-то, он Астэра,
Как враги б не обзывали
Но о них речей не будет,
Не о них тут наш рассказ.

Астэра и сопровождавший ее фрегат дриксенского военно-морского флота под управлением Олафа Кальдмеера тихо покачивались у пирса. Вечер рассыпал по водной глади лунные блики, скрадывал хищные очертания парусников, превращая их из боевых кораблей в романтичные каравеллы, и приносил с собой запах человеческого жилья, теплый и домашний. В капитанской каюте Астэры собралась весьма своеобразная компания, впрочем, за все время путешествия оба экипажа смирились с тем, что то на Астэре можно увидеть сухощавого Олафа, а то, на пришедшем на смену Ноордкроне фрегате, нет-нет, да мелькнет Бешеный. Короче, то и дело капитаны ходили друг к другу в гости. Вот и сейчас господа бывшие враги изволили пить вино в компании Руперта фок Фельсенбурга, бессменного адьютанта Ледяного Олафа, и разглагольствовать. Впрочем, разглагольствовал по большей части Вальдес, сопровождавший свою речь довольно активной жестикуляцией, отчего на столе уже красовалось винное пятно, Олаф же делал вид, что внимательно слушает, а на самом деле любовался тем, как скачут по темным волосам и смуглой коже Кэналлийца отсветы свечного пламени. Так же господин Кальдмеер вяло размышлял о том, что мотивы, толкнувшие его согласиться с безумным предложением Вальдеса и отправиться вместе с ним в кругосветное плавание, весьма просты. Пересчет пингвинов в Седых Землях – чрезвычайно скучная штука, а кругосветка… Словом, долго уговаривать Олафа Вальдесу не пришлось:
- Ну что, Олаф, вы согласны? – черноволосый полукровка оперся о стол и теперь внимательно смотрел на Кальдмера, ожидая ответа на благополучно прослушанный вопрос. Но отвечать следовало быстро и, желательно, правильно. Ледяной прикинул, что чего-то особенно неприличного Вальдес в обществе Руппи предложить не рискнул бы, и согласно кивнул:
- Разумеется, Ротгер. – называть бывшего врага по имени было немного непривычно, но приятно. Упругое северное имя, жесткое и вместе с тем бархатисто-раскатистое, напоминавшее мурлыканье большой кошки, легко соскальзывало с губ, словно именно Олафу было предназначено его произносить.
Кальдмеер протянул Вальдесу ладонь, для скрепляющего неведомый пока еще договор рукопожатия, и был бесцеремонно выдернут из-за стола.
- Ну, так пойдемте, вся ночь наша. – Ледяной остановился у порога вице-адмиральской каюты и вполголоса поинтересовался у идущего позади Руперта:
- И с чем я согласился?
- С тем, что нужно сойти на берег и провести эту ночь в ближайшей таверне, чтобы, как сказал господин Вальдес, «Понять, что такое Гайифа». - Руперт вежливо кашлянул, намекая, что хорошо бы господину Кальдмееру освободить проход. Олаф вышел на палубу, прихватив позабытую Вальдесом куртку, и направился к трапу, у которого уже маячил расхристанный Бешеный, не то ежившийся от ветра, не то приплясывавший в нетерпении и ожидании.
- Держите, Ротгер – он протянул полукровке куртку, не удержавшись от того, чтобы окинуть взглядом Вальдеса.
- Благодарю, Олаф, вы не даете мне погибнуть в цвете лет от воспаления легких. – Бешеный расплылся в улыбке и быстро натянул куртку, спрятав светлую рубаху под иссиня-черным сукном. Оделся и, дробно стуча каблуками по дереву трапа, понесся вниз, к твердой земле. Олаф спускался медленней, хотя бы потому, что это капитан знает на своем корабле все до последнего сучка, а гостю нужно быть осторожней. Еще не дай Создатель запнуться каблуком о выступающий гвоздь и позорно грохнуться носом о землю, стыдно же будет.

Первыми на твердь Гайифы
Снизошли два адмирала:
Вице - раз и два - цур-зее.
Бергекьяре и блондин.
А за ними, легким шагом,
Потому как - воспитанье,
По сходням сошел наш Руппи,
Что в кесарии наследник.

И вся эта вот компашка,
Наистраннейшего вида,
Подалась в ближайший город
С целью ночку покутить.
Потому что - захотелось.
И к тому же любопытно
Двум врагам неразлучимым
Друг о друге разузнать.
Ледяной вошел степенно,
А за ним ввалился Вальдес,
Наплевав с большого вяза
На приличия и такт.
Отпуск же у человека,
И войны уж нет полгода,
И поэтому он будет
Хулиганить от души.

