Герой команды: Марсель Валме
Тема: гитара
Рейтинг: R
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше
Саммари: "Гитары не может быть много. Её или мало, или - нормально."
Работа №1.
Название: У камина
смотреть рисунокГерои (пейринг): Марсель Валме, Рокэ Алва
Рейтинг: PG
Жанр: романс
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше; песня - Канцлеру Ги.
Работа №2.
Название: У камина.
читать фанфикГерои (пейринг): Марсель Валме, Рокэ Алва.
Рейтинг: PG.
Жанр: Виньетка.
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше; песня - Канцлеру Ги.
Тяжелые шторы превращают комнату в отдельный уютный мирок, отрезая от бьющего в окна ветра - последний зимний месяц показывает норов. Пламя свечей отражается в полированном боку гитары, наследник дома Валмон (дай Создатель папеньке долгих лет жизни!) сидит, прислонившись спиной к креслу, и не отводит глаз от догорающего камина, не решаясь выпустить инструмент из рук. Поглаживает пальцами гриф, изредка трогает струны, и на особо жалостливых звуках дремлющий под креслом Котик поднимает голову и глухо ворчит.
А Марсель вспоминает. В последние месяцы, когда случаются такие вьюжные вечера, его не выгонишь из дома. Он предпочитает полутемный кабинет, Черную Кровь и общество собаки.
(За пару недель до Зимнего Излома)
Каким по счету был этот трактир, Марсель уже и не помнил, и, казалось, они и заехали сюда только из-за разыгравшейся метели. Кэналлийцы остались в Тронко с Дьегарроном, и до Йагоры они ехали вдвоем.
Папаша Жак не признал в Алве Первого маршала Талига, а может быть делал вид - уж очень хитро поблескивали его глаза. Быстро подали какую-то еду и вино, Рокэ усмехнулся и приказал отнести все в комнату.
Уже ужин или еще обед был странный, как и разговор. В дороге Марсель молчал, а когда они остались одни, уже не выдержал:
- А что теперь?
- Теперь? А теперь, мой дорогой офицер для особых поручений, вам будет задание - съесть этот ужин.
Марсель вытянулся во фрунт, подражая солдатам Фридриха, и бодро рапортовал:
- Господин Первый маршал, хоть доблесть и присуща воинам армии Талига, но должен сознаться, противник имеет численное превосходство и боюсь, что я один не справлюсь. Поэтому хотел бы попросить помощи у командования!
И не дожидаясь, когда Алва отсмеется, продолжил:
- Соберано, это вам привычно побеждать врага, который численно вас превосходит. А я не принадлежу к дому Алва, и Первых маршалов у меня в семье нет, поэтому смиренно прошу вашей помощи, как у многоопытного полководца. Она просто необходима для того, чтобы противник был повержен в пух и прах, а также обглодан до костей.
Рокэ, к которому в последнее время стала возвращаться плоть, превращая его из духа бестелесного в земное создание, отсмеялся и открыл бутылку кагетского:
- Я никогда не поверю, что Валмон проиграл какой-то курице, тем более жареной.
- Рокэ, я никогда не пасовал таким противником, но его численное превосходство заставляет отдать хотя бы часть этих несчастных вам.
- Полагаете, я с ними справлюсь?
Ужин шел своим чередом, началась и почти сразу кончилась бутылка вина, и разговор из язвительно-ироничного обмена репликами постепенно превращался в нормальную беседу.
-Рокэ, а можешь ответить на вопрос? - победивший первого вра… первую курицу, Марсель решил сделать перерыв в сражении и насладиться духовной пищей.
Алва, который в это время отдавал должное кагетскому, которое было очень недурным, но все же, по сравнению с творениями виноделов из долины Биры…
- Говори, - еще один глоток; видно, как дернулось горло, - помнится, раньше ты так не стеснялся.
- А почему ты оставил кэналлийцев у Дьегаррона? Они же…
- Выполнят любой приказ? Ты прав, но сейчас они не нужны.
Марсель непривычно серьезен:
- Так куда мы едем? В Гальтару? Или в Закат?
- Я еще не решил.
Разговор затих, полилось вино, и они отдали должное жареной курице. Время уже перевалило за полночь, метель билась о стекла, словно прося впустить в дом, обещая ласковой кошкой свернуться у огня, но было ясно, что стоит только поддаться и открыть окно, как она моментально выстудит все, не оставив ничего живого. И, казалось, грел не столько огонь, сколько вино, уже разлившееся по жилам. Алва молчал и смотрел в окно, Марселю стало интересно, что тот видит в белом мареве за стеклом. Вьюга усыпляла, треск прогорающих поленьев обещал, что все будет хорошо, и Марсель расслабился, позволяя себе поверить в это.
Он не сразу заметил голос, будто бы вплетающийся в песню ветра за окном:
Судьба моя - звездный иней,
Звезда над дорогой дальней,
Звезда над долиной синей,
Звезда на холодной стали...
Метель гитарным перебором поддерживала голос, Рокэ пел будто бы для себя, но нельзя было перестать слушать, невозможно упустить хотя бы строчку.
Звезда моя - струнный ветер,
Струна над водою сонной,
Струна сгоревших столетий,
Струна последнего стона.
Алва пел на талиг, пальцы рук перебирали воздух, будто бы касаясь гитарных струн.
Струна моя - лунный холод,
Луна в глазах лошадиных,
Луна вошедшая в город,
Луна над мертвой маслиной.
При всей бешеной жажде жизни сейчас в Рокэ чувствовалась усталая обреченность приговоренного к смерти, и Валме почувствовал тревогу, беспокойство было несильным, но все же царапало когтем где-то под сердцем.
Мой друг, я луною призван,
Бьют землю лунные кони.
Мой друг, я луною призван,
Мне не уйти от погони...
Голос постепенно затих, тишину не разрушало ничего, ни вьюга за окном, ни треск поленьев. Марсель прятал нарастающую тревогу, скрывая ее под разговором:
- Рокэ, знаешь, а мне не хватает Котика. Плохо, что мы не взяли его с собой. Кто будет выпрашивать пряники? Кто будет сопеть под столом?
- Виконт, скажите, вам не жалко собаку? Тащить ее в неизвестность, зимой… - Алва будто бы очнулся от своего странного пения и вернулся в комнату к теплому камину.
- А себя тебе не жалко? И меня тоже?
- Ты сам сказал…
- Рокэ!
- Виконт, давайте спать, а о несчастном оставленном Котике вы будете печалиться завтра.
Когда утро вступило в свои права, Марсель удивился, что Рокэ не разбудил его, ведь Первый маршал вставал значительно раньше. Когда он спустился вниз, ему передали неизвестно откуда взявшуюся гитару и записку, гласящую:
«Спасибо, что проводил. А это - на память, ты же хотел.
Рокэ.»
Сорваться с места помешала так и не закончившаяся метель, и следующие сутки Марсель метался, как запертый в клетку зверь; когда же появилась возможность вырваться, Валме уже безнадежно опоздал.
Оллария (последняя ночь зимы).
Тихо трещат поленья в камине, в жарком пламени сгорают мысли и ненаписанные письма, тревожно вздрагивают под пальцами струны. Мелодия получается рваная и не особо красивая, все же четыре месяца - слишком короткий срок, чтобы научиться играть на столь своенравном инструменте, но Марселю все равно. Царапающие пальцы струны помогают забыться, стирают память об опоздании длиною то ли в миг, то ли в жизнь.
Котик почти по-человечески тоскливо вздыхает, ему не нравится напавшая на хозяина хандра, он не понимает ее причины. Собачья жизнь проста и незамысловата. Возможно, умей Валме сожалеть, он бы позавидовал псу. Но он не умеет. Гитара стонет особенно пронзительно, и высокий звук повисает в густом воздухе. Марсель не знает, что заставляет его повернуть голову - не звук, не движение воздуха. Надежда? Предчувствие?
- Ты в красном? Это траур по Катарине?
Фигура в алом медленно выходит из тени. Алва устало и привычно усмехается:
- Так получилось.
Работа №3.
Название: А пела она так...
читать фанфикГерои (пейринг): Марсель Валме, Рокэ Алва, Лионель и Эмиль Савиньяк, Мария Тристрам, Бертран Валмон.
Рейтинг: PG-13 (за темы разговоров и стихи)
Жанр: юмор
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше; автор честно отрекается от стихов и песен, использованных в тексте, не дай боже ему сочинить подобное.
Никогда в жизни Марсель не думал, что он может оказаться в подобной ситуации, в страшном сне не могло привидеться ему, что его дражайший родитель будет в почти ультимативной форме требовать от него подобной гадости, да еще и…
- Итак, сын мой, я ожидаю от вас, что вы решите этот вопрос в течение следующих трех месяцев и не днем больше.
- Буду счастлив. – Понятливо кивнул почтительный, а пуще того – осторожный сын, с тоской вспоминая наставления епископа Бонифация относительно того, что «есть дело благое и непринужденное». – Батюшка, у вас будут, какие-либо пожелания на сей счет?
- Оставляю все на ваше усмотрение, – возвестил папенька, сделав знак, что Марсель может быть свободен.
- Ну и что мне с этим делать? – вопросил виконт Валме у дожидавшегося его Котика, тщательно и аккуратно закрыв за собой дверь в отцовский кабинет.
Пес почесал за ухом и радостно гавкнул.
– Кто бы сомневался, – хмыкнул Марсель и отправился на поклон к маменьке, которая, будучи женщиной, могла подсказать если не выход из сложившейся ситуации, то хотя бы приемлемый способ ее разрешения. Как показали потом события, сделал он это очень зря.
Неприятности начались почти моментально. Буквально на следующий день замок наводнили подруги и приятельницы Идалии, а с ними и их незамужние сестры, дочери и племянницы. Глядя на бесконечную вереницу дам и девиц различного возраста, положения и внешности, Марсель впервые подумал, что попал и пора готовиться к побегу. Но сбежать сразу не позволяли приличия, и потому пришлось потратить некоторое время на создание подходящего повода, а между тем проявлять все имеющиеся дипломатические способности, чтобы избежать немедленной помолвки или конфуза. Впрочем, пребывание такого количества соперничающих между собой женщин в одном месте все больше напоминало Валме военные действия. И не сказать, чтобы вялотекущие.
Спасение пришло, откуда не ждали. В ответ на почти паническое письмо с просьбой немедленно вызвать в столицу по какому-либо неотложному делу, явился сам адресат – Рокэ Алва собственной персоной. Дамы частично переключили свое внимание на регента, и виконт вздохнул спокойнее, как оказалось – зря. Повелитель Ветров, со свойственными ему очарованием и несносностью, включился в процесс выбора, напрочь забыв о том, что его вообще-то просили помочь этого самого выбора избежать. В три дня распугав тех дам, кто не попал по воздействия его очарования, Алва принялся за оставшихся. Дамы вздыхали, прикрывались веерами, падали в обмороки и нюхали соли, но своих позиций не сдавали. Возможно, Марсель даже насладился бы разыгрывающимся перед ним представлением, если бы не два обстоятельства.
Во-первых, Елена, узнав о развернувшейся мистерии, перестала отвечать на письма, а во-вторых, Мария Тристрам, приходящаяся родственницей приснопамятному Джону-Люку, несмотря на все усилия Рокэ, продолжала планомерную осаду наследника Валмонов. Утешало лишь то, что прекрасная Франческа была совершенно не в курсе того, во что вляпался ее незадачливый воздыхатель.
Не отличающаяся ни умом, ни внешностью девица в буквальном смысле изводила несчастного Валме странными разговорами, находящимися на грани приличий, а временами - и за ней. Чего стоил один разговор, состоявшийся в библиотеке однажды вечером!
- Марсель, - усиленно делавший вид, что полностью погружен в чтение, виконт едва заметно вздрогнул. Только одна из претенденток на его свободу называла его по имени. По собственному почину, кстати сказать, называла. – Вы не уделите мне немного вашего времени?
- Конечно, эреа, – тяжко вздохнув про себя - вздыхать вслух не позволяло воспитание - Валме встал, приветствуя девушку. – Чем я могу быть вам полезен?
- Некоторое время назад, - томно начала Мария, усаживаясь в кресло и расправляя складки своего пронзительно-алого платья, – мне в руки попала одна книга.
- И вы желаете узнать, есть ли она в этой библиотеке? - Марсель ободряюще улыбнулся, отчаянно пытаясь не комментировать поведение и внешний вид графини даже мысленно. А хотелось сильно. Очень.
- Да, но, право, так неловко… - Валме с интересом наблюдал, как девица старательно заламывает пальцы в попытке изобразить нервозность и одновременно выдумать причину. – Я не помню ее названия.
- О, это прискорбно, – проглотив неуместный смешок, ответил виконт, - быть может, вы помните автора?
Мария потупилась в притворном смущении и едва заметно покачала головой:
- Нет…
- Это несколько осложняет дело.
Графиня трагически вздохнула, приложив излишне бледную, на взгляд Валме, руку к не первой свежести груди.
- Но если вы…
- Простите, Марсель, - виконт с интересом проследил за внезапно начавшей собираться куда-то девицей. - Я, пожалуй, пойду.
- А как же ваша книга?
- Я… я… поищу ее позже, – Мария волне достоверно побледнела и, до треска сжав безвкусный веер, судорожно вздохнула.
- Скажите же хотя бы о чем она, - с любопытством поинтересовался Марсель, наблюдая за метаниями девы. - Возможно, я встречал ее и смогу вспомнить автора или название.
- Она…– попытки наконец увенчались успехом, и графине удалось-таки вполне натурально покраснеть. - О музыке и музыкальных инструментах.
- Уже проще, - задумчиво кивнул Валме, - об этом, к сожалению, написано не так много книг. Думаю, если вы расскажете о ее содержании чуть больше, я смогу сказать вам точно, есть ли она в нашей библиотеке. Итак, я вас слушаю.
- Вы слышали теорию одного гальтарского философа, - голосом, который, судя по всему, должен был быть загадочным, но получился смешным, начала Мария. Марсель, вдохновленный предшествовавшими приготовлениями и тоном, приготовился к незабываемым теории и диалогу. - О том, что некоторые виды нетрадиционных музыкальных инструментов требуют наличия определенных черт характера и склонностей, кроме таланта к музыке.
- Кажется, да, – восхищенно ответил Валме, начавший осознавать к чему ведет графиня. – Но признаться, я не помню деталей. Вы не соблаговолите рассказать о них подробнее?
- Если вы настаиваете. – Новый приступ наигранного смущения подтвердил сделанные минутой раньше выводы и вызвал новую волну восхищения наглостью девицы, которая граничила глупостью.
- Только если вы желаете, - не желая разочаровывать начинающую актрису, протянул виконт.
- Ну что же, слушайте, – спрятав горящие торжеством мнимой победы глаза и добавив хрипотцы в голос, ответила Мария. – Согласно этой теории человеческое тело - это тоже музыкальный инструмент, недаром же гитара так напоминает изгибы женского тела, но не в общепринятом смысле этих слов, а… ну вы понимаете, да?
- Признаться, не совсем, – с чувством произнес Валме, откидываясь в кресле и думая о то, что влип по-крупному.
- Согласно мнению этого философа, человеческое тело, а пуще того – женское, это сложный музыкальный инструмент, из которого настоящий мастер может извлечь прекраснейшую из мелодий, если обладает, как вы, например, достаточным талантом и умением…
Едва слышные шаги в глубине библиотеки, прервавшие монолог Марии, прозвучали для окончательно осознавшего, к чему ведет девица, Марселя пением Рассветных птиц. Порядком смущенная и несколько испуганная осознанием того, что у их беседы были свидетели, графиня, вспорхнув с кресла, почти молниеносно вылетела за дверь.
- Талант и умение, говорите… - сквозь сдерживаемый смех выдохнул Алва. – Это ж надо было…
- Тебе смешно, - Марсель сокрушенно покачал головой, - а я уже не знаю, куда от нее и ее разговоров прятаться.
- Так это не первый? – с восторгом в голосе поинтересовался Рокэ, падая в кресло.
- Нет, далеко не первый и даже не четвертый, – устало, с отчетливыми ужасом и отвращением в голосе, вздохнул Валме. - Она здесь уже без малого три недели.
- И? – насмешливо поинтересовался Ворон.
- И считает своим долгом заводить подобные разговоры не менее двух раз в день! – возмущенно сверкнул глазами на веселящегося герцога Марсель.
- Как интересно… - уже без насмешки, с задумчивостью в голосе потянул Алва.
- Кому как, знаешь ли! – фыркнул доведенный до белого каления виконт и, подхватив книгу, покинул библиотеку.
Если бы кто-нибудь сказал, какие будет последствия у этой краткой беседы с Повелителем Ветров, Марсель бы ему не поверил, потому что при всех своих пороках и недостатках Алва отличался отменным вкусом, в том числе и в отношении женщин. И Катарина Оллар - лишь исключение, подтверждающее правило.
Прошло совсем немного времени, которое, впрочем, показалось виконту Валме еще одной вечностью, и замок потряс грандиозный скандал в благородном семействе. Ценительница гальтарской философии была застигнута в весьма компрометирующих и однозначных обстоятельствах с другим ценителем философии и женской прелести – герцогом Рокэ Алвой. Общественность была возмущена, восхищена и шокирована появлением новой темы для разговоров. А «рыцарское» поведение герцога, с рвением и жаром, достойными лучшего применения (например, в военных целях как оружия массового поражения), отстаивавшего честь дамы, выражаясь образно, раздуло из искры настоящий пожар. Марсель и его предстоящая женитьба не выдержали конкуренции и были забыты. Увы, лишь на время.
Избавившись от внимания излишне целеустремленных дам в целом и одной из них в частности, наученный горьким опытом виконт начал искать подвох, руководствуясь вечным и непреложным законом – если вам кажется, что дела идут на лад, значит, вы чего-то просто не заметили. Дела, словно в насмешку, шли все лучше: маменька перестала усердствовать в увеличении количества дам, Рокэ - отпускать излишне ехидные шуточки в адрес Марселя, полностью переключившись на вьющихся вокруг него женщин, дамы - изыскивать все возможные и невозможные поводы и причины посетить замок, а папенька соизволил дать разрешение отбыть в столицу. Дамы вздыхали, ласкали Котика и Алву, последнего - взглядами, хотя некоторые подозрения, что только ими дело не ограничивается, несмотря на неутихающий скандал, у виконта Валме были.
Лето неспешно клонилось к закату, и нужно было собираться в дорогу, чтобы успеть добраться в Олларию до начала затяжных осенних дождей, ежегодно превращавших дороги в непроходимые болота и топи. Скорости сборов также способствовали и ежедневно приходящие регенту от кансилльера Талига письма, в которых Лионель уже перешел от просьб вернуться как можно скорее к угрозам подать в отставку и смотаться в Торку в самое ближайшее время. Или уйти в монастырь, «дабы обрести покой и отдохновение». На последнее Рокэ отвечал, что в женском отдохнуть не дадут, а в мужском слишком скучно, но сборы не затягивал. Шутки шутками, а хорошего кансилльера терять было жалко, достойную замену потом днем с огнем не сыщешь.
Неспешный путь до столицы - регенту явно не хотелось возвращаться к накопившимся делам - стал для Марселя настоящим отдыхом: никаких породистых девиц и дам, только хорошенькие и сговорчивые служанки в придорожных трактирах, не претендующие на свободу и состояние виконта. В такие моменты пока-еще-не-жених прекрасно понимал Рамиро и даже был не против последовать его примеру, но новая Октавия не ждала у окна, Валмон не Алва, а все хорошее когда-нибудь заканчивается, и ни одна дорога не может быть бесконечной. Столица встретила Валме облетающей листвой и новой сворой предприимчивых девиц и их мамаш, количество писем и приглашений ужасало, так же, как и осознание того, что отклонить их все попросту нельзя. Обреченно вздохнув, виконт героически углубился в корреспонденцию, в залежах которой и был обнаружен следующим утром сбежавшим из дворца Лионелем Савиньяком.
- "Душа моя совсем истосковалась,
И сердце плачет, ноет и болит.
Сколько терпеть мне эту боль осталось
Кто, как не ты, печаль мне утолит?
Приди же, милый мой, прошу, скорее,
Сними с меня руками мою боль,
Кто, как не ты, унять ее умеет,
Приди скорее, сердце успокой!" - восхищенно прищелкнув языком, зачитал одно из уже распечатанных посланий бывший маршал. - И часто тебе такое приходит?
- До недавнего времени вообще не приходило, - Марсель выразительно посмотрел на графа, и предложил присоединиться к разбору бумаг, коль скоро его это так забавляет.
Кансилльер Талига солнечно улыбнулся в ответ, он был весел и благостен, но от помощи ближнему своему злостно уклонился, обещав, впрочем, прислать подмогу в лице брата. Ехидные комментарии довольного собой и жизнью Лионеля порождали желание то ли вызвать Савиньяка на дуэль, то ли напиться в его же обществе. Первое было недальновидно, так как, независимо от исхода, вызвало бы неудовольствие регента, сталкиваться с которым лишний раз совершенно не хотелось. Второе к столь фатальным последствиям, по крайней мере, на первый взгляд, не вело, но спрогнозировать результаты попойки, к которой без сомнения присоединится старший-младший, было весьма проблематично. А потому по зрелому размышлению Марсель решил пить в компании еще и его враньего сиятельства герцога Рокэ Алвы. Наверное, если бы виконт знал, к каким последствиям приведет этот, без сомнения приятный во всех отношениях, вечер, он бы отказался от этой идеи, но, несмотря на уверения некоторых недоброжелателей, всеведением и всезнанием обременен не был еще ни один Валмон. Поэтому попойка состоялась, приведя к ужасающим с точки зрения Марселя последствиям – где-то между вторым ящиком «крови» и третьим – «слез» политической элите Талига пришло в голову сыграть на желание. Во что играли, память сообщать отказывалась, но написанные коряво-нетрезвым почерком записки однозначно гласили, что долг есть и должен быть уплачен в срок.
Не по-осеннему теплый вечер медленно вступал в свои права, часы мерно отбивали шестой час, а виконт Марсель Валме мучился ожиданием и выбором. Можно было бы и не мучится, но делать что-либо спустя рукава Марсель считал ниже своего достоинства, особенно если это «что-либо» касалось дамы, как бы он к ней ни относился. И потому виконт мучительно выбирал между розовато-песочным и небесно-лазоревым камзолом, чтобы отвлечься от мук ожидания. Причиной же был визит, который он должен был нанести Марии (да-да, той самой). Не то чтобы Валме плохо относился к данной девице, но мысль о том, что графиня, несмотря на едва утихший скандал, обязательно решит, что он передумал и имеет на нее виды, с особой жестокостью добивала и так не лучшее настроение.