Диспозиция такая:
За одним торцом - Кальдмеер,
Вальдес же сидит напротив,
Щеку подперев ладонью.
Руппи замер между ними,
Взглядом нервно ест начальство,
Точно знает - что-то будет,
Ведь не зря сюда пришли.

Так, втроем, они и пошли разведывать местность на предмет нахождения таверны. Нужный домик нашелся после пятнадцатиминутных поисков, за время которых Ротгер сумел завести знакомство с местным рыбаком и узнать, что хозяин «Быстрой утки» пиво касерой не разбавляет, да и вином у него тоже разжиться можно. Как бы то ни было, но Олаф все же не смог переступить через себя, даже после шатаний по странам в компании Бешеного, поэтому мужчина в таверну вошел степенно, как и подобает адмиралу. Вальдес же остался верен себе: влетел в зал, как к себе домой, на ходу расстегивая куртку и плюхаясь за свободный стол. По дороге до стола Ротгер успел заказать вина на троих, улыбнуться всем и никому и вообще уже почти стать своим. Олаф опустился за строго противоположный край стола и задумчиво крутанул кружку, в которую Руперт, на правах младшего, уже налил вина. Беседа, оборвавшаяся было во время прохода по таверне, снова набирала обороты. Вальдес беспечно разглагольствовал о сравнительных характеристиках флотов обеих стран, о сражениях, ведьмах, рецептах ведьмовки, словом, обо всем, что почитал хоть самую малость любопытным. Как показало время – усыплял бдительность.

Вальдес жмурится и млеет,
Олаф же - сама суровость,
Воплощение устоев
И моральности на флоте.
Под вино течет беседа
О судах, о капитанах
И сравнительных отличьях
Здешних юношей от наших.

- Как вы думаете, Олаф,
Если мы фок Фельсенбурга
Сравнивать решим с корнетом,
Хоть вон с тем, в углу сидящим?

- Ротгер, это неуместно.
Неприлично и бесстыдно.
Даже если он согласен,
В чем я лично сомневаюсь,
То корнет, в углу сидящий,
Вряд ли сам пойдет на это,
Потому что мы на гайи
Не умеем изъясняться.
И, поскольку не умеем,
То не сможем объясниться,
Что за жажда нам в сравненьи
Юношей весьма достойных.
Вальдес только рассмеялся
И, танцующей походкой,
Дошатался до корнета,
Что уж ушки навострил.

- Сударь, вы меня простите,
Нынче мне никто не может,
Глядя в черные глазищи,
Откровенно отказать.

Вся таверна присмирела,
Наблюдая за делами,
Что творили вдрызг нетрезвый
И цивильный адмиралы.
Вальдес долго примерялся,
Размышляя конструктивно,
Как начать свою задумку
По сравнению мальчишек.
Те стояли присмиревши,
Справедливо опасаясь,
Что разгульный полукровка
Вдруг чего-то учудит.

Когда Олаф и Руппи окончательно освоились и смирились с тем, что им придется провести всю ночь в компании Вальдеса, что само по себе чем-то отвратительным не являлось, грянул гром. Ротгер лукаво улыбнулся и, отставив кружку с довольно-таки неплохим вином, неожиданно предложил:
- Олаф, что это мы все о кораблях да драках, давайте мы сравним корнетов!
Кальдмеер чуть не поперхнулся глотком вина, но все же сделал над собой усилие и посмотрел в кристально чистые и честные глаза Вальдеса.
- Ротгер, мало того, что это непристойно, неуместно и бесстыдно Я, к своему стыду, гайи не знаю, вы, я подозреваю, тоже. Так что, как же мы будем объяснять корнету, - кстати, где вы его увидели? – что от него требуется? – попытка призвать Вальдеса к разуму провалилась. Бешеный кивком указал на столик у стены, где в одиночестве сидел над кувшином вина юноша, примерно одних лет с Рупертом.
- Собственно, вот объект для сравнения, а договориться… - Ротгер встал из-за стола и направился к упоенно надирающемуся юноше. Что он там ему говорил, какие дифирамбы пел, Олаф не слышал. Злость и раздражение, непонятным образом появившиеся в мыслях о Ротгере, жаждали выхода. Куда направить бушевавшие эмоции Олаф решить не смог, да и не успел, поскольку Ротгер уже вел к их столику ужасно удивленного и к тому же плохо стоящего на ногах корнета:
- Собственно вот. Уважаемый родственник кесаря, соблаговолите встать рядом с… юноша, а вас как зовут? – гайифец, слабо соображавший, чего от него так настырно добивается этот шумный и веселый человек, что-то вяло бормотнул. Не то попытался отговориться незнанием, не то действительно представился. Вальдесу этого хватило.
- Вот видите, мне сегодня никто не может отказать. – Ротгер пристроился на краешек стола и пристально вгляделся в стоявших бок о бок гайифца и Фельсенбурга. Родич кесаря поддерживал плохо стоящего на ногах товарища по несчастью и старался не краснеть, что, учитывая направленные на них взгляды всех посетителей таверны, было проблематично. К тому же, он просто не решался что-то сказать еще и потому, что кто его знает, что придет в голову вице-адмиралу, справедливо прозванному Бешеным. Вдруг еще чего учудит при попустительстве Олафа. Кальдмеер же наблюдал за Вальдесом, напоминавшим кота, не решившего еще с какой стороны подступиться к добыче, и размышлял.