- И что мне делать? – вздохнув, поинтересовался виконт у Котика, пес не ответил – его гораздо больше интересовал бант, повязанный ему на шею чьей-то шкодливой рукой. Марсель, не желая повторяться, подавил очередной вздох и тоже обратил свое внимание на шелковую ленту. Лента была насыщенно-алого цвета, и ответов на мучивший Валме вопрос не хранила, зато непрозрачно намекала на то, чьей рукой была повязана.
- К кошкам! – решил виконт и прибегнул к проверенному Вороном и временем способу решения неразрешимых проблем, то есть подбросил монетку. Монетка издевательски встала на ребро, но Марсель решил не отчаиваться, а принять ее поступок за совет выбрать третий путь. Вытащив наугад первый попавшийся камзол, Валме решил, что это судьба – он был зеленым. Как тоска.
То, что выбор стал и правда пророческим, виконт понял не сразу, но зато кристально ясно: провести прекрасный теплый вечер предстояло под отчетливо-панические вопли гитары и томные вздохи. Казалось бы, может ли быть что-то тоскливей и ужасней? Как выяснилось получасом позднее, не только может, но и будет. Вот прямо сейчас. Мария желала читать стихи собственного сочинения. Если судить по взглядам, то посвящены они было именно Марселю.
После философских изысканий, произведших на него поистине неизгладимое впечатление, Валме готовился к худшему, но что все настолько плохо, не мог даже предположить.
- Душа моя истерзанная плачет, - встав в преисполненную пафоса и трагизма позу, вещала графиня. - Приди ко мне, любимый, обними…
И поцелуем пламенным, горячим
Мои уста скорее опали…
Мария заламывала руки, а Марсель страдал. Его поэтическая натура с трудом переносила подобные издевательства над рифмами и законами стихосложения, но просить умолкнуть было не просто некуртуазно – пошло, и потому виконт страдал молча.
- Пусть потеряю голову от счастья, - надрывалась девушка, - Пусть не смогу я слезы удержать,
И пусть растаю я в твоих объятьях
В любви твоей хочу я утопать…
Валме внимал и думал о вечном, точнее о том, что стихотворение рано или поздно закончится, и можно будет либо сбежать, либо чем-нибудь отвлечь графиню.
- Я поцелуями тебя покрою, - вздрогнув от представшей его внутреннему взору картины, Марсель забился глубже в кресло. Где-то в соседней комнате тоскливо и пронзительно выл Котик, вечер обещал быть долгим. - Руками нежно, нежно обовью…
Нам будет очень хорошо с тобою,
Ведь я тебя без памяти люблю!
Сколько продолжался этот кошмар, виконт не смог бы сказать даже под пытками, потому что на одной, особенно неудачной строке ("Мой самый-самый необыкновенный, Прошу тебя, себя мне подари…"), его память отказала, за что он был ей очень благодарен. Едва придя в себя после пережитого потрясения, Марсель столкнулся с новой проблемой: теперь графиня желала петь, но не в одиночестве, и даже не дуэтом, а под аккомпанемент пения «очаровательной собачки», как она обозвала несчастного волкодава. Виконт искренне сочувствовал затисканному почти до невменяемости другу и хотел помочь, но сильно сомневался в том, что ему это удастся.
Мария решила, что она желает обучать пению Котика, и остановить ее было не легче, чем понесшую лошадь. Пес меж тем, не выдержав издевательств над собственным слухом и звериным чутьем ощущая нависшую над ним угрозу, сбежал в летний сад - выть на луну.
- Эреа, - Валме понял, что настало время проявить чудеса дипломатии и если не сбежать, то хотя бы попытаться, и черт с ним, с пари - он отсидит положенные часы после, когда его другу не будет угрожать смертельно опасное обучение. – При всех своих достоинствах Готти не способен к пению и, тем более, музицированию. Мне право, неловко говорить об этом, но… он безнадежен.
- Ах, Марсель, - графиня томно закатила глаза. – Вам просто не хватило терпения. Мужчины вообще редко бывают достаточно терпеливы…
Дальше виконт не слушал, Мария обладала редким даром говорить ни о чем долго, вдохновенно, с чувством, толком и расстановкой. Обычно смысл всей речи можно было понять, услышав пару фраз, но иногда, как сегодня, его попросту не было. Валме с нездоровым восторгом рассматривал букет астр, украшавший собой каминную полку, подобных образчиков безвкусицы и нелепицы он не встречал с тех пор, как из столицы убрали последние следы господина в белых штанах. Душераздирающе-розовые цветы с изумрудными листьями и стеблями, для полноты картины были поставлены в расписанную ярко-рыжими лисами вазу.
- …именно поэтому я думаю, что у меня получится, – графиня закончила вещать и теперь нежно улыбалась виконту, ожидая его реакции.
- Мне больно говорить об этом, прекрасная эреа, - Марсель подпустил в голос трагизма, что после стихов было совсем не сложно, - но боюсь, что не могу позволить вам подвергать себя такой опасности! Готти иногда бывает очень своенравен…
Договорить виконт не успел, потому что Мария, не слушая возражений, отправилась на поиски пса.
- Прости, Котик, ты был мне верным другом, но я сделал все, что мог, – пробормотал мужчина, выходя в сад вслед за графиней. С дивана раздалось смешливое фырканье, кажется, его слова все же услышали. Создатель, храни компаньонок! О том, чтобы остаться с девой наедине больше чем на пятнадцать минут, Валме боялся даже помыслить.
Несчастное животное проявляло чудеса дипломатии и изворотливости – пес, даже будучи схваченным за ленту, носился кругами, не позволяя разошедшейся графине поймать себя за ошейник и отконвоировать в комнату к клавесину, который эреа собиралась использовать для обучения. Кусаться он не пытался, видимо, прекрасно осознавая, что начав, не сможет остановиться, и Марсель его в этом прекрасно понимал и поддерживал. Поймав запутавшуюся в атласной ленте девушку, виконт снова воззвал к ее разуму.
- Мария, - называть графиню по имени было опасно, но ситуация требовала решительных мер. – Давайте лучше споем дуэтом, Готти все равно не оценит ваших усилий.
- Зато их оцените вы, Марсель, – прижимаясь сильнее, чем позволяли приличия и требовала необходимость, проворковала графиня, и Валме понял, что этот бой он проиграл еще до его начала. Девица Тристрам была твердо уверена, что лучше всех знает, что нужно наследнику Валмонов.
Часом позже, глядя, как солнце медленно опускается за горизонт, виконт с тоской думал, что лучше бы он отправился за Рокэ в Гальтары – там, по крайней мере, было тихо…
- Дынь! - истерически взвизгивала за спиной гитара, ей вторила Мария. - Как меня замучили эти тупые мужчины!
- Дынь, - стонали струны, графиня самозабвенно подпевала. - Они требуют, чтобы я пела им о битвах!
- Дынь! – рыдала гитара, все больше расходилась девица. - А я о любви петь хочуууу!!!!
- Дынь! – всхлипывали струны, но Мария не унималась. - Гизелла любит Анну!
- Дынь! – билась в предсмертных муках гитара, графиня пела. - Вальтер любит Анри!
- Дынь, - стенал инструмент, а виконт думал о том, что сделал бы за подобное издевательство Алва. - Как жаль, что они одного пола!
- Дынь, - струны все же не выдержали напора и пали смертью храбрых, - Жизнь несправедлиииваааа!
Провозгласила Мария и наконец-то замолкла. С последним утверждением Марсель был полностью согласен, но в тот миг так нежно и трепетно любил графиню просто за то, что она молчала, переводя дыхание, что счел за лучшее оставить свои мысли при себе.
- Вы просто этого не слышали! – с содроганием в голосе рассказывал следующим вечером Валме, допивая очередной бокал «Крови». – Это было не просто кошмарно, о нет…
- Ну же, друг мой, - развалившийся в кресле регент был слегка нетрезв и потому благостен. Хотя возможно, причина была в другом – сегодня он снова развлекался, организовывая собственное похищение из дворца. – Будь снисходительнее к даме.
- Это не дама! Это… - впервые в жизни у виконта не было слов, только совершенно нкуртуазные эпитеты из лексикона адуанов. – Лионель, помнишь, тот псевдостихотворный неподписанный ужас, который попался тебе на глаза пару дней назад?
- Такое забудешь… - содрогнувшись, пробормотал кансилльер, хоть и не питавший к поэзии страсти, но знакомый с азами стихосложения.
- Так вот. Теперь я знаю, кто автор! – наполняя бокал «Кровью», пояснил Марсель. - Это Мария Тристрам.
- В связи с чем такие выводы? – несмотря на проскальзывавшее в голосе сочувствие, Алва явно получал удовольствие от ситуации, косвенной причиной которой являлся.
- Вчерашний вечер был поистине незабываемым, - с чувством простонал Валме, - и очень надеюсь, что неповторимым.
- И снова мы вернулись к тому, с чего начали, - Лэкдеми явно хотел докопаться до истины независимо от желания оной. – Все было настолько ужасно?
Марсель мученически посмотрел на Эмиля и с непередаваемым выражением процитировал:
- Люблю тебя я, как никто на свете,
Тобою лишь живу я и дышу,
И для тебя пою романсы эти,
Я так твоей любовью дорожу…
Первым не выдержал Ворон: обняв диванную подушку, регент Талига, утратил остатки солидности и сполз на пол, заливисто хохоча. Минуту спустя к нему присоединились близнецы, а потом и сам виконт.
- Но это еще что, - утирая выступившие слезы, простонал Валме. – После стихов ее потянуло на музыку. Не буду описывать, что она творила с несчастным инструментом, скажу только, что пела она так, что все собаки выли!
Прятавшийся под столом Котик подтвердил слова хозяина – он выл с чувством, с толком и расстановкой.
Но шутки шутками, а время шло, и папенька был настроен весьма решительно: наследник фамилии должен остепениться и завести семью. Тем более, что в скором времени Марсель станет полномочным послом в дружественном Фельпе. Впрочем, о грядущем назначении виконт Валме еще не знал. И потому был весел и беззаботен настолько, насколько может быть весел и беззаботен мужчина, над которым нежданно-негаданно нависла угроза скорого брака. Сплетники Олларии с нежностью и трепетом обсуждали возвращение одного из первых столичных повес к привычному образу жизни.
Марсель же тем временем страдал - не то чтобы ему совершенно не хотелось жениться, но вот кандидатуры… Единственная женщина, которую он желал видеть своей женой, была далеко, а талигские дамы и девицы энтузиазма не вызывали. Это было печально. И именно в этом светлом и прекрасном состояние виконт и был найден друзьями.
- Рокэ, я не хочу жениться! – с тоской и мукой оглядывая очередную гору приглашений, почти простонал Валме. И с затаенной надеждой воззарился на регента. Алва хмыкнул и развалился в одном из кресел.
- Совсем? – флегматично уточнил Лионель, все его внимание было поглощено очередным шедевром эпистолярного жанра. Судя по лицу кансилльера это было еще одно послание от графини Тристрам.
- Совсем, – убито подтвердил виконт. – Мне не нравятся местные дамы.
Мужчины переглянулись. Столь не характерное для Валме состояние было признано консилиумом в лице регента, кансилльера и Первого маршала в корне неверным, опасным и подлежащим скорейшему исправлению.
- А если оставить в стороне здешних дам? – осторожно поинтересовался Эмиль, разглядывая удрученного виконта. Валме лишь тоскливо вздохнул. Из-под стола вторил Котик. Ему тоже не хотелось появления одной хозяйки, гораздо больше пса устраивали меняющиеся время от времени любовницы, которые, стремясь добиться расположения хозяина, всячески баловали «крошку Готти». – Юлия Урготская?
Виконта выразительно перекосило. Не то чтобы он плохо относился к принцессе, но прожить с ней всю жизнь? Нет уж, увольте.
- Иоланта и Лионелла Манрик? – лицо Марселя стало еще выразительней, а Рокэ поперхнулся вином.
- Елена Урготская? – продолжал допытываться Лэкдеми, перебирая в памяти незамужних девиц подходящего возраста и сословия, но мечтательная улыбка то и дело появлявшейся на губах Первого маршала ясно показывала, что в голосе у него были только хорошенькие горожаночки.
- Франческа Скварца, – внес конструктивное предложение Лионель, наконец-то оставивший корреспонденцию в покое. Надежда, озарившая лицо Марселя, лучше любых слов выражала отношение виконта к этому предложению.
- Значит, решено, – не участвовавший до этого момента в разговоре Алва хлопнул ладонью по подлокотнику кресла и легко поднялся. – Собирайтесь, Валме.
И видя непонимающий взгляд Марселя, все еще пребывающего где-то в тоскливых глубинах мыслей о неминуемой женитьбе, пояснил:
- Вы едете в Фельп.
Если Рокэ Алва что-то для себя решил, то воспротивиться этому почти невозможно – это Валме понял, еще в те прекрасные времена, когда был капитаном для особых поручений при особе Первого маршала Талига. Да и сопротивляться виконту откровенно не хотелось – даже если его поездка закончиться ничем, он все равно получит отсрочку. Переговоры с графом Валмоном Ворон взял на себя, Эмилю достались дамы во главе с любительницей романсов и поэзии, а на Лионеля, как всегда, свалились все государственные дела, которым занятый спасением друга регент не мог – или, что точнее, не желал – уделять время.
Первой сдалась Мария – граф Лэкдеми, шокированный количеством скармливаемого Котику сладкого, перешел в контрнаступление и одержал блистательную победу. Марсель в точности не знал, что сказал или сделал маршал Милле, но факт был, что называется, налицо. Графиня оставила всякие попытки привлечь к себе внимание виконта, и, говорят, даже собиралась уйти в монастырь. Эмиль на вопросы не отвечал, предпочитая молчать или отшучиваться, а если любопытство переходило грани разумного, посылал в Закат или к кошкам, что, в общем-то, было одним и тем же. Если же расспросы не прекращались и после этого, предлагал свою помощь в отправке по названным ранее адресам.
Папенька продержался немногим дольше, но тоже сдался под слаженным натиском регента, Арлетты и Лионеля Савиньяков. Последний буквально засыпал графа и графиню письмами, в которых умолял принять уже хоть какое-нибудь решение, пока дела не окончательно не погребли его под собой. Что и как сказал графу Валмону герцога Алва, Валме тоже не знал, но его это и не интересовало – Марсель с головой ушел в сборы.
Что взять с собой? Как правильно делать предложение? Как объяснить, почему писал так редко? Все это волновало виконта несравнимо больше, чем то, что происходило с его папенькой, маменькой и всем остальным Талигом. О том, что будет, если Франческа скажет «нет», Валме предпочитал не задумываться. Впрочем, он небезосновательно полагал, что после отказа ему будет абсолютно безразлично, на чью руку надеть браслет.
Полгода спустя счастливо женатый Марсель под укоризненным взглядом обожаемой супруги приходил в себя после празднования Зимнего Излома в компании кансилльера, Первого маршала и регента Талига. Глядя на корявую, залитую вином и малопонятную записку, виконт Валме испытывал не знакомое ранее, но от этого не менее леденящее душу чувство, что это уже было. Записка же издевательски гласила, что означенный виконт обязан провести вечер у графини Тристрам.
Работа №4.
Название: Китара.
читать фикГерои (пейринг): Марсель Валме, Франческа Скварца-Валме.
Рейтинг: PG
Жанр: романс.
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше; легенда – жителям Южной Испании.
Посвящение: чудесному человеку и близкому другу автора.
Жаркое полуденное солнце ярким светом заливает комнату, легкий морской бриз играет невесомыми, почти прозрачными занавесями, принося приятную прохладу и желанное облегчение. Шелест моря и крики чаек сплетаются с причудливым гитарным перебором, доносящимся откуда-то с улицы. Мирная идиллия счастливой и спокойной жизни, глядя на которую даже не скажешь, что позади остались ужасы Излома и войны, охватившей почти все Золотые земли. Запах морской соли и разогретого камня мешается с тонким ароматом роз, цветущих в разбитом перед особняком саду, и каким-то особенным, присущим только любимой женщине, едва уловимым, даже не запахом - его предчувствием, на самой грани ощущений. Покой и нега наполняют комнату до краев, властно подчиняя сонливой размеренности послеобеденной сиесты.
Тонкий женский силуэт на фоне распахнутого окна напоминает своими изящными, завораживающими изгибами форму гитару, и виконт, чуть усмехаясь, вспоминает легенду. Ему кажется, что его возлюбленная и жена сошла с ее страниц, настолько невероятно, несмотря на прошедшие годы, осознание, что она ответила согласием и теперь принадлежит ему. Что она любит его.
- Франческа, - окликает любующуюся искрящимся на солнце заливом супругу Марсель. - Ты знаешь, откуда появилась гитара?
Зачарованная танцем бликов и музыкой женщина откликается не сразу, слишком сильна власть мелодии и пейзажа. Валме на мгновение задумывается о том, что она видит в кружении солнечных отблесков на воде, о чем вспоминает под гитарный напев, но мгновение уходит и Франческа, обернувшись, нежно улыбается мужу и, качая головой, отвечает:
- Нет. Расскажешь?
- Конечно, - виконт откидывается на обтянутые прохладным шелком подушки и, не отрывая глаз от стройного силуэта, начинает рассказ. - Когда-то, давным-давно, много лет тому назад, на берегу пролива, что зовется сейчас Астраповыми Вратами, жил старый отец со своей дочерью, и не было во всей Кэналлоа девушки прекраснее и добрее, и не было более искусного мастера, чем старый плотник. И все говорили, что не рождалось еще в Золотых землях равного ему.
И звали его дочь Китарой, и пела она так, как никто и никогда прежде не слышал. Когда она начинала петь, люди останавливались и слушали, даже птицы прекращали щебетать, заслышав ее пение, и волны замедляли свой бег. Но это не все: имел голос Китары поистине мистическую силу исцеления, и кэналлийцы просили ее, чтобы пела она везде, где были болезни или горести.
И вот однажды, когда над деревушкой бушевала страшная гроза, раздался стук в двери дома, где жили старый отец и его юная дочь. Когда они открыли дверь, то увидели несчастную старуху, одетую в истрепанные, промокшие до последней нитки одежды. Старый мастер и Китара развели огонь, дали старухе другую одежду и, напоив ее горячим молоком и медом, уложили спать.
Утром, оправившись, она рассказала девушке, что живет в маленькой деревушке на берегу пролива, что зовется ныне Мальдито, в устье реки Каосса. Там осталась у нее любимая, но очень тяжело больная внучка - последняя отрада в старости - а лекари не знают, как излечить ее, потому что не встречались с подобным ранее, и девочка может даже умереть.
"Вот почему я, старуха, прошла весь этот путь - в месяц и еще половину - чтобы видеть тебя, Китара, и просить спасти мою внучку", - сказала старуха и начала рассказывать Китаре все о своей внучке, час за часом, и говорила она весь день и всю ночь, и казалось Китаре, что видит она смешливую черноглазую девочку и что знала она ее всю свою жизнь. И стало Китаре больно от того, что умирает внучка старухи.
На следующее утро Китара сказала своему старому отцу, что должна она отправиться в путь, чтобы попытаться спасти внучку старухи своим пением. Вздохнул отец, потому что страшно было ему отпускать девушку в такой далекий путь, но отказать дочери он не мог. Он позвал двух своих друзей, которым верил как себе, и попросил их, чтобы отправились они с Китарой и берегли ее в пути пуще жизни. И вот, после нескольких недель пути достигли они устья реки Каосса, где располагалась деревушка, в которой жила старуха. История оказалась правдой, девочка действительно была очень больна. И Китара начала петь, и пела она так красиво, как никогда в своей жизни. Она пела и пела, и на четвертый день девочка открыла глаза и была исцелена. И был в деревушке великий праздник в честь Китары и сотворенного ею чуда, и радовались все, а пуще всех старуха и ее внучка. Но не было сердцу девушки покоя, ведь была она вдали от любимого отца.
А потому, лишь закончился праздник, она отправилась в обратный путь в родную деревню на берегу пролива, что зовется сейчас Астраповыми Вратами, где ждал ее старый отец. Но на пути назад через снежные горы Дэспера лавина погребла Китару и ее спутников. Однако богам было угодно, чтобы жила прекрасная девушка и ее, замерзшую до полусмерти, нашли охотники. Они спасли ее и принесли домой к отцу.
Китара оправилась, но холод и снег забрали у нее прекрасный голос, и не могла она более петь так, как раньше.
И горевал старый мастер и все, кто знал девушку, вместе с ним, и явилась тогда ему во сне легкокрылая эвро и сказала «Мастер, не в силах человеческих и божеских вернуть голос дочери твоей, но это не повод печалиться. Пусть не может она петь теперь, так пусть поет за нее инструмент музыкальный, подобного которому не было доныне на земле!» Проснулся старый отец и четыре дня и четыре ночи не покидал своей мастерской, а когда вышел, подарил дочери своей инструмент музыкальный, какого не было доныне на свете. И Китара начала играть. И играла она так, что люди со всей Кэналлоа приходили, чтобы увидеть этот удивительный инструмент и послушать чудесную игру девушки. И когда играла она, люди останавливались и слушали, даже пиццы прекращали щебетать, заслышав ее игру, и волны замедляли свой бег. Но это не все: имела игра Китары поистине мистическую силу исцеления, и кэналлийцы просили ее, чтобы играла она везде, где были болезни или горести.
Так и появился чудесный инструмент, который стали люди называть в честь дочери старого мастера. Но разнится говор людской в Золотых Землях, а потому зовется ныне она гитарой.
Валме потягивается и с удовольствием отпивает чуть разбавленного водой вина.
- Вот такая легенда, моя эреа, - улыбаясь Франческе, говорит он. А за окном поет в руках неведомого мастера гитара, вечно юная и прекрасная, как девушка, в честь которой была названа, неповторимая, как сама жизнь.
Работа №5.
Название: Изгибы.
смотреть рисунок Герои (пейринг): Марсель Валме, Франческа Скварца-Валме.
Рейтинг: R (за голую спину)
Жанр: романс.
Тема: гитара
Рейтинг: R
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше
Саммари: "Гитары не может быть много. Её или мало, или - нормально."
Работа №1.
Название: У камина
смотреть рисунокГерои (пейринг): Марсель Валме, Рокэ Алва
Рейтинг: PG
Жанр: романс
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше; песня - Канцлеру Ги.
Работа №2.
Название: У камина.
читать фанфикГерои (пейринг): Марсель Валме, Рокэ Алва.
Рейтинг: PG.