Олаф, медленно зверея,
Вдруг подумал, что неплохо
Жажду буйную познанья
Перебить чем-то покруче.
Бергекьяре отозвал он,
На крыльцо его он вывел,
И, ночной порой безлунной,
Начал жадно целовать.
Целовались они долго.
Пока не иссякнул воздух.
Отдохнули. Продышались.
И все начали опять.

Ротгер щурился и муркал,
Олаф улыбался сыто,
Удовлетворив желанье,
Что давно его снедало.
А точней - с вчерашней ночи,
Когда в голову явилось
Нелогичное хотенье
Ротгера зацеловать.
Не прилюдно, а укромно,
На двоих деля хмель ласки.
И плевать на экипажи,
Иногда соврать - не грех.

Вальдес выдохнул устало
И сказал, притворно хмурясь,
- Надоела мне Гайифа!
И вообще - хочу домой.
Корабли готовы к рейду,
В Хексберг тоже уж заждались,
А тебя, если захочешь,
Я опять в свой плен возьму.

Мысли в голове адмирала цур-зее роились сплошь и рядом неприличные и даже вполне согласовывающиеся с представлениями Золотых Земель о Гайифе. Конкретно размышлял Ледяной о том, что надо спасать обоих юношей, замерших под рассеянным черным взглядом Вальдеса, как мыши перед змеей. Однако варианты спасения отнюдь не предполагали ни громкого требования прекратить балаган, ни аккуратной просьбы сделать то же самое. Нет, Кальдмеер размышлял о том, что столь буйного человека, как Ротгер нужно целиком и полностью вовлечь в нечто новое.
- Ротгер, не уделите мне несколько минут? Юноши никуда не уйдут, а мне просто необходимо поговорить с вами наедине. – Ледяной поднялся со своего места и, прихватив Вальдеса под руку, повел его на крыльцо. Ротгер особо не сопротивлялся, следуя за с Олафом безропотно и тихо. На крыльце он обрел дар речи и не преминул поинтересоваться:
- Олаф, а зачем мы сюда ушли? Там же все свои. Сказали бы там, да и делов. – Бешеный прислонился к столбу, поддерживающему крышу над крыльцом, и посмотрел на Олафа внимательно и вместе с тем весело. Как у Ротгера получалось совмещать такие, казалось бы, несовместимые понятия в одном единственном взгляде Кальдмеер уже не задумывался. Мужчина сделал шаг вперед, вплотную приблизившись к вице-адмиралу и возвысившись над ним на добрую голову, и, без лишних сентиментальностей, поцеловал. Губы на пробу коснулись губ Бешеного, ладонь удобно устроилась на затылке полукровки, предупреждая возможное бегство, а свободная рука легла на спину, аккурат между лопаток. Сказать что-то после короткого, ознакомительного поцелуя было невозможно, и Олаф продолжил свои изыскания. Вальдес, как ни странно, не сделал ни малейшей попытки вырваться, наоборот, пальцы кэналлийца вцепились в куртку Ледяного, когда тот продолжил вдумчиво целовать своего уже не врага.
Кальдмеера уже мало волновало то, что их могут застать за столь недвусмысленным занятием, что после таких поцелуев по ним обоим, мягко говоря, будет видно, чем они тут занимались, и Руппи вполне может сопоставить факты. На все это адмиралу цур-зее было откровенно плевать. Сейчас имело значение только то, что Ротгер не сопротивлялся, а очень даже приветствовал поцелуй, что губы Вальдеса пьянили не хуже вина, которое они пили, хотя, быть может, пьянила въевшаяся в их кожу соль, придававшая поцелую восхитительный оттенок горечи. Все остальное было не важно, а отмазку они как-нибудь придумают. Вместе. Но ни один поцелуй не может длиться вечно, поскольку запасы воздуха в человеческих легких отнюдь не безграничны. Олаф оторвался от Вальдеса, чтобы глотнуть воздуха и позволить своему спутнику несколько прийти в себя, и с некоторым подозрением посмотрел на абсолютно счастливое лицо Ротгера. Признаться, он ожидал всего, но не того, что