Жанр: Виньетка.
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше; песня - Канцлеру Ги.
Тяжелые шторы превращают комнату в отдельный уютный мирок, отрезая от бьющего в окна ветра - последний зимний месяц показывает норов. Пламя свечей отражается в полированном боку гитары, наследник дома Валмон (дай Создатель папеньке долгих лет жизни!) сидит, прислонившись спиной к креслу, и не отводит глаз от догорающего камина, не решаясь выпустить инструмент из рук. Поглаживает пальцами гриф, изредка трогает струны, и на особо жалостливых звуках дремлющий под креслом Котик поднимает голову и глухо ворчит.
А Марсель вспоминает. В последние месяцы, когда случаются такие вьюжные вечера, его не выгонишь из дома. Он предпочитает полутемный кабинет, Черную Кровь и общество собаки.
(За пару недель до Зимнего Излома)
Каким по счету был этот трактир, Марсель уже и не помнил, и, казалось, они и заехали сюда только из-за разыгравшейся метели. Кэналлийцы остались в Тронко с Дьегарроном, и до Йагоры они ехали вдвоем.
Папаша Жак не признал в Алве Первого маршала Талига, а может быть делал вид - уж очень хитро поблескивали его глаза. Быстро подали какую-то еду и вино, Рокэ усмехнулся и приказал отнести все в комнату.
Уже ужин или еще обед был странный, как и разговор. В дороге Марсель молчал, а когда они остались одни, уже не выдержал:
- А что теперь?
- Теперь? А теперь, мой дорогой офицер для особых поручений, вам будет задание - съесть этот ужин.
Марсель вытянулся во фрунт, подражая солдатам Фридриха, и бодро рапортовал:
- Господин Первый маршал, хоть доблесть и присуща воинам армии Талига, но должен сознаться, противник имеет численное превосходство и боюсь, что я один не справлюсь. Поэтому хотел бы попросить помощи у командования!
И не дожидаясь, когда Алва отсмеется, продолжил:
- Соберано, это вам привычно побеждать врага, который численно вас превосходит. А я не принадлежу к дому Алва, и Первых маршалов у меня в семье нет, поэтому смиренно прошу вашей помощи, как у многоопытного полководца. Она просто необходима для того, чтобы противник был повержен в пух и прах, а также обглодан до костей.
Рокэ, к которому в последнее время стала возвращаться плоть, превращая его из духа бестелесного в земное создание, отсмеялся и открыл бутылку кагетского:
- Я никогда не поверю, что Валмон проиграл какой-то курице, тем более жареной.
- Рокэ, я никогда не пасовал таким противником, но его численное превосходство заставляет отдать хотя бы часть этих несчастных вам.
- Полагаете, я с ними справлюсь?
Ужин шел своим чередом, началась и почти сразу кончилась бутылка вина, и разговор из язвительно-ироничного обмена репликами постепенно превращался в нормальную беседу.
-Рокэ, а можешь ответить на вопрос? - победивший первого вра… первую курицу, Марсель решил сделать перерыв в сражении и насладиться духовной пищей.
Алва, который в это время отдавал должное кагетскому, которое было очень недурным, но все же, по сравнению с творениями виноделов из долины Биры…
- Говори, - еще один глоток; видно, как дернулось горло, - помнится, раньше ты так не стеснялся.
- А почему ты оставил кэналлийцев у Дьегаррона? Они же…
- Выполнят любой приказ? Ты прав, но сейчас они не нужны.
Марсель непривычно серьезен:
- Так куда мы едем? В Гальтару? Или в Закат?
- Я еще не решил.
Разговор затих, полилось вино, и они отдали должное жареной курице. Время уже перевалило за полночь, метель билась о стекла, словно прося впустить в дом, обещая ласковой кошкой свернуться у огня, но было ясно, что стоит только поддаться и открыть окно, как она моментально выстудит все, не оставив ничего живого. И, казалось, грел не столько огонь, сколько вино, уже разлившееся по жилам. Алва молчал и смотрел в окно, Марселю стало интересно, что тот видит в белом мареве за стеклом. Вьюга усыпляла, треск прогорающих поленьев обещал, что все будет хорошо, и Марсель расслабился, позволяя себе поверить в это.
Он не сразу заметил голос, будто бы вплетающийся в песню ветра за окном:
Судьба моя - звездный иней,
Звезда над дорогой дальней,
Звезда над долиной синей,
Звезда на холодной стали...
Метель гитарным перебором поддерживала голос, Рокэ пел будто бы для себя, но нельзя было перестать слушать, невозможно упустить хотя бы строчку.
Звезда моя - струнный ветер,
Струна над водою сонной,
Струна сгоревших столетий,
Струна последнего стона.
Алва пел на талиг, пальцы рук перебирали воздух, будто бы касаясь гитарных струн.
Струна моя - лунный холод,
Луна в глазах лошадиных,
Луна вошедшая в город,
Луна над мертвой маслиной.
При всей бешеной жажде жизни сейчас в Рокэ чувствовалась усталая обреченность приговоренного к смерти, и Валме почувствовал тревогу, беспокойство было несильным, но все же царапало когтем где-то под сердцем.
Мой друг, я луною призван,
Бьют землю лунные кони.
Мой друг, я луною призван,
Мне не уйти от погони...
Голос постепенно затих, тишину не разрушало ничего, ни вьюга за окном, ни треск поленьев. Марсель прятал нарастающую тревогу, скрывая ее под разговором:
- Рокэ, знаешь, а мне не хватает Котика. Плохо, что мы не взяли его с собой. Кто будет выпрашивать пряники? Кто будет сопеть под столом?
- Виконт, скажите, вам не жалко собаку? Тащить ее в неизвестность, зимой… - Алва будто бы очнулся от своего странного пения и вернулся в комнату к теплому камину.
- А себя тебе не жалко? И меня тоже?
- Ты сам сказал…
- Рокэ!
- Виконт, давайте спать, а о несчастном оставленном Котике вы будете печалиться завтра.
Когда утро вступило в свои права, Марсель удивился, что Рокэ не разбудил его, ведь Первый маршал вставал значительно раньше. Когда он спустился вниз, ему передали неизвестно откуда взявшуюся гитару и записку, гласящую:
«Спасибо, что проводил. А это - на память, ты же хотел.
Рокэ.»
Сорваться с места помешала так и не закончившаяся метель, и следующие сутки Марсель метался, как запертый в клетку зверь; когда же появилась возможность вырваться, Валме уже безнадежно опоздал.
Оллария (последняя ночь зимы).
Тихо трещат поленья в камине, в жарком пламени сгорают мысли и ненаписанные письма, тревожно вздрагивают под пальцами струны. Мелодия получается рваная и не особо красивая, все же четыре месяца - слишком короткий срок, чтобы научиться играть на столь своенравном инструменте, но Марселю все равно. Царапающие пальцы струны помогают забыться, стирают память об опоздании длиною то ли в миг, то ли в жизнь.
Котик почти по-человечески тоскливо вздыхает, ему не нравится напавшая на хозяина хандра, он не понимает ее причины. Собачья жизнь проста и незамысловата. Возможно, умей Валме сожалеть, он бы позавидовал псу. Но он не умеет. Гитара стонет особенно пронзительно, и высокий звук повисает в густом воздухе. Марсель не знает, что заставляет его повернуть голову - не звук, не движение воздуха. Надежда? Предчувствие?
- Ты в красном? Это траур по Катарине?
Фигура в алом медленно выходит из тени. Алва устало и привычно усмехается:
- Так получилось.
Работа №3.
Название: А пела она так...
читать фанфикГерои (пейринг): Марсель Валме, Рокэ Алва, Лионель и Эмиль Савиньяк, Мария Тристрам, Бертран Валмон.
Рейтинг: PG-13 (за темы разговоров и стихи)
Жанр: юмор
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше; автор честно отрекается от стихов и песен, использованных в тексте, не дай боже ему сочинить подобное.
Никогда в жизни Марсель не думал, что он может оказаться в подобной ситуации, в страшном сне не могло привидеться ему, что его дражайший родитель будет в почти ультимативной форме требовать от него подобной гадости, да еще и…
- Итак, сын мой, я ожидаю от вас, что вы решите этот вопрос в течение следующих трех месяцев и не днем больше.
- Буду счастлив. – Понятливо кивнул почтительный, а пуще того – осторожный сын, с тоской вспоминая наставления епископа Бонифация относительно того, что «есть дело благое и непринужденное». – Батюшка, у вас будут, какие-либо пожелания на сей счет?
- Оставляю все на ваше усмотрение, – возвестил папенька, сделав знак, что Марсель может быть свободен.
- Ну и что мне с этим делать? – вопросил виконт Валме у дожидавшегося его Котика, тщательно и аккуратно закрыв за собой дверь в отцовский кабинет.
Пес почесал за ухом и радостно гавкнул.
– Кто бы сомневался, – хмыкнул Марсель и отправился на поклон к маменьке, которая, будучи женщиной, могла подсказать если не выход из сложившейся ситуации, то хотя бы приемлемый способ ее разрешения. Как показали потом события, сделал он это очень зря.
Неприятности начались почти моментально. Буквально на следующий день замок наводнили подруги и приятельницы Идалии, а с ними и их незамужние сестры, дочери и племянницы. Глядя на бесконечную вереницу дам и девиц различного возраста, положения и внешности, Марсель впервые подумал, что попал и пора готовиться к побегу. Но сбежать сразу не позволяли приличия, и потому пришлось потратить некоторое время на создание подходящего повода, а между тем проявлять все имеющиеся дипломатические способности, чтобы избежать немедленной помолвки или конфуза. Впрочем, пребывание такого количества соперничающих между собой женщин в одном месте все больше напоминало Валме военные действия. И не сказать, чтобы вялотекущие.
Спасение пришло, откуда не ждали. В ответ на почти паническое письмо с просьбой немедленно вызвать в столицу по какому-либо неотложному делу, явился сам адресат – Рокэ Алва собственной персоной. Дамы частично переключили свое внимание на регента, и виконт вздохнул спокойнее, как оказалось – зря. Повелитель Ветров, со свойственными ему очарованием и несносностью, включился в процесс выбора, напрочь забыв о том, что его вообще-то просили помочь этого самого выбора избежать. В три дня распугав тех дам, кто не попал по воздействия его очарования, Алва принялся за оставшихся. Дамы вздыхали, прикрывались веерами, падали в обмороки и нюхали соли, но своих позиций не сдавали. Возможно, Марсель даже насладился бы разыгрывающимся перед ним представлением, если бы не два обстоятельства.
Во-первых, Елена, узнав о развернувшейся мистерии, перестала отвечать на письма, а во-вторых, Мария Тристрам, приходящаяся родственницей приснопамятному Джону-Люку, несмотря на все усилия Рокэ, продолжала планомерную осаду наследника Валмонов. Утешало лишь то, что прекрасная Франческа была совершенно не в курсе того, во что вляпался ее незадачливый воздыхатель.
Не отличающаяся ни умом, ни внешностью девица в буквальном смысле изводила несчастного Валме странными разговорами, находящимися на грани приличий, а временами - и за ней. Чего стоил один разговор, состоявшийся в библиотеке однажды вечером!
- Марсель, - усиленно делавший вид, что полностью погружен в чтение, виконт едва заметно вздрогнул. Только одна из претенденток на его свободу называла его по имени. По собственному почину, кстати сказать, называла. – Вы не уделите мне немного вашего времени?