полукровка будет абсолютно счастливо и шало улыбаться и, едва отдышавшись, сам полезет с поцелуями к нему. У Кальдмеера даже была заготовлена целая речь, объясняющая его поведение и мотивы, но заготовленные фразы не пригодились, вылетев из полуседой уже головы после первого же поцелуя. Вальдес, в отличие от Олафа, уверенный в его расположении не робел и не нежничал. Поцелуи бергекьяре были жадными, жаркими и полными искрящегося веселья и наслаждения происходящим. И еще они очень нравились Кальдмееру. Сколько они целовались Олаф не считал, просто в один момент оказалось, что Вальдес щурится, разглядывая темное ночное небо, и чуть ли не мурлычет, а сам Ледяной с донельзя довольной улыбкой перебирает волосы Бешеного, старательно руша ту слабую иллюзию порядка, что еще каким-то чудом удерживалась в кудрях Ротгера.
- Олаф, у меня, пожалуй, только один вопрос. – Вальдес выглядит до странного умиротворенным и тихим, словно это не он целовал Ледяного так, что перед глазами мужчины плясали звезды.
- Как мы объясним наш вид Руппи и экипажам?
- Да нет, не это… Олаф, мне тут уже до кошек надоело. Я домой хочу. Корабли готовы, в Хексберг Альмейда уже ждет явно…
- Это ясно, а что за вопрос?
- Господин адмирал цур-зее, хотите снова попасть в плен? – Олаф только рассмеялся, глядя на то, как Вальдес шало улыбается, словно предлагая не плен, а невесть какой дар чистым золотом.
- Пойдемте, господин вице-адмирал Талига, заберем Руперта и извинимся перед корнетом. У нас еще масса времени, чтобы решить, попаду ли я в плен, или потерплю крушение у берегов Хексберг.

---

Выкладка работ.

[Зимний Излом]

Работы на фест можно начинать выкладывать.

Порядок выкладки работ следующий:

1. Все команды, которые не сделали заявку на выкладку от логина Зимнего Излома, выкладывают работы от логина своего сообщества. Пока заявки поступили от трёх команд, работы которых буду выложены завтра вечером. Если ещё какой-нибудь команде понадобится выкладка с логина Зимнего Излома, необходимо прислать свои работы на у-мейл Зимнего Излома. Выкладка от общего ника будет производиться вечером.
2. Все работы выкладываются в одном посте, в заголовке которого указывается имя команды.
3. Для поста делается общая шапка, в которой указываются: имя персонажа команды, тема подарка команды, все штатные дисклеймеры, общий рейтинг (по максимальному). Напоминаю, что работы с рейтингом NC-17 необходимо закрывать "только для взрослых".
4. Работы выкладываются по порядку, для каждой проставляется номер и делается шапка в которой обязательно указываются название работы (или тип работы, если названия нет - фанфик, стихи, арт) и стандартные предупреждения (ООС, смерть персонажей и т.д.), если они есть. Жанр, рейтинг отдельной работы, пейринг, персонажи, авторские обращения указываются в шапке по желанию.
5. В случае, если все работы не помещаются в один пост, продолжение выкладывается в комментариях. При этом в основном посте делается пометка "продолжение в комментариях", а после полной выкладки делается пометка о завершении выкладки. До проставления этой отметки прошу читателей не комментировать посты с такими работами.
6. Содержание постов, кроме верхней, общей, шапки, убирается под кат.
7. После выкладки необходимо прислать письмо с указанием авторства всех работ (для определения замен, которые будут учитываться при подсчёте голосов)
8. Если какая-либо команда не будет участвовать, прошу об этом сообщить.
На текущий момент выбыли команда Арно Савиньяка, команда Райнштайнера.

запись создана: 24.12.2010 в 20:48

@темы: организационное