- Конечно, эреа, – тяжко вздохнув про себя - вздыхать вслух не позволяло воспитание - Валме встал, приветствуя девушку. – Чем я могу быть вам полезен?
- Некоторое время назад, - томно начала Мария, усаживаясь в кресло и расправляя складки своего пронзительно-алого платья, – мне в руки попала одна книга.
- И вы желаете узнать, есть ли она в этой библиотеке? - Марсель ободряюще улыбнулся, отчаянно пытаясь не комментировать поведение и внешний вид графини даже мысленно. А хотелось сильно. Очень.
- Да, но, право, так неловко… - Валме с интересом наблюдал, как девица старательно заламывает пальцы в попытке изобразить нервозность и одновременно выдумать причину. – Я не помню ее названия.
- О, это прискорбно, – проглотив неуместный смешок, ответил виконт, - быть может, вы помните автора?
Мария потупилась в притворном смущении и едва заметно покачала головой:
- Нет…
- Это несколько осложняет дело.
Графиня трагически вздохнула, приложив излишне бледную, на взгляд Валме, руку к не первой свежести груди.
- Но если вы…
- Простите, Марсель, - виконт с интересом проследил за внезапно начавшей собираться куда-то девицей. - Я, пожалуй, пойду.
- А как же ваша книга?
- Я… я… поищу ее позже, – Мария волне достоверно побледнела и, до треска сжав безвкусный веер, судорожно вздохнула.
- Скажите же хотя бы о чем она, - с любопытством поинтересовался Марсель, наблюдая за метаниями девы. - Возможно, я встречал ее и смогу вспомнить автора или название.
- Она…– попытки наконец увенчались успехом, и графине удалось-таки вполне натурально покраснеть. - О музыке и музыкальных инструментах.
- Уже проще, - задумчиво кивнул Валме, - об этом, к сожалению, написано не так много книг. Думаю, если вы расскажете о ее содержании чуть больше, я смогу сказать вам точно, есть ли она в нашей библиотеке. Итак, я вас слушаю.
- Вы слышали теорию одного гальтарского философа, - голосом, который, судя по всему, должен был быть загадочным, но получился смешным, начала Мария. Марсель, вдохновленный предшествовавшими приготовлениями и тоном, приготовился к незабываемым теории и диалогу. - О том, что некоторые виды нетрадиционных музыкальных инструментов требуют наличия определенных черт характера и склонностей, кроме таланта к музыке.
- Кажется, да, – восхищенно ответил Валме, начавший осознавать к чему ведет графиня. – Но признаться, я не помню деталей. Вы не соблаговолите рассказать о них подробнее?
- Если вы настаиваете. – Новый приступ наигранного смущения подтвердил сделанные минутой раньше выводы и вызвал новую волну восхищения наглостью девицы, которая граничила глупостью.
- Только если вы желаете, - не желая разочаровывать начинающую актрису, протянул виконт.
- Ну что же, слушайте, – спрятав горящие торжеством мнимой победы глаза и добавив хрипотцы в голос, ответила Мария. – Согласно этой теории человеческое тело - это тоже музыкальный инструмент, недаром же гитара так напоминает изгибы женского тела, но не в общепринятом смысле этих слов, а… ну вы понимаете, да?
- Признаться, не совсем, – с чувством произнес Валме, откидываясь в кресле и думая о то, что влип по-крупному.
- Согласно мнению этого философа, человеческое тело, а пуще того – женское, это сложный музыкальный инструмент, из которого настоящий мастер может извлечь прекраснейшую из мелодий, если обладает, как вы, например, достаточным талантом и умением…
Едва слышные шаги в глубине библиотеки, прервавшие монолог Марии, прозвучали для окончательно осознавшего, к чему ведет девица, Марселя пением Рассветных птиц. Порядком смущенная и несколько испуганная осознанием того, что у их беседы были свидетели, графиня, вспорхнув с кресла, почти молниеносно вылетела за дверь.
- Талант и умение, говорите… - сквозь сдерживаемый смех выдохнул Алва. – Это ж надо было…
- Тебе смешно, - Марсель сокрушенно покачал головой, - а я уже не знаю, куда от нее и ее разговоров прятаться.
- Так это не первый? – с восторгом в голосе поинтересовался Рокэ, падая в кресло.
- Нет, далеко не первый и даже не четвертый, – устало, с отчетливыми ужасом и отвращением в голосе, вздохнул Валме. - Она здесь уже без малого три недели.
- И? – насмешливо поинтересовался Ворон.
- И считает своим долгом заводить подобные разговоры не менее двух раз в день! – возмущенно сверкнул глазами на веселящегося герцога Марсель.
- Как интересно… - уже без насмешки, с задумчивостью в голосе потянул Алва.
- Кому как, знаешь ли! – фыркнул доведенный до белого каления виконт и, подхватив книгу, покинул библиотеку.
Если бы кто-нибудь сказал, какие будет последствия у этой краткой беседы с Повелителем Ветров, Марсель бы ему не поверил, потому что при всех своих пороках и недостатках Алва отличался отменным вкусом, в том числе и в отношении женщин. И Катарина Оллар - лишь исключение, подтверждающее правило.
Прошло совсем немного времени, которое, впрочем, показалось виконту Валме еще одной вечностью, и замок потряс грандиозный скандал в благородном семействе. Ценительница гальтарской философии была застигнута в весьма компрометирующих и однозначных обстоятельствах с другим ценителем философии и женской прелести – герцогом Рокэ Алвой. Общественность была возмущена, восхищена и шокирована появлением новой темы для разговоров. А «рыцарское» поведение герцога, с рвением и жаром, достойными лучшего применения (например, в военных целях как оружия массового поражения), отстаивавшего честь дамы, выражаясь образно, раздуло из искры настоящий пожар. Марсель и его предстоящая женитьба не выдержали конкуренции и были забыты. Увы, лишь на время.
Избавившись от внимания излишне целеустремленных дам в целом и одной из них в частности, наученный горьким опытом виконт начал искать подвох, руководствуясь вечным и непреложным законом – если вам кажется, что дела идут на лад, значит, вы чего-то просто не заметили. Дела, словно в насмешку, шли все лучше: маменька перестала усердствовать в увеличении количества дам, Рокэ - отпускать излишне ехидные шуточки в адрес Марселя, полностью переключившись на вьющихся вокруг него женщин, дамы - изыскивать все возможные и невозможные поводы и причины посетить замок, а папенька соизволил дать разрешение отбыть в столицу. Дамы вздыхали, ласкали Котика и Алву, последнего - взглядами, хотя некоторые подозрения, что только ими дело не ограничивается, несмотря на неутихающий скандал, у виконта Валме были.
Лето неспешно клонилось к закату, и нужно было собираться в дорогу, чтобы успеть добраться в Олларию до начала затяжных осенних дождей, ежегодно превращавших дороги в непроходимые болота и топи. Скорости сборов также способствовали и ежедневно приходящие регенту от кансилльера Талига письма, в которых Лионель уже перешел от просьб вернуться как можно скорее к угрозам подать в отставку и смотаться в Торку в самое ближайшее время. Или уйти в монастырь, «дабы обрести покой и отдохновение». На последнее Рокэ отвечал, что в женском отдохнуть не дадут, а в мужском слишком скучно, но сборы не затягивал. Шутки шутками, а хорошего кансилльера терять было жалко, достойную замену потом днем с огнем не сыщешь.
Неспешный путь до столицы - регенту явно не хотелось возвращаться к накопившимся делам - стал для Марселя настоящим отдыхом: никаких породистых девиц и дам, только хорошенькие и сговорчивые служанки в придорожных трактирах, не претендующие на свободу и состояние виконта. В такие моменты пока-еще-не-жених прекрасно понимал Рамиро и даже был не против последовать его примеру, но новая Октавия не ждала у окна, Валмон не Алва, а все хорошее когда-нибудь заканчивается, и ни одна дорога не может быть бесконечной. Столица встретила Валме облетающей листвой и новой сворой предприимчивых девиц и их мамаш, количество писем и приглашений ужасало, так же, как и осознание того, что отклонить их все попросту нельзя. Обреченно вздохнув, виконт героически углубился в корреспонденцию, в залежах которой и был обнаружен следующим утром сбежавшим из дворца Лионелем Савиньяком.
- "Душа моя совсем истосковалась,
И сердце плачет, ноет и болит.
Сколько терпеть мне эту боль осталось
Кто, как не ты, печаль мне утолит?
Приди же, милый мой, прошу, скорее,
Сними с меня руками мою боль,
Кто, как не ты, унять ее умеет,
Приди скорее, сердце успокой!" - восхищенно прищелкнув языком, зачитал одно из уже распечатанных посланий бывший маршал. - И часто тебе такое приходит?
- До недавнего времени вообще не приходило, - Марсель выразительно посмотрел на графа, и предложил присоединиться к разбору бумаг, коль скоро его это так забавляет.
Кансилльер Талига солнечно улыбнулся в ответ, он был весел и благостен, но от помощи ближнему своему злостно уклонился, обещав, впрочем, прислать подмогу в лице брата. Ехидные комментарии довольного собой и жизнью Лионеля порождали желание то ли вызвать Савиньяка на дуэль, то ли напиться в его же обществе. Первое было недальновидно, так как, независимо от исхода, вызвало бы неудовольствие регента, сталкиваться с которым лишний раз совершенно не хотелось. Второе к столь фатальным последствиям, по крайней мере, на первый взгляд, не вело, но спрогнозировать результаты попойки, к которой без сомнения присоединится старший-младший, было весьма проблематично. А потому по зрелому размышлению Марсель решил пить в компании еще и его враньего сиятельства герцога Рокэ Алвы. Наверное, если бы виконт знал, к каким последствиям приведет этот, без сомнения приятный во всех отношениях, вечер, он бы отказался от этой идеи, но, несмотря на уверения некоторых недоброжелателей, всеведением и всезнанием обременен не был еще ни один Валмон. Поэтому попойка состоялась, приведя к ужасающим с точки зрения Марселя последствиям – где-то между вторым ящиком «крови» и третьим – «слез» политической элите Талига пришло в голову сыграть на желание. Во что играли, память сообщать отказывалась, но написанные коряво-нетрезвым почерком записки однозначно гласили, что долг есть и должен быть уплачен в срок.
Не по-осеннему теплый вечер медленно вступал в свои права, часы мерно отбивали шестой час, а виконт Марсель Валме мучился ожиданием и выбором. Можно было бы и не мучится, но делать что-либо спустя рукава Марсель считал ниже своего достоинства, особенно если это «что-либо» касалось дамы, как бы он к ней ни относился. И потому виконт мучительно выбирал между розовато-песочным и небесно-лазоревым камзолом, чтобы отвлечься от мук ожидания. Причиной же был визит, который он должен был нанести Марии (да-да, той самой). Не то чтобы Валме плохо относился к данной девице, но мысль о том, что графиня, несмотря на едва утихший скандал, обязательно решит, что он передумал и имеет на нее виды, с особой жестокостью добивала и так не лучшее настроение.
- И что мне делать? – вздохнув, поинтересовался виконт у Котика, пес не ответил – его гораздо больше интересовал бант, повязанный ему на шею чьей-то шкодливой рукой. Марсель, не желая повторяться, подавил очередной вздох и тоже обратил свое внимание на шелковую ленту. Лента была насыщенно-алого цвета, и ответов на мучивший Валме вопрос не хранила, зато непрозрачно намекала на то, чьей рукой была повязана.
- К кошкам! – решил виконт и прибегнул к проверенному Вороном и временем способу решения неразрешимых проблем, то есть подбросил монетку. Монетка издевательски встала на ребро, но Марсель решил не отчаиваться, а принять ее поступок за совет выбрать третий путь. Вытащив наугад первый попавшийся камзол, Валме решил, что это судьба – он был зеленым. Как тоска.
То, что выбор стал и правда пророческим, виконт понял не сразу, но зато кристально ясно: провести прекрасный теплый вечер предстояло под отчетливо-панические вопли гитары и томные вздохи. Казалось бы, может ли быть что-то тоскливей и ужасней? Как выяснилось получасом позднее, не только может, но и будет. Вот прямо сейчас. Мария желала читать стихи собственного сочинения. Если судить по взглядам, то посвящены они было именно Марселю.
После философских изысканий, произведших на него поистине неизгладимое впечатление, Валме готовился к худшему, но что все настолько плохо, не мог даже предположить.
- Душа моя истерзанная плачет, - встав в преисполненную пафоса и трагизма позу, вещала графиня. - Приди ко мне, любимый, обними…
И поцелуем пламенным, горячим
Мои уста скорее опали…
Мария заламывала руки, а Марсель страдал. Его поэтическая натура с трудом переносила подобные издевательства над рифмами и законами стихосложения, но просить умолкнуть было не просто некуртуазно – пошло, и потому виконт страдал молча.
- Пусть потеряю голову от счастья, - надрывалась девушка, - Пусть не смогу я слезы удержать,
И пусть растаю я в твоих объятьях
В любви твоей хочу я утопать…
Валме внимал и думал о вечном, точнее о том, что стихотворение рано или поздно закончится, и можно будет либо сбежать, либо чем-нибудь отвлечь графиню.
- Я поцелуями тебя покрою, - вздрогнув от представшей его внутреннему взору картины, Марсель забился глубже в кресло. Где-то в соседней комнате тоскливо и пронзительно выл Котик, вечер обещал быть долгим. - Руками нежно, нежно обовью…
Нам будет очень хорошо с тобою,
Ведь я тебя без памяти люблю!
Сколько продолжался этот кошмар, виконт не смог бы сказать даже под пытками, потому что на одной, особенно неудачной строке ("Мой самый-самый необыкновенный, Прошу тебя, себя мне подари…"), его память отказала, за что он был ей очень благодарен. Едва придя в себя после пережитого потрясения, Марсель столкнулся с новой проблемой: теперь графиня желала петь, но не в одиночестве, и даже не дуэтом, а под аккомпанемент пения «очаровательной собачки», как она обозвала несчастного волкодава. Виконт искренне сочувствовал затисканному почти до невменяемости другу и хотел помочь, но сильно сомневался в том, что ему это удастся.
Мария решила, что она желает обучать пению Котика, и остановить ее было не легче, чем понесшую лошадь. Пес меж тем, не выдержав издевательств над собственным слухом и звериным чутьем ощущая нависшую над ним угрозу, сбежал в летний сад - выть на луну.
- Эреа, - Валме понял, что настало время проявить чудеса дипломатии и если не сбежать, то хотя бы попытаться, и черт с ним, с пари - он отсидит положенные часы после, когда его другу не будет угрожать смертельно опасное обучение. – При всех своих достоинствах Готти не способен к пению и, тем более, музицированию. Мне право, неловко говорить об этом, но… он безнадежен.
- Ах, Марсель, - графиня томно закатила глаза. – Вам просто не хватило терпения. Мужчины вообще редко бывают достаточно терпеливы…
Дальше виконт не слушал, Мария обладала редким даром говорить ни о чем долго, вдохновенно, с чувством, толком и расстановкой. Обычно смысл всей речи можно было понять, услышав пару фраз, но иногда, как сегодня, его попросту не было. Валме с нездоровым восторгом рассматривал букет астр, украшавший собой каминную полку, подобных образчиков безвкусицы и нелепицы он не встречал с тех пор, как из столицы убрали последние следы господина в белых штанах. Душераздирающе-розовые цветы с изумрудными листьями и стеблями, для полноты картины были поставлены в расписанную ярко-рыжими лисами вазу.
- …именно поэтому я думаю, что у меня получится, – графиня закончила вещать и теперь нежно улыбалась виконту, ожидая его реакции.
- Мне больно говорить об этом, прекрасная эреа, - Марсель подпустил в голос трагизма, что после стихов было совсем не сложно, - но боюсь, что не могу позволить вам подвергать себя такой опасности! Готти иногда бывает очень своенравен…
Договорить виконт не успел, потому что Мария, не слушая возражений, отправилась на поиски пса.
- Прости, Котик, ты был мне верным другом, но я сделал все, что мог, – пробормотал мужчина, выходя в сад вслед за графиней. С дивана раздалось смешливое фырканье, кажется, его слова все же услышали. Создатель, храни компаньонок! О том, чтобы остаться с девой наедине больше чем на пятнадцать минут, Валме боялся даже помыслить.
Несчастное животное проявляло чудеса дипломатии и изворотливости – пес, даже будучи схваченным за ленту, носился кругами, не позволяя разошедшейся графине поймать себя за ошейник и отконвоировать в комнату к клавесину, который эреа собиралась использовать для обучения. Кусаться он не пытался, видимо, прекрасно осознавая, что начав, не сможет остановиться, и Марсель его в этом прекрасно понимал и поддерживал. Поймав запутавшуюся в атласной ленте девушку, виконт снова воззвал к ее разуму.
- Мария, - называть графиню по имени было опасно, но ситуация требовала решительных мер. – Давайте лучше споем дуэтом, Готти все равно не оценит ваших усилий.
- Зато их оцените вы, Марсель, – прижимаясь сильнее, чем позволяли приличия и требовала необходимость, проворковала графиня, и Валме понял, что этот бой он проиграл еще до его начала. Девица Тристрам была твердо уверена, что лучше всех знает, что нужно наследнику Валмонов.
Часом позже, глядя, как солнце медленно опускается за горизонт, виконт с тоской думал, что лучше бы он отправился за Рокэ в Гальтары – там, по крайней мере, было тихо…
- Дынь! - истерически взвизгивала за спиной гитара, ей вторила Мария. - Как меня замучили эти тупые мужчины!
- Дынь, - стонали струны, графиня самозабвенно подпевала. - Они требуют, чтобы я пела им о битвах!
- Дынь! – рыдала гитара, все больше расходилась девица. - А я о любви петь хочуууу!!!!
- Дынь! – всхлипывали струны, но Мария не унималась. - Гизелла любит Анну!
- Дынь! – билась в предсмертных муках гитара, графиня пела. - Вальтер любит Анри!
- Дынь, - стенал инструмент, а виконт думал о том, что сделал бы за подобное издевательство Алва. - Как жаль, что они одного пола!
- Дынь, - струны все же не выдержали напора и пали смертью храбрых, - Жизнь несправедлиииваааа!
Провозгласила Мария и наконец-то замолкла. С последним утверждением Марсель был полностью согласен, но в тот миг так нежно и трепетно любил графиню просто за то, что она молчала, переводя дыхание, что счел за лучшее оставить свои мысли при себе.
- Вы просто этого не слышали! – с содроганием в голосе рассказывал следующим вечером Валме, допивая очередной бокал «Крови». – Это было не просто кошмарно, о нет…
- Ну же, друг мой, - развалившийся в кресле регент был слегка нетрезв и потому благостен. Хотя возможно, причина была в другом – сегодня он снова развлекался, организовывая собственное похищение из дворца. – Будь снисходительнее к даме.
- Это не дама! Это… - впервые в жизни у виконта не было слов, только совершенно нкуртуазные эпитеты из лексикона адуанов. – Лионель, помнишь, тот псевдостихотворный неподписанный ужас, который попался тебе на глаза пару дней назад?
- Такое забудешь… - содрогнувшись, пробормотал кансилльер, хоть и не питавший к поэзии страсти, но знакомый с азами стихосложения.
- Так вот. Теперь я знаю, кто автор! – наполняя бокал «Кровью», пояснил Марсель. - Это Мария Тристрам.
- В связи с чем такие выводы? – несмотря на проскальзывавшее в голосе сочувствие, Алва явно получал удовольствие от ситуации, косвенной причиной которой являлся.
- Вчерашний вечер был поистине незабываемым, - с чувством простонал Валме, - и очень надеюсь, что неповторимым.
- И снова мы вернулись к тому, с чего начали, - Лэкдеми явно хотел докопаться до истины независимо от желания оной. – Все было настолько ужасно?
Марсель мученически посмотрел на Эмиля и с непередаваемым выражением процитировал:
- Люблю тебя я, как никто на свете,
Тобою лишь живу я и дышу,
И для тебя пою романсы эти,
Я так твоей любовью дорожу…
Первым не выдержал Ворон: обняв диванную подушку, регент Талига, утратил остатки солидности и сполз на пол, заливисто хохоча. Минуту спустя к нему присоединились близнецы, а потом и сам виконт.
- Но это еще что, - утирая выступившие слезы, простонал Валме. – После стихов ее потянуло на музыку. Не буду описывать, что она творила с несчастным инструментом, скажу только, что пела она так, что все собаки выли!
Прятавшийся под столом Котик подтвердил слова хозяина – он выл с чувством, с толком и расстановкой.
Но шутки шутками, а время шло, и папенька был настроен весьма решительно: наследник фамилии должен остепениться и завести семью. Тем более, что в скором времени Марсель станет полномочным послом в дружественном Фельпе. Впрочем, о грядущем назначении виконт Валме еще не знал. И потому был весел и беззаботен настолько, насколько может быть весел и беззаботен мужчина, над которым нежданно-негаданно нависла угроза скорого брака. Сплетники Олларии с нежностью и трепетом обсуждали возвращение одного из первых столичных повес к привычному образу жизни.
Марсель же тем временем страдал - не то чтобы ему совершенно не хотелось жениться, но вот кандидатуры… Единственная женщина, которую он желал видеть своей женой, была далеко, а талигские дамы и девицы энтузиазма не вызывали. Это было печально. И именно в этом светлом и прекрасном состояние виконт и был найден друзьями.
- Рокэ, я не хочу жениться! – с тоской и мукой оглядывая очередную гору приглашений, почти простонал Валме. И с затаенной надеждой воззарился на регента. Алва хмыкнул и развалился в одном из кресел.
- Совсем? – флегматично уточнил Лионель, все его внимание было поглощено очередным шедевром эпистолярного жанра. Судя по лицу кансилльера это было еще одно послание от графини Тристрам.
- Совсем, – убито подтвердил виконт. – Мне не нравятся местные дамы.
Мужчины переглянулись. Столь не характерное для Валме состояние было признано консилиумом в лице регента, кансилльера и Первого маршала в корне неверным, опасным и подлежащим скорейшему исправлению.
- А если оставить в стороне здешних дам? – осторожно поинтересовался Эмиль, разглядывая удрученного виконта. Валме лишь тоскливо вздохнул. Из-под стола вторил Котик. Ему тоже не хотелось появления одной хозяйки, гораздо больше пса устраивали меняющиеся время от времени любовницы, которые, стремясь добиться расположения хозяина, всячески баловали «крошку Готти». – Юлия Урготская?
Виконта выразительно перекосило. Не то чтобы он плохо относился к принцессе, но прожить с ней всю жизнь? Нет уж, увольте.
- Иоланта и Лионелла Манрик? – лицо Марселя стало еще выразительней, а Рокэ поперхнулся вином.
- Елена Урготская? – продолжал допытываться Лэкдеми, перебирая в памяти незамужних девиц подходящего возраста и сословия, но мечтательная улыбка то и дело появлявшейся на губах Первого маршала ясно показывала, что в голосе у него были только хорошенькие горожаночки.
- Франческа Скварца, – внес конструктивное предложение Лионель, наконец-то оставивший корреспонденцию в покое. Надежда, озарившая лицо Марселя, лучше любых слов выражала отношение виконта к этому предложению.
- Значит, решено, – не участвовавший до этого момента в разговоре Алва хлопнул ладонью по подлокотнику кресла и легко поднялся. – Собирайтесь, Валме.
И видя непонимающий взгляд Марселя, все еще пребывающего где-то в тоскливых глубинах мыслей о неминуемой женитьбе, пояснил:
- Вы едете в Фельп.
Если Рокэ Алва что-то для себя решил, то воспротивиться этому почти невозможно – это Валме понял, еще в те прекрасные времена, когда был капитаном для особых поручений при особе Первого маршала Талига. Да и сопротивляться виконту откровенно не хотелось – даже если его поездка закончиться ничем, он все равно получит отсрочку. Переговоры с графом Валмоном Ворон взял на себя, Эмилю достались дамы во главе с любительницей романсов и поэзии, а на Лионеля, как всегда, свалились все государственные дела, которым занятый спасением друга регент не мог – или, что точнее, не желал – уделять время.
Первой сдалась Мария – граф Лэкдеми, шокированный количеством скармливаемого Котику сладкого, перешел в контрнаступление и одержал блистательную победу. Марсель в точности не знал, что сказал или сделал маршал Милле, но факт был, что называется, налицо. Графиня оставила всякие попытки привлечь к себе внимание виконта, и, говорят, даже собиралась уйти в монастырь. Эмиль на вопросы не отвечал, предпочитая молчать или отшучиваться, а если любопытство переходило грани разумного, посылал в Закат или к кошкам, что, в общем-то, было одним и тем же. Если же расспросы не прекращались и после этого, предлагал свою помощь в отправке по названным ранее адресам.
Папенька продержался немногим дольше, но тоже сдался под слаженным натиском регента, Арлетты и Лионеля Савиньяков. Последний буквально засыпал графа и графиню письмами, в которых умолял принять уже хоть какое-нибудь решение, пока дела не окончательно не погребли его под собой. Что и как сказал графу Валмону герцога Алва, Валме тоже не знал, но его это и не интересовало – Марсель с головой ушел в сборы.
Что взять с собой? Как правильно делать предложение? Как объяснить, почему писал так редко? Все это волновало виконта несравнимо больше, чем то, что происходило с его папенькой, маменькой и всем остальным Талигом. О том, что будет, если Франческа скажет «нет», Валме предпочитал не задумываться. Впрочем, он небезосновательно полагал, что после отказа ему будет абсолютно безразлично, на чью руку надеть браслет.
Полгода спустя счастливо женатый Марсель под укоризненным взглядом обожаемой супруги приходил в себя после празднования Зимнего Излома в компании кансилльера, Первого маршала и регента Талига. Глядя на корявую, залитую вином и малопонятную записку, виконт Валме испытывал не знакомое ранее, но от этого не менее леденящее душу чувство, что это уже было. Записка же издевательски гласила, что означенный виконт обязан провести вечер у графини Тристрам.
Работа №4.
Название: Китара.
читать фикГерои (пейринг): Марсель Валме, Франческа Скварца-Валме.
Рейтинг: PG
Жанр: романс.
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат В. Камше; легенда – жителям Южной Испании.
Посвящение: чудесному человеку и близкому другу автора.
Жаркое полуденное солнце ярким светом заливает комнату, легкий морской бриз играет невесомыми, почти прозрачными занавесями, принося приятную прохладу и желанное облегчение. Шелест моря и крики чаек сплетаются с причудливым гитарным перебором, доносящимся откуда-то с улицы. Мирная идиллия счастливой и спокойной жизни, глядя на которую даже не скажешь, что позади остались ужасы Излома и войны, охватившей почти все Золотые земли. Запах морской соли и разогретого камня мешается с тонким ароматом роз, цветущих в разбитом перед особняком саду, и каким-то особенным, присущим только любимой женщине, едва уловимым, даже не запахом - его предчувствием, на самой грани ощущений. Покой и нега наполняют комнату до краев, властно подчиняя сонливой размеренности послеобеденной сиесты.
Тонкий женский силуэт на фоне распахнутого окна напоминает своими изящными, завораживающими изгибами форму гитару, и виконт, чуть усмехаясь, вспоминает легенду. Ему кажется, что его возлюбленная и жена сошла с ее страниц, настолько невероятно, несмотря на прошедшие годы, осознание, что она ответила согласием и теперь принадлежит ему. Что она любит его.
- Франческа, - окликает любующуюся искрящимся на солнце заливом супругу Марсель. - Ты знаешь, откуда появилась гитара?
Зачарованная танцем бликов и музыкой женщина откликается не сразу, слишком сильна власть мелодии и пейзажа. Валме на мгновение задумывается о том, что она видит в кружении солнечных отблесков на воде, о чем вспоминает под гитарный напев, но мгновение уходит и Франческа, обернувшись, нежно улыбается мужу и, качая головой, отвечает:
- Нет. Расскажешь?
- Конечно, - виконт откидывается на обтянутые прохладным шелком подушки и, не отрывая глаз от стройного силуэта, начинает рассказ. - Когда-то, давным-давно, много лет тому назад, на берегу пролива, что зовется сейчас Астраповыми Вратами, жил старый отец со своей дочерью, и не было во всей Кэналлоа девушки прекраснее и добрее, и не было более искусного мастера, чем старый плотник. И все говорили, что не рождалось еще в Золотых землях равного ему.
И звали его дочь Китарой, и пела она так, как никто и никогда прежде не слышал. Когда она начинала петь, люди останавливались и слушали, даже птицы прекращали щебетать, заслышав ее пение, и волны замедляли свой бег. Но это не все: имел голос Китары поистине мистическую силу исцеления, и кэналлийцы просили ее, чтобы пела она везде, где были болезни или горести.
И вот однажды, когда над деревушкой бушевала страшная гроза, раздался стук в двери дома, где жили старый отец и его юная дочь. Когда они открыли дверь, то увидели несчастную старуху, одетую в истрепанные, промокшие до последней нитки одежды. Старый мастер и Китара развели огонь, дали старухе другую одежду и, напоив ее горячим молоком и медом, уложили спать.
Утром, оправившись, она рассказала девушке, что живет в маленькой деревушке на берегу пролива, что зовется ныне Мальдито, в устье реки Каосса. Там осталась у нее любимая, но очень тяжело больная внучка - последняя отрада в старости - а лекари не знают, как излечить ее, потому что не встречались с подобным ранее, и девочка может даже умереть.
"Вот почему я, старуха, прошла весь этот путь - в месяц и еще половину - чтобы видеть тебя, Китара, и просить спасти мою внучку", - сказала старуха и начала рассказывать Китаре все о своей внучке, час за часом, и говорила она весь день и всю ночь, и казалось Китаре, что видит она смешливую черноглазую девочку и что знала она ее всю свою жизнь. И стало Китаре больно от того, что умирает внучка старухи.
На следующее утро Китара сказала своему старому отцу, что должна она отправиться в путь, чтобы попытаться спасти внучку старухи своим пением. Вздохнул отец, потому что страшно было ему отпускать девушку в такой далекий путь, но отказать дочери он не мог. Он позвал двух своих друзей, которым верил как себе, и попросил их, чтобы отправились они с Китарой и берегли ее в пути пуще жизни. И вот, после нескольких недель пути достигли они устья реки Каосса, где располагалась деревушка, в которой жила старуха. История оказалась правдой, девочка действительно была очень больна. И Китара начала петь, и пела она так красиво, как никогда в своей жизни. Она пела и пела, и на четвертый день девочка открыла глаза и была исцелена. И был в деревушке великий праздник в честь Китары и сотворенного ею чуда, и радовались все, а пуще всех старуха и ее внучка. Но не было сердцу девушки покоя, ведь была она вдали от любимого отца.
А потому, лишь закончился праздник, она отправилась в обратный путь в родную деревню на берегу пролива, что зовется сейчас Астраповыми Вратами, где ждал ее старый отец. Но на пути назад через снежные горы Дэспера лавина погребла Китару и ее спутников. Однако богам было угодно, чтобы жила прекрасная девушка и ее, замерзшую до полусмерти, нашли охотники. Они спасли ее и принесли домой к отцу.
Китара оправилась, но холод и снег забрали у нее прекрасный голос, и не могла она более петь так, как раньше.
И горевал старый мастер и все, кто знал девушку, вместе с ним, и явилась тогда ему во сне легкокрылая эвро и сказала «Мастер, не в силах человеческих и божеских вернуть голос дочери твоей, но это не повод печалиться. Пусть не может она петь теперь, так пусть поет за нее инструмент музыкальный, подобного которому не было доныне на земле!» Проснулся старый отец и четыре дня и четыре ночи не покидал своей мастерской, а когда вышел, подарил дочери своей инструмент музыкальный, какого не было доныне на свете. И Китара начала играть. И играла она так, что люди со всей Кэналлоа приходили, чтобы увидеть этот удивительный инструмент и послушать чудесную игру девушки. И когда играла она, люди останавливались и слушали, даже пиццы прекращали щебетать, заслышав ее игру, и волны замедляли свой бег. Но это не все: имела игра Китары поистине мистическую силу исцеления, и кэналлийцы просили ее, чтобы играла она везде, где были болезни или горести.
Так и появился чудесный инструмент, который стали люди называть в честь дочери старого мастера. Но разнится говор людской в Золотых Землях, а потому зовется ныне она гитарой.
Валме потягивается и с удовольствием отпивает чуть разбавленного водой вина.
- Вот такая легенда, моя эреа, - улыбаясь Франческе, говорит он. А за окном поет в руках неведомого мастера гитара, вечно юная и прекрасная, как девушка, в честь которой была названа, неповторимая, как сама жизнь.
Работа №5.
Название: Изгибы.
смотреть рисунок Герои (пейринг): Марсель Валме, Франческа Скварца-Валме.
Рейтинг: R (за голую спину)
Жанр: романс.
-
-
25.12.2010 в 13:46А работа номер два аж пробила болью
-
-
26.12.2010 в 21:47Работа 2 - печааааально, но очень красиво
Работа 3 - про Марию Тристрам - *долго лежал под столом* и юмор, и написано великолепно))) огромное удовольствие получено от этой работы, и она утащена, чтобы потом еще не раз перечитать.
Работа 4 - Китара, просто чудесная поэтичная история,которая хороша и сама по себе, а не только как фанфик по любимому фандому.
Работа 5 - Франческа красавица, здорово смотрится))) и такая прическа, подходящая сюда))
-
-
27.12.2010 в 14:49-
-
27.12.2010 в 22:12-
-
29.12.2010 в 22:44Daniela Tarkvini
kostr
Balerjanka
спасибо
-
-
01.01.2011 в 18:01-
-
03.01.2011 в 11:21И по жанрам так разнообразно. И слез и улыбок хватает. И теме соответствует.
Очень хорошо!